II
Скорей за репутацию сатиры И отвечай: вы правы! мы скромны, Не кровопийцы мы и не вампиры, Но в этом не видать еще вины, Как думают различные задиры. Когда нет зла среди родной страны, Где каждый счастьем ближних только занят Где без улыбки праздничной лица нет
III
Как может быть сатира наша зла? Какие сокрушительные ямбы Придут на ум, когда одна хвала Сама собой ложится в дифирамбы, Когда поэт, как из цветка пчела, Отвсюду мед сбирает, и не вам бы, Друзья мои, скорбеть, что этот мед Сатире нашей пищи не дает.
IV
Живем мы в век "отчетностей" и съездов, Общественных, обеденных речей, Манифестаций шумных у подъездов И экономной топки для печей, Прогресса всех губерний и уездов, Где что ни шаг, то всюду для очей "Отрадное и светлое явленье", Достойное похвал и умиленья.
V
Сегодня — где-нибудь народный пир, А завтра шумный праздник юбилея И торжество на целый русский мир, Где, от вина и счастия алея, Сливаемся мы в сладкозвучный клир, И никогда такая ассамблея Насмешки злой — о, боже сохрани! Не вызовет в печати в наши дни.
VI
Кто ж явится с сатирою бесстыдной Среди торжеств, веселья и утех Смущать в толпе покой ее завидный? Нет, на такой мы не способны грех. У нас есть только юмор безобидный И цензированный самими нами смех, Без всякого ехидства и протеста: В Аркадии сатирикам нет места.
VII
Но все-таки мы смелы чересчур И говорим с известною свободой; Без страха наш развязный балагур Трунит над бедной финскою природой, На "чернь" рисует ряд карикатур (Над "чернью" смех повальною стал модой), А иногда, как гражданин-пиит, Городовых и дворников казнит.
VIII
До колик мы смеемся иногда, С эстрады клубной слыша анекдоты О плутовстве одесского жида, О мужичке, который до икоты Напился пьян… Все это без вреда Нас развлекает в клубе в день субботы; Тот смех лишь возбуждает аппетит И нашему веселью не вредит.
IX
Наш юмор безобиден. Скуки ради Стишки запретные мы любим почитать, Мы подтруним над "сильным мира" сзади, Чтоб льстить в глаза и стулья подавать, И наши черновые все тетради Наполнены — коль правду вам сказать Хвалебными посланьями к вельможам… Мы никого сатирой не тревожим.
Х
И это ли не признак, что наста Век золотой? Смех горький затаился В груди людей, и каждый думать стал Теперь: "И я в Аркадии родился!" И потому российский Ювенал В Полонского у нас преобразился И начал славить умственный застой, Как делает граф Алексей Толстой,
XI
Который некогда так весел был и боек… — Да, век прошел проселочных дорог, Валдайских колокольчиков и троек, Исчез и крепостник и демагог; Цыганок нет, нет ухарских попоек, И вместе с тем почил на долгий срок, Похороненный с прочими грехами, Наш прежний смех — и в прозе и стихами.
XII
По рельсам чинно ездим мы теперь, Цыганок заменили оперетки, И прогрессистом смотрит прежний зверь, Безумные попойки стали редки, Крепостники, смирившись от потерь, Не могут жить, как прежде жили предки, Повсюду тишь да божья благодать… Откуда же сатиры ожидать?
XIII
Сатира с отрицаньем неразлучна, А мы давно девизом запаслись, Что вкруг "все обстоит благополучно", И, искренно поверив в тот девиз, Нашли, что и без смеха нам яе скучно, А если б даже им мы увлеклись, То этот смех не смех ведь, а скорее Хихиканье ливрейного лакея. 1872
НЕОТРАЗИМЫЕ ИСТИНЫ (Робкое подражания "Гражданину")
Тот не огонь, который жжется, Холодный лед совсем не лед, И то прогрессом не зовется, Когда народ идет вперед. Пусть целый мир мотает на ус: Тьма нам полезнее, чем свет, Движенья в мире нет без пауз, Реформ и книг без точек нет. Должны мы пить сухую воду, Ее налив в стакан без дна, И слаще сахару и меду Сатира быть всегда должна. Писатель должен быть без мысли И действие без всех причин, И никогда о здравом смысле Не должен думать "Гражданин".
1872
"ПОЭТ ПОНИМАЕТ, КАК ПЛАЧУТ ЦВЕТЫ…"
Поэт понимает, как плачут цветы, О чем говорит колосистая рожь, Что шепчут под вечер деревьев листы, Какие у каждой капусты мечты, Что думает в мире древесная вошь. Он ведает чутко, что мыслит сосна, Как бредит под раннее утро, со сна, И только поэт одного не поймет: О чем это думает бедный народ? (187З)
СМЕХ
Всегда неподкупен, велик И страшен для всех без различья, Смех честный — живой проводник Прогресса, любви и величья.
Наивно-прямой, как дитя, Как мать — многолюбящий, нежный, Он мудрости учит шутя, Смягчает удел безнадежный.
Струясь, как по камням вода, Как чистый фонтан водоема, Торжественный смех иногда Доходит до грохота грома,
Сливаясь в густых облаках В немолчное, грозное эхо, И тот, кто забыл всякий страх, Дрожал от подобного смеха.
Смиряя рыданья порыв И гордую скорбь гражданина Под маской шута затаив, Запрятав под плащ арлекина,
Стремление к лучшей судьбе Родят он в груди всего мира И с гидрой пороков в борьбе Сверкает и бьет, как секира,
Он сонную мысль шевелит И будит во мраке глубоком; Плясал вкруг ковчега Давид, Но был и царем и пророком.
1875
ПОХВАЛЬНОЕ СЛОВО ВОРОВСТВУ
I
Не рожден я ликующим лириком, Я не склонен к хвалебным речам, К юбилейным стихам, к панегирикам, Не пишу мадригалов "очам", Алым щечкам и губкам коралловым, Не хвалю я маститых ослов (Без меня, господа, разве мало вам На Руси всяких спичей и "слов"). Исповедую дух отрицания, Хоть и слышу за то порицания Я, как русский реальный певец; Но теперь долг гражданский молчание Мне нарушить велит наконец. Часто в жизни молчанье обидное Хуже всяких крикливых обид, И всеобщая робость постыдная Мне подняться за правду велит. Тон для песни избрав соответственный, Я похвальную оду спою. На возвышенный лад и торжественный Перестроивши лиру свою, У державинской музы сообщества Я прошу, чтоб бесстрашно сказать То, что смутно в сознании общества Уже бродит давно, что печать Лишь по трусости жалкой, ей свойственной, Громогласно не смела почтить… Публицист наш, с натурою двойственной, Любит торной дорожкой ходить. Мысль, которая в воздухе носится, Чтоб облечься в горячую речь, И у всех с языка точно просится, Я попробую в звуки облечь.
II
Я пою воровство!.. Брать не смело ли, Скажут мне, столь опасный сюжет? Но какой бы вопрос мне ни делали, У меня есть готовый ответ. Воровство на Руси оклеветано. В массе всяких общественных бед оно, Став давно "очищенья козлом", Самым меньшим является злом. Зло — понятье коварно-тягучее… Если в виде лишь частного случая Заявляет себя воровство, Если деньги, толпы божество, Оставаясь в пределах отечества, Из кармана, положим, купечества Переходит в карманы мещан, А от них к плутократам в карман, От погонцев к дельцам и так далее, То какая же в том аномалия И какой для отечества вред? Патриот русский, дай мне ответ!.. От домашней такой операции Не скудеют богатые нации; Так и наша страна не бедна, Хоть кишит вся ворами она, Хоть идут грабежи в ней повальные, По размерам своим колоссальные, Хоть орда жадных хищников ждет Только случая грабить народ. Велика их орда разнолицая; Отличить невозможно патриция От червонных валетов порой, А иной биллиардный герой, Спавший некогда вместе с маркерами, На своих рысаках кровных, с шорами, Выезжает, живет как набоб, Вверх закинув свой бронзовый лоб.
III
Но за что же пред целой отчизною Будем в них мы бросать укоризною, Надоевшею всем одинаково? Без того уж о них вздору всякого Много молото и перемолото… Если нашего русского золота Не швыряют они в Баден-Бадене (Больше любят Москву, Петроград они), По Парижу теперь не мотаются (Парижанки к ним сами съезжаются) И те деньги, которые сцапали, Не бегут тратить в Риме, в Неаполе, То решимся ли, быв патриотами, Подстрекаемы личными счетами, В них бросать обличенья каменьями, С жаждой мести, со злобой нервической, И считать их дела преступленьями? Кто знаком хоть слегка с политической Экономией и хотя на слово Верит знанью Вернадского, Маслова, Тот на свежую голову в утренний Час придет к мысли той, что наш "внутренний Вор" — явленье совсем не опасное, А подчас, — говорю беспристрастно я, Есть явленье такое полезное, Что смягчить может сердце железное.
IV
Русский вор — честный рыцарски мот, Сам ворует, другим жить дает, Поощряет в отчизне коммерцию, Нарушает в торговле инерцию, Рассыпает свой дождь золотой, Оживляя фабричный застой, Наживаться дает окружающим, От щедрот его дань получающим, Рестораторам, погребщикам, Поварам и голодным приятелям, Всевозможных сортов прихлебателям, Фигуранткам, портным, игрокам И кокоткам последней формации… Тот, кто жжет на огне ассигнации, Тот, кто нажил легко капитал Или, попросту, смело украл, Для него наше золото дешево, Может сделать немало хорошего При посредстве различных даров, И немало "почтенных воров", Обирая чужого и ближнего Без смущенья до платья их нижнего, Жить дают в то же время другим, Поправляя зло делом благим, Нас подобною честностью трогая… Пусть же наша юстиция строгая Привлекает к суду их, громит, Отдаленною ссылкой грозит, Но все мы, став на точку особую, Укорять их не будем со злобою; Я же, лиру настроив свою, Им похвальное слово пою.
1879
ЖИТЕЙСКАЯ ИЕРАРХИЯ
Строго различаем мы с давнишних пор: Маленький воришка или крупный вор.
Маленький воришка — пища для сатир, Крупный вор — наверно где-нибудь кассир;
Маленького вора гонят со двора, Крупного сажают и в директора;
Маленький воришка сцапал и пропал, Крупный тоже сцапал — нажил капитал;
Маленький воришка угодил в острог, Крупному же вору — впору всё и впрок;
Маленьким воришкам — мачеха зима, Крупных не пугает и сама тюрьма,
И они спокойно ждут законных кар… Там, где шмель прорвется, берегись комар!..
1881
СОВРЕМЕННАЯ БАСНЯ
Вороне, хищнице известной, где-то бог Послал с начинкой вкусною пирог… Хоть ей грозил путь отдаленный, Все ж уплетать ворона начала Пирог казенный, А в это время мимо шла Лиса, известная юристка и софистка, И, поклонившись низко, Сказала: "Упекут Тебя, голубушка, под суд, Где защищать тебя готова я, пожалуй, "Присяжным" псам сказав: лежать! ни с места! куш! Когда вперед заплатишь мне немалый За это куш". Ворона знала, странствуя по суше И по воде, Что раздавать такие куши Приходится везде, Чтоб дело выиграть в суде. И заключила тотчас же условье С лисой и ей дала от пирога кусок. Но это только предисловье Истории, а вот и эпилог: Попала скоро хищница в острог И о таком "пассаже" Скорбела день и ночь, совсем лишившись сна, Лиса же Осталась в барышах одна. Как вора ни зови — шакалом иль вороной, Узнают все, однако, кто вор оный.