в посланиях H. A. Львова, центральное место в котором занимает тема творческой личности. Осознание ценности собственного опыта позволило Н. А. Львову свободно использовать автобиографический материал, фиксировать самые неожиданные мысли и переживания. Историческая перспектива подтвердила плодотворность предпринятых поэтом поисков — в литературе начала XIX века дружеское послание, сохраняющее свою связь с экспромтом, импровизацией, заняло одно из центральных мест.
В значительной мере близки посланиям Н. А. Львова 1790-х годов его поэмы — их роднит ориентация на разговорную речь образованных людей того времени, ирония, свободное варьирование лексики. Первая из трех его поэм «Зима» вышла в 1791 году отдельным изданием столь малого тиража, что через пять лет И. И. Мартынов поместил ее в редактируемом им журнале «Муза» как литературную новинку. Оригинальность поэмы определена изяществом ее композиции: первая часть «Зимы» строится на развернутом уподоблении наступления этого времени года приезду богатой барыни, перекраивающей все по собственному желанию. С другой стороны, морозы для автора неотделимы от русского «золотого века», гармонического уклада, видеть который еще сейчас можно в «дальних русских деревнях». Однако зимняя стужа обнаруживает полную к ней неприспособленность земляков поэта, отошедших от образа жизни своих предков, утративших силу и здоровье. Наконец Солнце сжаливается над бедствующими россиянами и повелевает отослать Зиму на север. Недавняя госпожа сама оказывается в бедственном положении и становится объектом насмешливого изображения. Иерархия ценностей, защитником которой, казалось бы, выступал Н. А. Львов (превосходство патриархального состояния, никчемность изнеженных современников и т. д.), в мгновение ока опрокинута, авторская же точка зрения теряет обманчивую однозначность. Заключение поэмы, перекликаясь с историософскими воззрениями Г. Лейбница (скорее всего опосредованно, через вольтеровского «Кандида»), подчеркивает сложность позиции поэта, не претендующего на знание абсолютной истины. Происходит также смещение акцентов во всей поэме: картины святочных игр и гуляний как бы олицетворяют многообразие и пестроту жизненных явлений, а насмешливое изображение россиян, сохраняя, безусловно, свою ценность для автора, приобретает второй план, пародийный по отношению к сатирической литературе русского Просвещения, в которой обличение галломании давно стало общим местом.
Жанровая дефиниция «Зимы» весьма затруднительна — в сущности, чудесное, волшебное в ней отсутствует, нет и сюжета, поэтому определение ее как сказки весьма условно. Тематика, персонификация природных стихий, особенности рифмовки и ритмики, как уже отмечалось В. А. Западовым, роднят «Зиму» со «Стихами на рождение в Севере порфирородного отрока» Г. Р. Державина. Возможно, именно это произведение друга Н. А. Львова стало толчком к созданию одной из наиболее оригинальных и художественно совершенных русских поэм XVIII столетия.
С разветвленной традицией шутливого описания поездок, восходящей к знаменитому «Путешествию Шапеля и Башомона» (1656), связано «Ботаническое путешествие на Дудорову гору 1792, мая 8». По-видимому, конкретная ботаническая экскурсия в сопровождении А. А. Мусина-Пушкина и И. В. Бебера на Дудергофские высоты в окрестностях Петербурга, славящиеся обилием эндемичных видов, стала толчком к созданию этого оригинального произведения. С французским предшественником его роднит шутливая манера повествования, чередование стихов и прозы, введение элементов фантастики, условная обращенность к биографически конкретному адресату (А. Н. Мусиной-Пушкиной). «Путешествие», опубликованное впервые после смерти автора, пользовалось успехом в кругу друзей Н. А. Львова, называвших его русским Шапелем.
С литературными спорами 1790-х годов о достоинствах русского героического эпоса, связано создание Н. А. Львовым поэмы «Добрыня», явившейся ответом на публикацию во II части альманаха «Аглая» в 1795 году богатырской сказки «Илья Муромец». Для H. M. Карамзина, ее автора, в данный период разница между русскими былинами и галантным рыцарским эпосом не была существенна; поэтому он считал важным подчеркнуть, что Илья Муромец имел «сердце нежное» и «душу чувствительную». Вряд ли подобная постановка вопроса могла прийтись по вкусу Н. А. Львову, осознававшему, как никто другой, самобытность фольклора своей страны.
Публикация «Ильи Муромца», по-видимому, побудила Н. А. Львова выразить свои давно установившиеся воззрения, в силу чего главная тема вступления «Добрыни» — это апология «русского строя», соединенная с демонстрацией достоинств различных видов тонического стиха. Н. А. Львов рассматривал поэму как теоретическую декларацию, — он продемонстрировал полноправность «русского склада», выступил против поверхностного восприятия былинной поэзии и, очевидно, считал свою задачу выполненной. Новые замыслы и предприятия увлекли его воображение, отодвинув окончание поэмы на неопределенный срок.
Пожалуй, нет более непохожих друг на друга произведений, вышедших из-под пера одного писателя, чем пьесы Н. А. Львова. Хотя все они принадлежат к популярнейшему в XVIII столетии жанру комической оперы, их отличает и предмет изображения, и используемые языковые средства, и выбор действующих лиц. Написанные в разные годы, в связи с различными событиями, они объединены авторским стремлением к сценическому эксперименту, поиску нетрадиционного решения актуальных эстетических проблем, свободным варьированием разностилевой лексики и сюжетных мотивов.
Поэтика первой комической оперы «Сильф, или Мечта молодой женщины» в значительной мере определена атмосферой любительских спектаклей в доме Петра Васильевича Бакунина Меньшого. Долгое время был известен лишь отрывок из первой редакции пьесы, оконченной 15 февраля 1778 года. В 1790-х она была переработана автором — он убыстрил развитие сюжета, сократив некоторые реплики, уточнил ремарки, внес некоторые стилистические поправки. Партитура этой комической оперы, музыку к которой написал Н. П. Яхонтов, в 1950-х годах была найдена А. С. Розановым в Псковском краеведческом музее. Как было впоследствии установлено Е. Д. Кукушкиной, Н. А. Львов почерпнул сюжет пьесы из повести Ж.-Ф. Мармонтеля «Муж-сильф». Однако русский поэт не следовал рабски своему предшественнику: он сжал действие до 24 часов, несколько изменил характеры главных действующих лиц, ввел второстепенных персонажей (Андрей, Торини), ускорил развязку. Если французской новелле придает особую пикантность тот факт, что молодой муж как бы испытывает верность своей жены, являясь к ней в виде сильфа, то главный герой Н. А. Львова, Нелест, искренне стремится завоевать благорасположение своей подвластной предрассудкам жены.
Бедность репертуара комических опер начала 1770-х годов позволяет прямо связать обращение Н. А. Львова к этому жанру с впечатлениями от заграничного путешествия. Талант автора проявился в первую очередь в том, что пьеса стала замечательным явлением русской драматургии — увлекательная интрига, мастерски очерченные характеры действующих лиц, психологизм, композиционное совершенство позволяют говорить об оригинальности комической оперы Н. А. Львова по отношению к ее русским и западноевропейским предшественникам.
Менее десяти лет разделяет создание «Сильфа» и следующей музыкальной пьесы Н. А. Львова. Однако именно этот срок — период наиболее интенсивного развития этого жанра. С 1778-го по 1787-й публикуются и ставятся на сцене многочисленные комические оперы Н. П. Николева, Д. П. Горчакова, А. О. Аблесимова, М. А. Матинского, Я. Б. Княжнина, Екатерины II, И. Ф. Богдановича, С. К. Вязмитинова и др. В сущности, это был недолгий расцвет комической оперы — жанр достиг своего апогея, завоевал популярность, привлек всеобщее внимание. В этом причина обращения к комической опере писателей, придерживавшихся разных эстетических воззрений, и даже самой императрицы, а также возникновения полемики вокруг отдельных пьес.
В то же время жанр в значительной мере исчерпал себя, что, на наш взгляд, способствовало появлению «Ямщиков на подставе» (премьера 8 ноября 1787 года в Петербурге, публикация в 1788 году в Тамбове), ибо она по своему художественному строю противостоит предшествующей традиции: в ней нет любовной интриги, в текст пьесы включены подлинные народные песни, речь персонажей пестрит диалектизмами, сюжет отсутствует, а действие, с точки зрения ряда исследователей, не завершено.
Все это побуждает с особым вниманием отнестись к этому произведению, попытаться глубже проникнуть в творческий замысел драматурга. Содержание пьесы Н. А. Львова на первый взгляд незначительно, однако это впечатление обманчиво. Комические оперы XVIII века были по большей части рупором философских идей эпохи Просвещения, что неоднократно подчеркивалось историками театра, в силу чего «Ямщиков на подставе» позволительно рассматривать как произведение, отразившее серьезные размышления Н. А. Львова о роли, которую должно сыграть самодержавие по отношению к многомиллионному русскому крестьянству. Пьеса поэтому, как представляется, в значительной мере выражает положительную программу поэта, который, по-видимому, считал, что гармония интересов государства в лице служащего дворянства и крестьян достижима при условии исполнения существующих законов и сохранения в неприкосновенности стихии народной жизни. Образ офицера, родственный Стародуму в «Недоросле» Фонвизина, — это воплощение идеального дворянина, каким его себе представлял Н. А. Львов. Как и Стародум, данное действующее лицо очерчено весьма схематично, о нем можно сказать лишь то, что оно способствует восстановлению справедливости, ведет себя сообразно законам чести — офицер наказывает пьяного курьера, спасает Тимофея Буракова от рекрутчины.
Представители простонародья, напротив, индивидуализированы Львовым в значительно большей степени, характер каждого из них раскрыт в пьесе (хотя мы имеем дело скорее с типами, чем с характерами): Абрам — глава патриархальной семьи, Тимофей — работящий немногословный мужик, Янька — весельчак, песенник, балагур, Вахруш — деревенский проста