КАК МЫ БУРИ ИСПУГАЛИСЬ{*}
Из тонких южных туч
Блеснул со страхом луч
В потемки гордой ночи,
И мрачну нощи мочь
Прогнал сияньем прочь,
И ослепил нам очи,
Так что ночная тень
Стала нам в страхе день.
ИДИЛЛИЯ {*}
Под тенью миртовых кустов
В прохладе тихого зефира,
Промежду розовых цветов
В траве покоилась Елмира...
Покоилась, и быстрый ток,
И шумный ветр в лесу замолк,
Листочки неподвижны стали,
Свирель утихла на лугах,
Не смели птички петь в кустах
И сон Елмиры почитали.
Приятные мечты любовь
Во сне Елмире представляла,
Волнуя ими жарку кровь,
Румянцем щеки украшала;
Улыбкой розы на устах
Пастушкиных изображала.
Лилеи прятались в кустах.
Любовной зыблема мечтою,
Прекрасна грудь пастушки сей,
Казалось, будто белизною
Старалась их стыдить своей;
Из-под косынки вырываясь
И с скучным полотном сражаясь,
Стремилась выйтить из пелен;
Но сил еще недоставало,
И полотно торжествовало.
Зефиры, сей приметя плен,
К свободе красоты приспели,
Свилися цепью, зашумели,
Спустились, вкруг Елмиры сели
И начали в косынку дуть
Так сильно, что ее сорвали,
Свертели, скомкали, помчали,
Взвились, победу засвистали
И в первый раз открыли грудь.
Увидя, солнце удивилось
Собранию таких красот,
Покрыв стыдом небесный свод,
Свой пламень утушить стремилось
От зависти в прохладе вод,
И темно становиться стало.
Меналк в прохладный этот час
Вблизи Елмиры стадо пас,
И стадо в роще отдыхало;
А он задумчиво стоял,
Спокойству вечера внимая,
На стадо и на дол взирая,
Молчанье вздохом он прервал
И, смутный взор омыв слезою:
«О! как вы счастливы! — вещал, —
Мои овечки, предо мною!
Вы неповинны... я влюблен,
Я вас пасу и вас покою,
А сам спокойствия лишен».
Сказал, и в роще раздалася
Уныло жалоба сия.
Собачка, трепетно лестяся
Вокруг хозяина ея,
Как будто грусть с ним разделяла
И, как могла, так утешала,
Когда он горестно стенал:
Глядела на него, визжала,
Ложилась перед ним, играла,
Каталась, лаяла, ласкала.
Меналк сей ласке не внимал,
Он грубо прочь собачку гнал
И только страстью занимался.
Елмирой сей пастух горел,
Он много раз ей покушался
Открыть любовь, но все не смел.
Елмира так же ощущала:
Но что? того сама не знала.
Когда она ложилась спать,
Тогда в ней сердце трепетало,
Покойно не могла лежать,
Чего-то ей недоставало...
Чего-то сердце то искало...
Льзя ль, кажется, не знав, желать?
Но сердце нимфы сей желало...
Потом, как сон ее объял,
Любовь во сне ей толковала
Ту тайну, чем душа страдала.
Меналк ее растолковал;
И вот как это с ним случилось.
Уж солнце за лес закатилось,
И свет скрозь ветвей чуть блистал,
Меналк, объятый темнотою,
Одумался... и для покою
Овец своих домой погнал;
Собачка путь им пролагала
И тихо перед стадом шла,
Вдруг взлаяла и побежала
Туда, Елмира где спала:
Она следы пастушки знала.
Собака, верности символ,
Она вослед любви бежала,
Меналк за ней поспешно шел.
К кустам, где белое блистало,
Меналк, пришед, оцепенел;
Меналк увидел, что лежало!
Увидел он, что развевало
И с ветром всячески играло
То освященно покрывало,
Которо он вскрывать не смел.
Вся кровь его... Но я напрасно
Стремлюсь восторг сей описать,
Умел я в жизни ощущать
В молчании движенье страстно;
Но не умел никак сказать.
Тому вообразится живо,
Меналк что, видя, ощутил.
Несчастно, а потом счастливо
Кто горду красоту любил.
Пастух сей робкими стопами
Поближе к нимфе подошел
И между теми же кустами
Тихонько подле сонной сел.
Но чем пастух сей занимался?
Он ветви удалять старался,
Чтоб не прервали сладкий сон,
Которым дух его прельщался,
Которым восхищался он.
Ничто от взора не скрывалось!..
Но вдруг Меналку показалось,
На грудь как нимфы он взирал,
Что розы там пучок лежал,
«Уколется она», — сказал
И снять цветочек покусился,
Тронул, цветочек не свалился.
Меналк пастушкин сон прервал,
Прелестный взор ее открылся,
Меналк, а не цветок упал.
Упал к ногам пастушки страстной
Влюбленный молодой пастух.
Он описал ей жар несчастной...
Он вспомнил множество заслуг,
Которы нимфа презирала.
Елмира пастуха внимала,
Глядела вкруг себя... молчала...
И голос пастуха затих.
Елмира, слышалось, вздыхала,
И мраком ночь покрыла их.
СТИХИ НА РОЗУ, {*}
Сковали землю уж морозы,
И снег покрыл лице полей:
А я в жару любви моей,
Царицы меж цветов, красы природы всей,
Искал цветущей розы;
Но скоро ль кто красу с невинностью нашел?
Эрот тогда веленьем властным,
Дыханием небесным, страстным
В долине, на снегу вдруг розу произвел.
«Пускай, — сказал, — тобой познает
Утехи сей цветок младой;
Он для тебя рожден и расцветет тобой;
Пускай пожертвует красой
Любви и нежности одной.
От грубости пусть терн колючий защищает
Его красы, его покой».
Эрот сказал — цветок открылся,
Светильник страсти вспламенился;
Эрот тотчас... Эрот потом
На блюдичке златом
Несет и с стебельком
Ту розу, коей вид здесь сам изобразился,
Как я листок поцеловал,
Как вспомнил, как вздохнул: «Лети ты к ней», — сказал.
К ДОРАЛИЗЕ{*}
Мне скучно без тебя, прекрасная
Дорализа, и я похож на тот
Леонардов ручеек, который течет
По камням; а вот как он течет.
Пастух, лишившися подружки,
Тому, кто утешал его,
Послушай, говорил, ты горя моего:
Два ручейка, между собою дружки,
В один и общий ход
Стеклися,
В один поток слились,
Одной чертой в лугу вились
И целью общею неслися
В пучину неизмерных вод.
Вдруг страшная гора им путь перелегает
И разлучает
Взаимный их счастливый ток,
Один из них в долине,
Другой порывисто меж камешков потек,
Сердясь на берега кремнисты,
На корни, на древа ветвисты,
Шумел, журчал, свой ток мутил.
Прохожий, ручейку пеняя, говорил:
«Ручей! ты скучен... и порою
Ты мог бы течь и не шумя».
«Постой, послушай: за горою, —
Ответствовал ручей, стеня, —
Перекликается со мною
Другая часть меня».
О странник! пусть благословится
Судьбою твой житейский путь,
И дух твой ввек не оскорбится
Утратой, кто ему был мил когда-нибудь.
ОТПУСКНАЯ ДВУМ ЧИЖИКАМ {*}
Что такое вы поете,
Птички маленькие, мне?
Или вы меня зовете
В гости к радостной весне?
Полно вам сидеть в неволе!
Полетите счастье петь!
След любви за вами в поле;
Вслед и я пущусь лететь.
Уж на ветви зыблясь, нежный
В поле Флору ждет Зефир;
Некой радостью мятежной
Ожил весь любовный мир.
Уж спешит пастушка страстна
Встретить весну в мягкий луг:
Ах! постой, весна прекрасна!
Ждет меня мой милый друг.
Сердце трепетным биеньем
Измеряет каждый миг
И с сердечным восхищеньем
Ждет с тобой нас обоих.
МУЗЫКА, ИЛИ СЕМИТОНИЯ{*}
Глагол таинственный небес!
Тебя лишь сердце разумеет;
Событию твоих чудес
Едва рассудок верить смеет.
Музыка властная! пролей
Твой бальзам сладкий и священный
На дни мои уединенны,
На пламенных моих друзей.
Как огнь, влечет, как гром, разит
Закон твоей всесильной власти;
Он чувства нежные родит,
Жестоки умягчает страсти.
Гармония! не глас ли твой
К добру счастливых убеждает,
Несчастных душу облегчает
Отрадной, теплою слезой?
Когда б подобить смертный мог
Невидимый и несравненный,
Спокойный сладостный восторг,
Чем души в горних упоенны —
Он строй согласный звучных тел
И нежных гласов восклицанье
На душу, на сердца влиянье
Небесным чувством бы почел.
Не ты ль с небес к нам в век златой,
Богиня нежных душ, спустилась?
Принесшая волшебства строй,
Жизнь смертных услаждать склонилась?
Ударил в воздух голос твой
Размером хитрым, неизвестным,
И тем же трепетом небесным
Сердца отозвались на строй.
Как роза в вешни времена
Хранит красы свои бесценны,
Так часто счастья семена,
В сердцах любовью насажденны,
Скрывает живость юных лет.
Как солнцем роза расцветает,
Твой глас так сердце растворяет,
И огнь любви слезой блеснет.
Да будет мне неведом ввек,
Жестокий, строгий, злополучной,
Несчастный, хладный человек,
Противник власти стройной, звучной,
Утехи не познает он!
Не встретит друга с восхищеньем,
Сердечным не почтит биеньем
Ни счастья плеск, ни скорби стон.
О сладкогласно божество!
На крыльях радости взвивайся,
Греми победы торжество,
В разящих звуках раздавайся,
Сердца и души восхищай!
Но к нам свирелью ниспустися,
Умильной, нежною явися
И к счастью смертных увещай.
НОЧЬ В ЧУХОНСКОЙ ИЗБЕ НА ПУСТЫРЕ{*}
Волки воют... ночь осенняя,
Окружая мглою темною
Ветхой хижины моей покров,
Посреди пустыни мертвыя
Множит ужасы — и я один!
Проводя в трудах ненастный день,
И в постели одиноческой
Я надеялся покой найти;
Но покой бежит от хижины,
Где унынье прерывается
Только свистом ветра бурного!
Отворю, взгляну еще в окно —
Не мерещится ль заря вдали?
Не слыхать ли птицы бодрственной,
Возбуждающей людей на труд?
Не поет ли вестник утренний?
Воют волки... ночь ненастная
Обложила все лице земли
Хладом-ужасом — и я один!
Холод, ужас и уныние,
Дети люты одиночества,
Обвилися, как холодный змей,
И в объятиях мучительных
Держат грудь мою стесненную;
Ленно в жилах протекает кровь,
Бьется сердце, хочет выскочить,
Ищет, кажется, товарища,
С кем напасть бы разделить могло.
Кто жестокий жребий бедственный
Посреди степей живущего
В тесной падающей хижине,
Где витает бедность вечная,
И ненастну ночь холодную
Разделить с тобой отважится?
Ты одна, о мой душевный друг!
Дух спасительный судьбы моей,
Ты одна б со мной решилася
С чистой радостью сердечною,
Как блаженство, и напасть делить.
О, когда б ты здесь была со мной,
Не посмело бы уныние
При тебе, мой друг, коснуться нам!
Буря, мрак, пустыня, хижина
В тесных пламенных объятиях,
Под крылом любви испытанной
Умножила б наше счастие.
Но мой друг уж далеко отсель,
Вслед за нею покатилися
Красны дни мои и радости.
Холод, ужас и уныние,
Вы теперь мне собеседники,
Незнакомые товарищи!
Ваши хладны узы грудь мою
Наполняют неким бедственным,
Смертоносным едким холодом...
Ах, давно ли в узах счастия
Я утехи не видал конца
И не знал числа забав моих?
Мне горячность друга милого
Удовольствий неописанных
Бесконечный круг готовила.
Бесконечной ночи бурный визг,
Умножаясь, продолжается...
Что за страшный громовой удар
Потряхнул пустыню спящую?
Отдался в лесу, и лес завыл?
Выйду, встречу ночь лицом в лицо,
Посмотрю на брань природных сил...
Вихрь изринул с корня старый дуб,
Опроверглась кровля хижины,
Буря мрачная спасла мне жизнь,
Знать, из утлого пристанища,
Знать, затем меня и вызвала.
Но что, что ты мне, несчастный ветр,
Что принес на крыльях трепетных?
Жар исполнил хладну грудь мою,
Из источника сердечного
Разлилася кровь кипящая...
Голос... имя... но послушаем...
Ах, я слышу голос девичий,
Умирающий, растерзанный;
Стае хищной, злобной, воющей
Жертва юная досталася!
И последние слова ее,
Чувства нежного свидетели,
Излетели из прекрасных уст
Вместе с именем любезного...
О! несчастные отец и мать!
Окончав свой обыденный труд,
В ваши нежные объятии
Одинокая, любимая
Дочь любезна торопилася...
Уже скатерть белобраная
На столе дубовом постлана,
Уж стояли яствы сладкие,
И в восторге мать злосчастная
Суетилася, готовила
Для дитяти ложу мягкую,
Где бы юная работница
Отдохнула, освежилася.
За воротами отец стоял;
В темноте ему мечталося,
Что несется в светлом облаке,
Облеченна в ризу белую,
В небеса душа прекрасная.
«Умерла моя любезна дочь,
И печаль вошла в мой горький дом»,
Он сказал, и бледность смертная
Облекла его унылый взор.
Ноги горестью подсеклися...
Но далёко и давно уже
Вышел встретить за околицу
Нину милую сердечный друг.
Для любви его пылающей
Нет ни вихрю, нет ни мрачности.
Терн ему и камни кажутся
Путь, травой душистой устланный.
Он летит вперед, надеяся
Встретить ангела любви его.
Воротися, добрый молодец,
Для тебя уж ночь не кончится,
Не придет уж на заре к тебе
За ушко любовь будить тебя,
Далеко уж твой сердечный гость,
И часы твои счастливые
Погрузились в бездну вечности...
Вся деревня завтра празднует
День веселый, день рождения
Красоты, доброты, прелестей —
День, в который мир украсила,
Как взглянула первый раз на свет
Нежный друг твоей горячности;
На восходе солнца красного
Придут с пляской, придут с песнями
Все ее подруги верные
К дому юноши печального
Спросят — где? куда девалася
Коноводка дней их праздничных,
Где душа игры, веселости?
Где румяная, где розова
Их подруга голосистая?
На устах твоих спеклася кровь,
И на веждах тяжких, горестных
Замерла слеза горячая.
Ты покажешь мановением
Члены нежные растерзанны,
И потерю вашу общую
Обличит черта кровавая...
Не всходи ты, солнце красное,
Продолжися, ночь ужасная...
Может, ветра свист в ущелинах
Мне в пустынном одиночестве
Показался голос девичий.
НА УГОЛЬНЫЙ ПОЖАР{*}
Послушай, мать сыра земля,
Ты целый век ничком лежала,
Теперь стеной к звездам восстала,
Но кто тебя воздвигнул? — Я!
Не тронь хоть ты меня, покуда
Заправлю я свои беды,
Посланные от чуда-юда:
От воздуха, огня, воды.
Вода огонь не потушает,
И десять дней горит пожар,
Огонь воды не осушает,
А воздух раздувает жар.
СТЕРНОВ ЧИЖИК{*}
Бабочка летает в поле
Со цветочка на цветок;
Скучно, скучно жить в неволе,
О! мой миленький дружок!
Так-то в клетке птичка пела
И подругу так звала:
Ах! куда ты улетела
И утехи унесла?
Скучно, скучно жить в неволе,
О! мой миленький дружок:
Бабочка летает в поле
Со цветочка на цветок.
Неужели изменяла
Сельска бабочка? Нет, нет.
Бабочка цветка искала,
Где любовь ее живет.
Бабочка летает в поле
Со цветочка на цветок;
Скучно, скучно жить в неволе,
О! мой миленький дружок!
О когда б ты воротилась
В клетку маленьку мою,
Для тебя б я потеснилась
И жила бы, как в раю.
Бабочку пускай бы в поле
Каждый привлекал цветок,
Нам не скучно б и в неволе
Было, миленький дружок.
ПТИЧКА{*}
Что, зачем ты прилетала,
Птичка, к Лизе под окно?
Лепетала, лепетала,
А все так, как я, одно.
Про любовь свою словечко
Что ль хотела ты сказать?
Как и впрямь, что лжет сердечко,
Нам про то не поболтать?
Иль ты, птичка голосиста,
Прислана к нам голубком
Посмотреть: голубка чиста
Не тоскует ли по нем?
Не тревожит ли разлука
Грустью дух, болезнью кровь?
Как прийтить к ней смеет скука?
На часах при ней любовь,
Строем игры вкруг и смехи,
А под крылышком у ней,
Посмотри... сидят утехи,
Дети нежной птички сей.
Бог любви ее лелеет,
А она лелеет нас,
Что с любовью ни затеет,
Все выходит в добрый час.
Полети, скажи! Но страстной
Что твой голос так уныл?
Иль орел тебя ужасной
Счастья и гнезда лишил?
Лишь остался б друг твой милой,
С ним несчастья в жизни нет.
Освежи свой взгляд унылой,
Птичка, не горюй, мой свет.
Я сама, как ты, страдала,
Злой гонимая судьбой;
Но здесь рай, свой свет сыскала,
Здесь и ты найдешь покой.
К нам лети, когтям орлиным
Не опасен счастья дом,
Мы под мягким, голубиным
Спрячемся у ней крылом,
Утренней тебя, душистой
Буду я поить росой
И кормить из уст зернистой,
Белоярою крупой.
Если, чувством восхищенну,
Я пролью слезу из глаз,
То и каплю ту священну,
Птичка, разделим меж нас.
Я цепочкой золотою
К счастью привяжу тебя,
Дом тебе из роз построю,
Пой, люби, живи, как я.
Но в сей жизни безмятежной
Помни слово ты мое:
«Не порви цепочки нежной,
Счастье перервешь свое».
НОВЫЙ XIX ВЕК В РОССИИ{*}
Отколе, исполин спокойный,
Отколь, блестящий новый век,
Отколь, сын вечности достойный,
В короне звездной к нам притек
И воцарился между нами?
По снежным, блещущим коврам
Российским радостным сынам
Послал пути ко всем страна́м,
Усыпал пухом и звездами.
Успех венчал столетний бег,
Пролег знакомый путь блестящий,
И холод, всё досель мертвящий,
На труд подвижника возжег.
Огнем ланиты воспалились,
Сверкнула искра на очах,
Стопы на подвиг окрилились,
Засела сила в раменах.
Сплеснули витязи руками,
Глухой раздался некий гром,
Друг другу молвили глазами:
«Путь к славе нам пролег звездами!
Прости и мать, жена и дом!»
Напрасно мать, жена и дети
Терзают их слезами грудь.
Где зрят опаснее им сети,
Там к славе краткий видят путь.
Трещат стези под их стопами,
Объемлет холод их крылами,
Борей взвивает снег столпами;
Но русская кипяща кровь
Огнем их жилы напояет,
Герой летит... Остановляет
Его единая любовь.
Природы все чины страдают
Под бременем льдяных оков;
Одни сердца не замерзают
Российских огненных сынов.
Герой в борьбе с любовью, с славой,
Опасность видит он... но стыд
Любовны узы разрешает,
И узник сетует, вздыхает,
Взирает в поприще и всё позабывает;
Любовью воспален, ко славе он летит:
«В пристанище, — он мнит, — спокоен,
Когда б я дожил до конца,
Любовь! То был бы недостоин
Из роз сплетенного венца!»
Былинки вкруг деревьев вьются,
И розы с лаврами плетутся
Для пользы общей — общих сил.
Коль роза прелестию цвета
Здесь долу украшает свет,
Под сенью лавра в знойно лето
Надежнее она цветет.
Объемлет мягкими ветвями
И облекает красотами
Своей надежды твердой дом;
Уж покровенную листами
Не устрашит красу стрелами
Ни молния, ни град, ни гром.
Ты лавр сей непоколебимый,
Надежен, тверд, неустрашимый,
Избранно племя! храбрый росс!
Стремися в путь благословенный,
В путь, славой предков освященный,
Превыше всех племен вселенной
Твой бог главу твою вознес.
Твой жребий — жребий вожделенный!
Отважный подвиг — подвиг твой!
И труд твой славен и покой.
Дух мужества — твои все правы,
Стези твои — путь чести, славы:
Везде велик! везде герой!
И в нужде, в роскоши, в покое,
В игра́х твоих и в ратном строе
Единым сердцем говоря:
«Везде с венцем побед явлюся!
Везде, коль праведно, сражуся
За землю, церковь, за царя».
Исследуй кто россиян свойство,
Труды их, игры, торжества,
Увидит всяк: везде геройство
Под русским титлом удальства.
НАРОДНОЕ ВОСКЛИКНОВЕНИЕ НА ВСТУПЛЕНИЕ НОВОГО ВЕКА{*}
К нам новый век
Притек.
Не явно ль русский бог изрек:
«Я к счастью путь вам не пресек,
На ново поприще подвижника извлек;
Да силой духа обновится,
Надеждой, верой укрепится,
Любовью правды воспалится
И счастлив будет человек».
В безмерном эхе повторится
Геройский, благодарный лик,
Да каждый в правде убедится,
Что русский бог велик! велик!
В отечестве моем златые
Восставь, зиждитель, времена
И распростри на нас святые
Твоей победы знамена.
Да мир со правдой утвердится,
Да помрачится буйных ков,
И, яко феникс, обновится
Блаженство, мужество сынов.
Обильем нивы оросятся,
Прострется новый к славе путь,
И мир с любовью водворятся
В геройскую россиян грудь.
Бог русский и творец вселенной!
И меч и щит твой искони
Услышал глас твой вдохновенный,
Он век послал благословенный
Восстановить златые дни.