В середине 1898 г. я стал против воли старшего брата, который хотел, чтобы я учился, прежде чем войти в революционное движение, полноправным и активным членом и участником кружков, массовок, биржи и нелегального профсоюза портных. Это и был момент моего фактического вхождения в с.-д. организацию.
В Ковно рабочие, с которыми мне приходилось тогда встречаться, работали главным образом в мелких и средних мастерских. Организованы они были в нелегальные профсоюзы по профессиям. Главная борьба шла за сокращение рабочего дня до 12 часов и повышение заработной платы. Методы работы — групповая и одиночная агитация за эти требования, стачки. К штрейкбрехерам, кроме воздействия словом, применялось и насилие, а хозяевам, у которых нельзя было устроить забастовки из-за несознательности работающих, били стекла. Это очень помогало. К таким же методам прибегал и союз, членом которого я состоял. На собраниях рабочих и работниц читались книжки: Дикштейна «Кто чем живет?»{3} и Лафарга «Право на лень»{4}. Первая усваивалась очень легко, вторая оказалась более трудной.
Был какой-то центр, который занимался доставкой литературы из-за границы, Питера и других городов России, организацией политкружков, чтением и обучением грамоте и общим образованием тех рабочих, с которыми центр или центры были связаны.
Центром иногда устраивались массовки, маевки и просто праздники в ближайших, прилегающих к городу лесах, которых тогда было в изобилии около Ковно. Там собиралось порядочно народу. На таких собраниях произносили речи, тосты, а иногда что-либо читали. Вспомнить содержание этих речей я не могу. На эти собрания участники приходили поодиночке. Проходя мимо патрулей, приходилось называть условные пароли, после чего патрули указывали место собрания. Зато обратно из лесу выходили все вместе и до города шли обыкновенно, распевая революционные песни, с красными флагами. Около города опять расходились поодиночке. Через рабочих, участников кружков самообразования и политкружков, центр (или центры) влиял на нелегальные профессиональные союзы.
Как активного члена профсоюза, как «нигилиста» и «стачечника» меня не брал в конце 1898 г. на работу ни один дамский портной. Поэтому я был вынужден поехать в Вильно. Связи к виленским товарищам мне дали, и по приезде я сейчас же нашел работу и стал зарабатывать 5 рублей в неделю. Вступил сразу в нелегальный профсоюз дамских портных и вскоре сделался секретарем и кассиром его, но работы в мастерской не оставил.
Профессиональные союзы существовали тогда уже во всех профессиях: среди металлистов, столяров, маляров, мужских портных, дамских портных, белошвеек, модисток и т. д. В то время союзы в Вильно еще не были между собою организационно связаны. Но изредка представители профсоюзов созывались, очевидно центром Бунда, для решения вопросов о демонстрации 1 Мая, о каком-нибудь другом революционном празднике и т. д. В этом, пожалуй, и не было необходимости, ибо каждый день все мало-мальски активные элементы союзов встречались на Завальной улице, на «бирже», которая существовала очень долго, несмотря на то, что полиция пыталась несколько раз разогнать ее. Сейчас же после работы рабочие и работницы со всех улиц устремлялись на Завальную и там, гуляя, устраивали все свои дела. Биржа играла в то время большую роль, о чем свидетельствует, например, такой случай. В июне 1900 г. в одной из слободок Вильно — Новом Городе, недалеко от биржи, по доносу были арестованы три товарища — две женщины и мужчина (Э. Райцуг{5}, Р. Зак и С. Лейфер) с прокламациями. Об этом узнала биржа. Без какого бы то ни было призыва рабочие устремились к полицейскому участку. К рабочим биржи присоединились рабочие слободки. Вся эта масса потребовала освобождения арестованных, в чем ей было отказано. Тогда были перерезаны телефонные провода, произошло форменное сражение, участок был разгромлен. При взятии участка нескольких рабочих ранили. Арестованные сидели в верхнем этаже. Ворвавшиеся в нижний этаж рабочие должны были подняться вверх по лестнице, но наверху стояли полицейские и рубили направо и налево шашками. Тогда нападающие рабочие взобрались на крышу, оттуда — на чердак и стали бросать камнями в полицейских. Последние были вынуждены оставить площадку, толпа снизу ворвалась на верхний этаж и освободила арестованных. Рабочие захватили раненых с собой. Наутро все дороги из слободки в город были оцеплены, там хватали всех, на кого указывали полицейские и шпики. Несмотря на то, что жертв было много больше, чем освобожденных, я не помню, чтобы кто-либо из рабочих — участников нападения — высказывал в мастерских или на бирже сожаление о случившемся. Этот эпизод характерен для тогдашних настроений рабочих.
Недели две спустя мне предложили сопровождать сначала одну, потом другую из освобожденных работниц до границы, на что я, конечно, тотчас же согласился. Мы благополучно выехали из Вильно и прибыли на место. Я тогда гордился тем, что на меня возложили такое ответственное поручение.
Для более сознательных и активных рабочих в Вильно, так же как и в Ковно, существовали в профессиональных союзах политические кружки, руководили ими интеллигенты. Так, в союзе дамских портных было два кружка. Один кружок занимался политической экономией, а другой — вопросами об иностранных рабочих партиях, о колониальной политике великих держав и пр.
Кружки посещались аккуратно, и слушатели действительно получали в них первоначальные политические знания. Я тоже был слушателем этих кружков. Спустя некоторое время после того, как я начал посещать кружки, мне пришлось наблюдать картину отправки войск из Вильно в Китай, кажется, для подавления боксерского восстания{6}. Солдат с плачем провожали жены, матери, старики и дети. Наблюдая эти картины, я тогда уже благодаря занятиям в кружках ясно понимал, что солдаты посылаются на убой не в интересах народов России и Китая. Кружки тогда существовали почти во всех профессиональных союзах.
Для чтения у меня оставалось очень мало времени, я мог читать только по ночам. Хорошие книги доставать было очень трудно, — заработок мой был слишком скуден, чтобы покупать книги, а библиотеки или еще не были организованы, или мы не знали об их существовании. Когда мне попадались хорошие легальные или нелегальные книги, я их прочитывал залпом. Огромное впечатление произвели на меня «Андрей Кожухов» Степняка-Кравчинского{7} и одна книжка (названия я не помню) о Парижской коммуне. С нетерпением я дожидался следующей ночи, чтобы продолжать чтение.
Однажды в апреле 1899 г. на бирже мне сказали, что меня ждут на одной квартире на окраине города. Я немедленно направился туда. Там происходило собрание представителей союзов с участием одного товарища — интеллигента. Обсуждался вопрос о праздновании 1 Мая. Вопрос ставился так: собраться ли в день 1 Мая на квартирах, в лесу или на улице? После долгих прений решено было организовать демонстрацию на главной улице. Каждый союз должен был собрать перед 1 Мая всех своих членов и поставить перед ними вопрос о демонстрации. На каждом из этих собраний должен был присутствовать «интеллигент». Мною было созвано большое собрание членов союза Мы долго ждали интеллигента-оратора, но он не явился. Пришлось мне выступить с объяснением значения 1 Мая и рассказать, почему нужно демонстрировать на улице (до сих пор 1 Мая праздновалось в лесу или на квартирах). Это было нелегко, ибо вся работа тогда заключалась в экономическом борьбе с хозяевами, на стороне которых стояла полиция. Об этом только и знали члены тогдашних союзов. Насколько помнится, я тогда на собрании мотивировал необходимость демонстрировать на улице тем, что стачки за последние два года нам, рабочим, ничего не дали и что нужно показать высшему чину правительства в городе — губернатору, что рабочие недовольны своим положением и что они протестуют. Собрание единодушно решило принять участие в демонстрации. Тут же были назначены десятники. Каждый из них должен был явиться 1 Мая (18 апреля[2]) вечером, после работы, в один из переулков, прилегающих к Большой улице (главной улице Вильно), на которой была назначена демонстрация, вместе с девятью демонстрантами.
В назначенный срок я явился с девятью товарищами. К моменту выхода на Большую улицу все были в сборе. Главная улица сразу наполнилась рабочими и работницами, которые смешались с гуляющей буржуазной публикой. Конные казаки и полиция учуяли, что на улице присутствует в большом количестве необычная публика и насторожились. Вдруг был выкинут красный флаг. В разных местах неуверенно запели. Началась суматоха. Магазины спешно закрылись, а гуляющая публика шарахнулась в сторону. Казаки и полиция бросились на демонстрантов, и нагайки хлестали направо и налево. Это было, пожалуй, первое боевое крещение для Виленских рабочих{8}.
В следующем, 1900 г., майская демонстрация приходилась на праздничный день. Год от одной демонстрации до другой не прошел даром. Уже не ставился вопрос о том, где проводить 1 Мая — в лесу, на квартирах или на улице. По всем союзам было объявлено, что будет демонстрация, и каждому союзу были указаны сборный пункт и час. Сборный пункт был назначен в саду, в конце Большой улицы. На демонстрацию явилось немало народу и без тех мер, которые предпринимались год назад.
Когда демонстранты вышли из сада, налетели казаки и стали их избивать. В результате оказалось много избитых и арестованных{9}.
Если бы меня тогда спросили, к какой социал-демократической организации я принадлежу, я бы не мог ответить с такой точностью, как ка