Источники света в зале располагались так, чтобы придавать камню жизнь. Менялись освещенность и цветность, создававшие полную иллюзию того, что давно мертвые дэррны двигаются. Жесты, мимика – все словно по-настоящему. В этом месте Фаннур всегда испытывал священный трепет. Величественная тишина склепа только усиливала это чувство. Каменные хозяева смотрели на него, словно знали все, о чем он думает. Гриф невольно втягивал голову в плечи.
– Ты тревожен, – заметил Глеш, останавливаясь возле статуи Ошлы Фэй.
Фаннур помнил, что эта дэррнка прославилась в своем народе тем, что изобрела способ дальнего путешествия, позволяющий преодолевать бездны пустоты между галактическими кластерами. Даже для хозяев эти пространства когда-то были непреодолимы. Могущество не было дано им от рождения.
Гриф подумал, чего достигли бы дэррны, будь они в подчинении у других. Из книг и манускриптов, что хранились в Библиотеке, шаари знал о войнах, в которых участвовали хозяева. Дважды их порабощали чужие расы, но дэррны вырывали свободу у врага из глотки. Потери их были велики, отчаяние безбрежно, а силы истощены. Однако у них было то, что всегда помогало делать новый шаг. Свобода. Даже самые суровые поражения они умели обратить себе на пользу.
Фаннур взглянул в каменное лицо Ошлы Фэй. Дэррнка стояла, чуть наклонив голову. Скульптор словно нарочно изобразил ее в такой позе, точно знал, что у ног ее будут пресмыкаться маленькие людишки.
«Она стала великой, потому что была свободной».
Гриф поразился очевидности сделанного им вывода. На него снизошло нечто вроде озарения, и на миг шаари просто выключился из реальности. Так происходило нередко во время медитации при глубоком погружении в себя.
Вероятно, это и есть ответ на мучивший его вопрос. Глубоко запрятанное противоречие, вытесняемое догмами Учения Хэтар, не могло вечно остаться под спудом. Оно напоминало о себе, но его голос был неясен. Оттого и тревога.
Свобода.
Ошла Фэй трудилась на благо своего народа, и на ней не было ошейника раба.
Архонт Ихно, такой могучий и суровый, стоящий справа от нее, тоже не носил цепей. В его руке был меч свободного существа.
Каждый из этих каменных истуканов обладал правом выбора – делать или нет. Сражаться или расписаться в своем бессилии.
Фаннур вдруг четко увидел разницу между собой и своими братьями и… хозяевами.
Хозяева.
Забывая изначальный смысл слова, ты не устраняешь его. Шаари всегда рабы своих наставников и учителей. Архонт Глеш главный из них, но ведь есть и другие, они незримо присутствуют даже за спиной фоорхалов, даже тех, кто стал Совершенством.
«Шаари служит хозяевам», – говорит Учение Хэтар.
Чувствуя, как горит лицо, а в груди все сжимается, Фаннур с трудом удержал себя в руках.
Глеш чувствовал эти странности и ждал ответа.
– Я… уже говорил об этом, хозяин… – произнес Гриф, с трудом одолев себя. – Мы не вольны поступать по-своему.
– Хочешь сказать, ты сам не прочь выбирать, какие задания выполнять, а какие нет? – В журчащем голосе Архонта звучал явный сарказм.
– Нет.
– А что же?
– Шаари – раб.
– Шаари служит. В этом есть разница.
– Тот, кто служит, имеет право на выбор. Раб – нет.
Глеш покачал головой, словно разговаривал с ребенком, не по возрасту умным.
– Разве важны оттенки смысла?
– Простите, хозяин, но… – Фаннур подбирал слова, но какая-то сила внутри его противилась этой осторожности. Шаари чувствовал, что плотина может рухнуть.
Гриф стиснул кулаки. Он ощущал страх и отчаяние – чувства, давно, казалось, забытые.
Глеш терпеливо ждал.
– Разве шаари обязан быть рабом?
Архонт поднял руку и коснулся своей щеки.
– Ты не первый, кто говорит об этом со мной. Я семь столетий руковожу проектом, я перенял эстафету у Архонта Коддиса, с которым мы создали Первое Поколение. Но уже тогда у шаари были вопросы. Да-а… – Тонкие губы дэррна разъехались, открывая роговые пластины вместо зубов. – Человек всегда стремится к свободе. Знаешь, Коддис неоднократно жаловался, что ему так и не удалось устранить этот недостаток в подопытных. Первое Поколение было… бунтарским, хотя во всех остальных смыслах образцовым. Да… Никакая генетическая перестройка, никакие направленные мутации не способны изжить в человеке это стремление – независимость.
– Чем же это плохо? – спросил Фаннур.
Глеш прищурился.
– Какова цель шаари?
– Следовать Учению Хэтар, хозяин. Хэтар указывает нам путь к Великой Пустоте.
– Верно.
– Великая Пустота, Гармония – противоположность Хаосу. Вселенная погружена в него. Борясь с Хаосом, мы помогаем ей обрести Начальную Форму. – Архонт разглядывал статуи предшественников. – Нет ничего почетнее и величественнее этой миссии, Фаннур. А свобода – это фантом, мираж. У тебя есть Искусство, ты видишь путь, по которому идешь, так для чего тебе мираж? Иллюзия?
Гриф молчал. Дэррны всегда сводили к одному и тому же. Все попытки переспорить их заранее были обречены на провал.
– Шаари выше иллюзий и суетности мира. Обуздай свою страсть, – сказал Глеш. – Шаари служит. Он не наемник, работающий за деньги.
– Но…
Гриф вовремя придержал язык – он чувствовал, как в дэррне растет гнев. Нельзя было забывать, насколько велика власть Архонта, особенно того, кто держит поводок всех «призраков».
Инстинкт подсказывал Фаннуру остановиться, пока не поздно, но подавить эмоции оказалось непросто – потребовались значительные усилия. Шаари постарался отрешиться.
Глеш ждал.
Гриф не хотел думать, что для Архонта он открытая книга.
– Традиция останется незыблемой, пока живы дэррны, – изрек Глеш. – Мы подарили вам Искусство и дали цель. Ни одно существо в Галактике не стоит и вашего мизинца. Цените это.
– Да, хозяин. – Фаннур поклонился.
– Надеюсь, больше ты не станешь поднимать эту тему.
– Нет, хозяин.
Архонт помолчал, словно размышляя, не слишком ли быстро шаари пошел на попятную.
– Ты знаешь о Раме Тоосе?
Фаннур вздрогнул.
– Да, господин.
– Он стал предателем по одной простой причине. Его сожгла страсть. Ему всегда было мало того, что ему давали. Тоос не умел обуздывать свою человеческую природу. Не повтори его путь, Гриф. Ты во сто крат превосходишь Тооса, и было бы жаль потерять такого «призрака»… – Архонт сделал резкое движение, разворачиваясь вокруг оси. – Не сопровождай меня. О новом задании я сообщу тебе лично, Гриф.
Сжав кулаки, Фаннур отвесил поклон. Он кланялся всю жизнь, и получалось автоматически.
Подождав, когда дэррн отойдет на достаточное расстояние, двигаясь между рядами статуй, шаари бросил ему в спину злобный взгляд. Ярость накатывала. Фаннур схватил голову руками, стиснул.
В последнее время эти вспышки ярости посещали его все чаще. Что-то происходило с ним, и он не знал, что именно. Злоба и страх ходили за Фаннуром по пятам. Он чувствовал, как теряет опору. Все, чем он жил, часто представлялось ему сейчас блеклым и малозначимым.
Рама Тоос начал с сомнения.
А разве Фаннур не испытывает того же?
Нет! Нельзя думать об этом!
Гриф опустился на каменный пол, скрестил ноги и начал делать дыхательные упражнения. Ему нужна была глубокая медитация. В ней он искал спокойствие для своего пылающего разума.
Он говорил о свободе с Архонтом Глешем… Да кто в здравом уме решится на такое? Где тот страх, который обычно испытывают шаари перед хозяевами?
Фаннур дрожал. Холод струился через его тело. Кровь стыла в жилах, и это было отнюдь не образное выражение…
Прошло не меньше пятнадцати минут, прежде чем шаари бросил медитацию, которая не принесла ему облегчения. Он был разбит. Направляясь к Рашдану, Фаннур предвкушал возвращение домой, но сейчас стены Цитадели внушали ему отвращение.
Покинув зал статуй, шаари двинулся в сторону Библиотеки. Ноги сами несли его туда.
Глава 2
Пространство Неприсоединения.
Дикий космос. Пакс Тинак, Рынок
Ален Джер добрался до логова агента и поднялся по лестнице, миновав робота-привратника. Тот приветствовал знакомое лицо, но ответа не удостоился.
Наемник очутился в изогнутом холле. Здесь было пусто. Возле стен стояли кушетки для посетителей. Ален, впрочем, никогда не видел, чтобы на них кто-нибудь сидел.
Запах в помещении стоял знакомый. Несмотря на вентиляцию, в воздухе носились частички специй, которые традиционно используют афилоки в качестве ароматических средств. Пигак же был плоть от плоти афилок.
– Мой мальчик, ты пришел. – Голос агента, обильно смазанный медом, прошелестел под потолком.
Наемник повернулся лицом к панели над дверью. За панелью были камеры.
– Как видишь.
– Не слишком ли много оружия?
– Нет.
С собой Ален взял один пистолет. Броня осталась в номере, и сейчас Ален был одет в повседневную одежду, впрочем, не без скрытых – на всякий пожарный – в разных местах смертоносных сюрпризов.
– Может, убрать оружие? – предложил невидимый афилок.
– Нет. Твой переговорщик собрался покупать лабуха или человека, который зарабатывает оружием на жизнь?
Пигак вздохнул. Вечно одна и та же история. По части оружия толстяк был параноиком – бедняга на дух его не переносил.
– Ладно. Для тебя исключение сделаю.
Джер невозмутимо смотрел на панель.
Ага, это великая честь… Под крылышком агента строили карьеру не менее дюжины наемников, и все они должны были являться в его вотчину безоружными. Вот за ее пределами – что угодно.
Ален плевал на это правило, игнорируя стоны несчастного инопланетянина. Пигак имел власть и деньги, но его влияния было недостаточно, чтобы заставить хибранийца расстаться с пушкой.
– Входи, малыш.
Наемник послал ему улыбку.
Контора Пигака Утча занимала целый этаж. Центральной его частью был круглый, как таблетка, кабинет, обставленный с безвкусной роскошью. Его окружали отсеки поменьше. Одни играли роль комнат отдыха, где можно пообщаться в непринужденной обстановке, в других велись переговоры. Пигак не пожалел финансов на обеспечение высочайшего уровня приватности. Его деловые партнеры могли быть уверены, что никто и никогда не подслушает то, о чем они говорят.