История ритуального навета на этом не закончилась – напротив, только началась. За Нориджем последовало Блуаское дело 1171 года, кровавый навет в Фульде в 1235-м, обвинение евреев Линкольна в убийстве мальчика Хью в 1255 году, навет в Обервезеле в 1287-м, знаменитое Трентское дело 1475 года и – накануне изгнания евреев из Испании – процесс над евреями и марранами из кастильского города Ла-Гуардия в 1491-м, а также немало других, менее известных наветов и последовавших за ними судебных разбирательств, наказаний или погромов. При этом верховная власть, к которой евреи апеллировали в поисках защиты, достаточно стабильно, хотя и не особенно эффективно оказывала им поддержку, утверждая невиновность и осуждая наветы как клеветнические и абсурдные.
Император Фридрих II Штауфен после Фульдского дела 1235 года собрал коллегию крещеных евреев и приказал им «для отыскания правды прилежно исследовать и сообщить, существует ли у иудеев мнение, которое побуждало бы их совершать вышеупомянутые преступления». Эксперты ответили отрицательно, приведя исчерпывающий список причин: «те, кому запрещена кровь даже разрешенных животных, едва ли могут жаждать человеческой крови, потому что это слишком ужасно, потому что природа это запрещает и вследствие родства рас, которое связывает их с христианами, а также потому, что они не стали бы подвергать опасности свое имущество и свою жизнь». И тогда император «с одобрения князей» объявил евреев Фульды «полностью оправданными и невиновными в приписываемом им преступлении, а остальных евреев Германии свободными от столь тяжкого обвинения».
Однако оптимистичный вывод императорского расследования не избавил евреев империи от подобных нападок, и через несколько лет, в 1247 году, они отправили «слезную жалобу» папе Иннокентию IV, сетуя на церковных и светских князей, изобретающих против них «безбожные обвинения, изыскивая различные поводы, чтобы грабить их и отнимать их имущество». Папа с готовностью осудил такие обвинения как «неразумные», ссылаясь на Священное Писание, запрещающее евреям убивать и прикасаться к мертвому: следовательно, евреи никак не могут «в торжественный праздник Пасхи причащаться сердцем убитого младенца». Понтифик возмутился действиями князей, которые «без суда и следствия» лишают евреев имущества, подвергают их заточению и пыткам и «осуждают на самую позорную смерть» вопреки «привилегиям, данным им милостью Апостольского престола». «Не желая, чтобы евреев несправедливо мучили, поскольку милостивый Господь ожидает их обращения и поскольку […] остатки их предназначены к спасению», он приказал епископам обращаться с евреями «благосклонно и великодушно», препятствовать притеснениям их на основании наветов и отлучать от церкви притеснителей. С тем же призывом он обратился к архиепископам и епископам французского королевства. Но вмешательство папы тоже не исправило ситуацию, и через несколько десятилетий в связи с наветом в Обервезеле в защиту евреев выступил император Рудольф Габсбург через архиепископа Майнцского. А еще через два с половиной века представитель той же династии император Карл V суммировал защитительные выводы и меры своих предшественников: «папы давали разъяснения по этому поводу и запретили этому верить, а любезный наш государь и дед император Фридрих разослал строгие приказы всем сословиям Империи […], дабы они прекратили такое поведение». После чего сам запретил сажать евреев в тюрьму без расследования и обнаружения преступления и обязал прежде всего доводить такие обвинения до сведения монархов «как владетелей евреев в королевстве».
Отдельно надо отметить, что еврейские авторы были чрезвычайно привержены мифологеме милостивого и справедливого царя и старались так или иначе оправдать монархов, даже не имея для этого никаких оснований. Например, Эфраим бен Яаков из Бонна, описавший в своей «Книге памяти» навет в Блуа, после которого все мужчины общины были заперты в сарае и сожжены заживо, хотя и называет графа Блуа Теобальда «жестоким правителем города», но пытается объяснить это влиянием «злых слуг», нашептывающих в уши графа ложь. Он же упоминает расположенность к евреям короля Франции, постфактум обещавшего евреям защиту от таких обвинений. Подобные примеры обеления монархов в еврейских источниках встречаются довольно часто – вплоть до рассказа о лиссабонском погроме 1506 года в хронике сефарда Шломо ибн Верги «Скипетр Иуды», где португальский король, испугавшийся погрома, быстро перерастающего в мятеж, и боявшийся даже вернуться в город, дабы навести порядок, характеризуется исключительно положительно: «А король Португалии был милостивый король». Евреи писали на своем языке, поэтому вряд ли эта позиция была вызвана цензурными соображениями – скорее, им было важно показать, что земные цари, наместники Царя небесного, который «не дремлет и не спит» и хранит Израиль (Пс 120:4), защищают и помогают евреям, в частности, опровергая злостную клевету, стоившую жизни стольким их единоверцам и всегда готовую прозвучать вновь.
Титул книги
Д.А. Хвольсона. 1861
Это желание – «заручиться поддержкой» и отдать должное венценосным защитникам – было свойственно и евреям-историкам в Новое время. Так, уже в XIX веке крещеный еврей Даниил Абрамович Хвольсон, крупный ориенталист, профессор восточного факультета Петербургского университета, в своей книге «О некоторых средневековых обвинениях против евреев», написанной в связи с саратовским делом и дополненной после кутаисского дела, когда евреев снова обвиняли в убийстве христианских детей, отвел целую главу под свидетельства «защиты евреев многими христианскими государями, папами и учеными христианами». Ему было важно заявить «к чести человечества и христиан», что «варварские гонения» и «безосновательные обвинения» «благомыслящими христианами строго порицались».
Часть IIДобрые соседи: иудео-христианские отношения в постели и на рынке
Глава 4«Община была единой семьей»: повседневность на службе апологии
Классическим исследованием повседневности евреев в средневековой Европе стал opus magnum британского еврейского историка Израиля Абрахамса «Еврейская жизнь в Средние века». Книга вышла в 1896 году и не раз переиздавалась. Она убедительно иллюстрировала важный для автора и еврейских интеллектуалов его поколения тезис о том, что вопреки известному образу гонимых бедняков в скученном и грязном гетто средневековое еврейство на самом деле было процветающим и культурным обществом, не только ни в чем не уступавшим христианскому, но даже оказывавшим на него определенное влияние. Подобная задача – доказать, что евреи – нормальный народ, иудаизм – нормальная религия, еврейская культура разделяет европейские христианские ценности, – стояла перед всеми просвещенными европейскими евреями XIX века, занимавшимися так называемой «наукой о еврействе» – исследованиями своей, еврейской, цивилизации на европейских языках и для европейской или еврейской ассимилированной аудитории.
Титул книги И. Абрахамса.
Библиотека Корнеллского университета, США. 1896
Помимо «Еврейской жизни в Средние века» Абрахамс написал еще целый ряд книг, в их числе: «Исследования фарисейства и Евангелий», «Главы из истории еврейской литературы», «Маймонид». Он был лектором по талмудической и раввинистической литературе в Кембридже, почетным секретарем Еврейского исторического общества Англии, сооснователем и редактором «Еврейского ежеквартального обозрения», старейшего англоязычного журнала по иудаике, членом различных еврейских общественных комитетов – то есть фигурой важной и уважаемой как в академической, так и в общественной жизни.
Рисуя картину еврейской жизни, Абрахамс опирался на массу источников, и поэтому картина, конечно, достоверна, но выводы, которые он делает, граничат с идеализацией. Гармония, солидарность, взаимопомощь, по его словам, царили везде: «каждый еврей разделял радости и печали всех евреев. Он принимал живое участие в семейной жизни общины – ведь община была в буквальном смысле слова единой семьей». То же и в семье: «еврейский дом был сценой трогательных и вдохновляющих религиозных ритуалов, святость домашнего очага была частью традиции, связывающей еврея золотой цепочкой с его предками». Этически еврейская семья превосходила христианскую: «нравственное отношение евреев к проблеме взаимоотношения мужчин и женщин уникально безупречно». Да и в целом «по всеобщему мнению, евреи были чисты от ужасных пороков, которые губили корни общественной жизни в европейских государствах». Будучи нравственнее соседей, евреи, по мысли Абрахамса, заметно повлияли на европейскую экономику (своей торговлей) и на европейскую мысль (в которой весь прогресс происходил от антицерковных движений, от ересей, а ереси – от иудаизма).
Открытость миру и возможность влиять на него стимулировали еврейский гений, утверждает Абрахамс, ссылаясь на таких знаменитых еврейских интеллектуалов разных эпох, как Филон Александрийский, Маймонид, Спиноза. Изолированное существование в гетто не открывало таких продуктивных перспектив, но тем не менее и это была полноценная жизнь «со своими идеалами и надеждами, чувствами и человеческой природой», и мудрость там развивалась не в сотрудничестве с нееврейским окружением, а вопреки ему. Так, если еврейская культура в мусульманской Испании следовала арабским образцам, то ешивы в прирейнских городах процветали сами по себе, возвышаясь над окружающим мракобесием.
По мнению Абрахамса, всем знакомый неприглядный облик европейского еврейства – продукт Нового времени: уклад и нравы начали портиться только в XVI веке – вследствие диктата ригидного иудаизма и геттоизации, а до того, на протяжении Средних веков, жизнь евреев была свободна, полнокровна, разнообразна. Так, например, пресловутые бедность и неопрятность обитателей гетто – результат трех столетий проживания в этих самых гетто, в ходе которых евреи «опустились», а в Средние века они сохраняли развитое чувство собстве