– Привет, Матеуш, – протянул он руку советнику, тот крепко ее пожал. – Я решил приехать сам.
– Ценю это, Эл.
– Еще как ценишь. – Старик усмехнулся. – Ну что, где наш герой?
Не дожидаясь ответа, легко, словно ему было лет двадцать, присел рядом с Паулу на корточки, порылся в кармане.
– Протяни руку, сынок. Левую, ладошкой вверх. Сожми кулак. Вот так, молодец. Сколько лет?
– Шесть, почти семь. – Гомеш усмехнулся. – А то ты не знаешь.
– Я думал, уже восемь, так поджечь негодяя – не каждое пробуждение силы способно. – Элайя встал, увлекая мальчика за собой. – Утрясем формальности. Его мать не появлялась?
– Нет, – советник недовольно поморщился.
– Она ведь русская? Точное имя и фамилию не помнишь?
– Я знал ее как Айрин. Небольшой поселок километрах в сорока от Модены, сомневаюсь, что у местных вообще есть ай-ди. Когда забирал ребенка в приюте при местной церкви, ее там уже не было.
– Родственники со стороны матери?
Гомеш покачал головой.
– Хорошо, будем считать, что с этого момента трехлетний срок пошел, если никто не объявится, значит, сами отказались. Пробная модификация?
– В год и три – отрицательная, в пять – неясный прогноз. Доктор Шварц посоветовал пока ничего не делать, сказал, что лучше подождать до семи лет, а до этого только наблюдать. Отклонений не было, но мы все равно надеялись, сам понимаешь, для нашей семьи это много значит.
– Врачи тоже ошибаются. Хотя семь-восемь лет – оптимальный возраст для пробуждения, но иногда и раньше случается, важен импульс, толчок. Вот как у вас. Хорошо, фиксирую данные для протокола. Паулу Гомеш, шесть полных лет, мужского пола, величина выброса с учетом коррекции – восемь на двенадцать, состояние стабильное, в сознании, адекватное восприятие. Блокирующий браслет с номером 82745 на левую руку надел я, доктор Элайя Кавендиш, старший инспектор отделения Службы контроля. Родственники со стороны матери отсутствуют. Отец – Матеуш Сантуш да Коста Гомеш, идентификация проведена. Родство подтверждено. Матеуш, решение за тобой. Процедуру ты знаешь, я бы рекомендовал пять лет наблюдений в приюте. Понимаю, что много, но восьмерка в его возрасте…
Гомеш подошел к сыну, встал за его спиной, положил руки на плечи.
– Я, Матеуш Сантуш да Коста Гомеш, пятый советник Верхнего города, отрекаюсь от Паулу Гомеша, отказываю ему в родовом имени и изгоняю из семьи; говорю это от себя, моего отца, моей матери и их родителей. Навсегда.
– Уверен? – Главный инспектор даже очки снял, недоверчиво вглядываясь в лицо старого знакомого.
– Абсолютно, – ответил советник.
Его старший сын не скрывал торжествующую улыбку.
– Это твое окончательное решение? – Элайя казался расстроенным. – Ты ведь знаешь, что изменить его будет нельзя?
Гомеш решительно кивнул.
– Личные вещи?
Советник чуть качнул головой, двое бойцов поставили рядом с выходом ребристый ящик.
– Ну что же, нам пора. – Советник взял мальчика за руку, тот не сопротивлялся. – Попрощаться хочешь?
Паулу с надеждой взглянул на отца, тот равнодушно покачал головой. Отворачиваться не стал, спокойно смотрел на мальчика. Кавендиш еле слышно вздохнул, сжал детскую ладошку.
– Ладно, идем, малыш. Таким, как ты, здесь не место.
Глава 2
2033 год от РХ. Сегунда
Расставленные ровными рядами армейские палатки кое-как спасали людей от жары – в это время года температура поднималась днем до пятидесяти пяти по Цельсию, ночью опускаясь до тридцати пяти. Капитальные здания только начали строить, сначала – деревянные, но сорта древесины, росшей возле портала, были или слишком плотными, вроде свитении или гевеи, или рыхлыми. Зато внизу, на равнине, обнаружили запасы глины, пригодной для изготовления кирпичей, установка по обжигу работала тридцать часов в сутки, и первые дома сверкали на солнце стенами, выкрашенными белой светоотражающей краской.
На площадке в трех километрах от портала солнечные батареи собирали энергию и отдавали аккумуляторам. Оттуда она шла на насосы, качающие воду, и на генератор водорода, установленный на безопасном расстоянии. Проложенный трубопровод литр за литром качал газ в латексные шары, военные, сменяя друг друга по двое, подцепляли к шарам метеоустройства, камеры, коротковолновые передатчики и прочее оборудование. В день удавалось запускать до тысячи штук. Не было такой точки на планете, куда бы не проникли зонды.
Ученые многое узнали о планете – куда движутся морские течения, с какой скоростью дуют ветра, как изменяется температура от полюсов до экватора. Нашли десятки тысяч небольших островков, разбросанных по океану, из них сотни достигали размеров Сицилии. Но не обнаружили ни одного континента.
Людям повезло, они оказались на самом большом острове на этой планете. Райском острове. Параизу.
12 августа 334 года от Разделения, четверг
Нижний город (Сидаже Фундо), Параизу
На Земле, откуда все люди родом, Соль бело-желтый, очевидцев в живых не осталось, но старые фильмы и картинки не врут. Здесь его собрат почти белый, с красноватыми пятнами, похожими на перистые облака. Прямо на него, пока нет внутренней защиты, без специальных фильтров смотреть не рекомендуется, и долго оставаться под прямыми лучами без одежды – тоже. Тело через какое-то время покрывается волдырями, которые потом держатся сутки, не меньше. Минимум тридцать часов. С каждым разом этих волдырей все больше и больше, а потом и весь организм вразнос идет, сначала отказывает печень, потом почки, образуются тромбы в легких. Поэтому маленьких детей в светлое время на улицу не выпускают, зато потом, когда биохимический имплантат приживется, за уши оттуда не утянешь.
Правда, везет не всем, у некоторых имплантаты не приживаются, и им приходится всю жизнь приноравливаться, чтобы не обгореть и не ослепнуть, приходится самим приводить себя в порядок, используя врожденные способности организма. Если они есть.
Молодой парень, белобрысый, с прямым носом и темными, почти черными глазами, соскочил с кровати и с недовольством посмотрел на пробивающиеся через жалюзи первые лучи восходящего солнца. С еще большим недовольством – на пластинку телефона, валяющуюся на тумбочке. Зато россыпь черных волос на подушке заметно улучшила настроение.
– Успею или не успею? – бормотал он, натягивая джинсы. – Как же ее зовут, только бы вспомнить.
Одна штанина запуталась, он чуть не грохнулся на пол. В последний момент вывернулся и упал-таки на кровать, чмокнул спящую в макушку.
– Завтрак, милая?
– Только кофе, – пробормотала девушка сонно, выглядывая из-под одеяла. На вид ей было лет двадцать пять – тридцать, пронзительно-синие глаза в проникших в комнату лучах тускло блестели, она зевнула. – Сколько сейчас?
– Семь.
– Черт, черт, черт, я опаздываю. – Можно было бы предположить, что девушка вскочит и начнет собираться, но нет, только одеяло откинула, обнажившись до пояса. На левой груди у нее был небольшой шрам. – Смена через полтора часа. Тащи кофе, малыш, иначе меня выгонят. И пошевеливайся, хватит на мои сиськи пялиться.
– Уверена? – Парень провел пальцем по ее груди. – Может, поваляемся еще немного?
– Бегом! Черный, без молока и сахара. И еще, Поль…
– Что, дорогая?
– Когда вернешься, обязательно вспомни, как меня зовут.
Справившись со злосчастной штаниной, парень, которого как только ни называли – и Пабло, и Полом, и Павлом, и Паулу, и даже как сейчас – Полем, ринулся на крохотную кухоньку, засыпал зерна в кофемашину и мужественно нажал зеленую кнопку.
Люди на Сегунде отчего-то цеплялись за национальную идентичность, в том числе за привычные имена, хотя с момента Разделения кровь перемешалась настолько, что найти чистокровного немца, русского или француза было практически невозможно.
– Ну, не подведи, – подмигнул он практически единственному работоспособному представителю кухонной техники в этом доме, – а то ведь придется вспомнить.
Фокус с забытым именем состоял из нескольких элементов, как минимум двух.
Пока кофемашина гудела, пытаясь сотворить из местного сорта кофе что-то удобоваримое, он успел почистить зубы, умыться и отослать несколько сообщений с телефона на виду у девушки. И когда вернулся в спальню с подносом, на котором лежали несколько печенек и стояла большая, исходящая паром чашка с логотипом сети супермаркетов, чувствовал себя очень уверенно.
– Твой кофе, Клэр. – Он торжественно водрузил поднос на тумбочку.
Девушка уже сидела на кровати, в майке и крохотных трусиках.
– Дурак, твои приятели тебя развели. Я – Анабель. Для тебя – доктор Биркин.
– Точно. – Павел скорчил уморительную рожицу, у него это всегда отлично получалось. – Прости, Анабель. Обещаю, что обман им дорого будет стоить.
– Я пошутила. – Клэр схватила чашку, сделала большой глоток, сморщилась. – Ну и гадость. Ты точно журналист? Такой наивный, прям свежачок, так и хочется тебя снова завалить.
– Пока только стажер. Значит, остаемся?
– Нет, пора, пора, пора. Подбросишь? Больница Святой Марии в Верхнем городе.
Красный байк промчался по широким, окантованным пальмами, махагонами и сейба улицам Нижнего города, вырулил к шлагбауму, преграждающему ведущую наверх дорогу, пассажирка приложила к считывающему устройству ладонь, а парень продемонстрировал полицейскому, вышедшему специально для этого из будки, серебристый ободок на запястье.
– Цель визита какую записать? – Патрульный ткнул в браслет сканером.
– Репортаж для «Фундо политико». – Павел приподнял бейдж, висящий на груди, глядя прямо в камеру. – Внештатный репортер Павел Веласкес. Пишу статью о нравах врачей-патологоанатомов в больнице Святой Марии. Буду внедряться в среду их клиентов.
– Дошутишься ты, Паулу. – Патрульный неодобрительно покачал головой, но улыбка все равно наползла на лицо. – Ладно, вали. Три часа.
– Спасибо, Энрике. С меня как обычно.
Официально столица Сегунды делилась на две части – Верхний и Нижний город, Сидаже Алта и Сидаже Фундо. У каждой части был свой мэр, своя полиция и свои местные законы.