– Точно такая же, как была, – проговорил Льюис.
– Да, мы очень старались. Желающих участвовать набралось много. Дики Кармайкл здорово помог. Нам всем было важно восстановить прежний вид.
Льюис молча обернулся к церкви.
– Так что? Ничего не хочешь сказать?
Льюис не ответил.
Гилберт завел мотор и рванул с места. По пути домой он не проронил ни слова.
Семья собралась в гостиной за обеденным столом у распахнутого настежь окна. Мэри расставила блюда и ушла домой до утра. Еще не стемнело, и свечи зажигать не стали. Взгляд Льюиса рассеянно блуждал по столу. Обилие всевозможных подставок и емкостей, серебряных, стеклянных и плетеных, действовало почти гипнотически. Он изо всех сил старался не думать о вине, которое Гилберт наливал себе и Элис.
Аромат красного вина смешивался с запахом свежевымытых овощей. Ели молча, если не считать просьб передать соль, и Льюис едва не рассмеялся, внезапно заскучав по шумным тюремным трапезам. Там было почти как в школе, весело и легко, а напряженную тишину за домашним столом он ненавидел. Наверное, с ним что-то не так, раз он готов променять дом на Брикстон.
Гилберт произнес тираду о том, чего они ожидают от Льюиса: вести себя прилично, найти работу, вежливо общаться с людьми и не пить. Слушая отца, Льюис продолжал невидящим взглядом таращиться на стол.
Элис резко отодвинула стул и, извинившись, вышла из столовой. Льюис с отцом закончили ужин в молчании. Наконец Гилберт отложил нож и вилку, аккуратно вытер губы салфеткой и встал.
– Ну, хорошо.
Он выжидательно посмотрел на Льюиса, однако тот все так же сидел, уткнувшись в стол. Гилберт на мгновение замешкался и вышел в гостиную вслед за Элис.
Вскоре послышался его голос, затем хлопнула дверь. В бутылке на столе ничего не осталось. Льюис бросил взгляд на боковой столик с напитками. Джина не было, лишь графины с виски и бренди да пара стаканов. Он не пил со дня ареста. А сейчас как раз удобный случай – только протяни руку. К тому же он не давал никаких обещаний, а значит, ничего не нарушит. Глубоко вдохнув, Льюис помедлил, затем вскочил на ноги и, выйдя в распахнутую дверь, решительно зашагал по траве.
В лесу уже сгустились сумерки. За спиной светились окна, но впереди было темно. Вглядываясь в заросли, Льюис как будто услышал шум реки. Как такое возможно? Река гораздо дальше, разве она могла переместиться? При мысли о массе воды, надвигающейся на дом, по спине пробежал холодок.
– Хорошо? – раздался голос над ухом.
Вздрогнув, Льюис обернулся. Он и не заметил, как подошла Элис, и не слышал, о чем она спрашивала.
– Я хотела сказать… в общем, давай попробуем подружиться, хорошо? – Ее голос чуть заметно подрагивал.
– Конечно, – как можно приветливее отозвался Льюис.
– Твой отец… он по тебе скучал.
Льюис был благодарен Элис за поддержку, однако сам думал иначе.
– Плохо было, да?
Он не сразу понял, что речь о тюрьме. Лучше Элис не знать подробностей.
– Бывает хуже.
– Мы тебя ни разу не проведали.
Это правда. Поначалу, напуганный и растерянный, он очень страдал без семьи. И даже несколько раз писал домой с просьбой повидаться, но позже решил, что без родственных визитов проще, и забыл о них думать. Или почти забыл.
Элис заставила себя ненадолго замолчать, однако не сдержалась и протянула пальцы к его предплечью.
– С глупостями покончено?
Он отдернул руку.
– Ну и молодец. – Элис чуть смущенно улыбнулась и направилась в дом с туфлями в руках: трава вымокла от росы, и она выходила к Льюису босиком.
Льюис проснулся в темноте в холодном поту и насмерть перепуганный. Снова тот же сон. Усевшись, он уперся ногами в пол, широко открыл глаза и принялся убеждать себя, что все это не о нем и вообще неправда. А даже если правда, то столетней давности, и о ней пора забыть. Этот сон снился ему и в тюрьме, только гораздо реже, чем раньше, – раз в месяц или два, и Льюис надеялся, что навязчивый кошмар скоро пройдет.
Постепенно страх отступал, а вместе с ним и ощущение, что легкие вместо воздуха наполняются водой. Льюис выглянул в окно, выискивая луну, но увидел только черное небо. Он вспомнил, как Элис указала на его руку, и невольно опустил взгляд. Провел пальцами по невидимым в темноте шрамам, зарубцевавшимся и все же относительно свежим, и вновь ощутил себя порочным.
Он подошел к окну и принялся угадывать, что скрывается за размытыми силуэтами. Яблоня, за ней вдали темный лес. Льюис изо всех сил пытался стоять и не шевелиться, однако им овладело невыносимое беспокойство; если бы он мог, то вылез бы из собственной кожи. Это ведь роскошь, убеждал он себя, встать среди ночи и знать, что никого не разбудишь. Когда угодно подходить к окну без решетки. И тут же подумал: «И что с того?»
Часть первая
Глава первая
Гилберта демобилизовали в ноябре, и Элизабет с Льюисом, которому тогда шел восьмой год, поехали встречать его в гостиницу на Чаринг-кросс. Они сели на поезд на Уотерфордском вокзале. Ступенька на входе в вагон была очень высокой, и мама крепко держала Льюиса за руку, чтобы тот не упал. Усевшись, он наблюдал, как станция за окном отдаляется, становясь меньше. Элизабет сняла шляпу и откинула голову на спинку сиденья. Льюису нравилось все – как жесткое сиденье царапает голые ноги и как поезд качается из стороны в сторону. Его переполняло чувство, будто происходит нечто особенное, сокровенное, о чем они с мамой не говорили вслух. Общий секрет преображал все вокруг. Интересно, отец будет в военной форме? А может, даже с настоящим пистолетом? А если с пистолетом, Льюису дадут его подержать? Наверное, не дадут… Впрочем, скорее всего, пистолета у отца нет, и даже если есть, это ведь не игрушка.
Над полями висела пелена облаков, так низко, что, казалось, поезд царапает ее крышей. Льюис принялся воображать, что на самом деле поезд стоит на месте, а облака и дома мчатся прочь. Тогда получается, отец не ждет у гостиницы, а несется им навстречу, сбивая с ног прохожих на своем пути? Чтобы не укачало, Льюис отвернулся от окна. Мама смотрела прямо перед собой и безмятежно улыбалась, словно любуясь неведомой прекрасной картиной. Он легонько пихнул маму ногой, чтобы она улыбнулась и ему. Элизабет бросила на сына ласковый взгляд. Удовлетворенный, он вновь уставился в окно. Он не мог сказать, обедал ли сегодня и если обедал, то в котором часу. Да и завтрак толком не помнил. Зато помнил, как вчера перед сном мама сказала: «Завтра увидимся с папой», – и в животе появилось это странное ощущение. Такое же, как сейчас. Мама говорила, это «бабочки в животе», но на бабочек было не похоже – просто раньше желудок никак не напоминал о себе, а тут вдруг решил обратить на себя внимание. Пожалуй, лучше прекратить все время думать об отце, а то и правда укачает, решил Льюис.
– Можно, я погуляю по поезду? – спросил он.
– Давай. Только двери не трогай и не высовывайся из окон. Ты знаешь, куда возвращаться?
Он огляделся.
– «Джи».
– Вагон «джи».
Он не справился с массивной дверью, и Элизабет пришлось открывать ее и придерживать. Льюис побрел по коридору, упираясь руками в стены, чтобы не упасть, и бормоча себе под нос: «Давай-давай!»
Накануне, после звонка Гилберта, Элизабет опустилась на стул в холле и разрыдалась. Ей пришлось уйти наверх, чтобы не попасться на глаза Джейн или Льюису, если он вдруг забежит домой из сада.
Она плакала сильнее, чем при всех предыдущих разлуках, и даже сильнее, чем в мае, когда объявили, что война в Европе закончилась. Зато сейчас была совершенно спокойна, как будто предстоящая встреча с мужем, который четыре года изо дня в день рисковал жизнью, – заурядное событие. Взгляд упал на пряжку на новой сумке. Интересно, сколько еще женщин точно так же готовятся встретить мужей и покупают сумки, которые никто не заметит?
В коридоре за стеклом показался Льюис: ему снова не хватало сил одолеть тяжелую дверь. Элизабет открыла, и сын заулыбался, размахивая руками для равновесия.
– Послушай…
Он так старался не упасть, что высунул язык и растопырил пальцы. Носок на одной ноге сполз к щиколотке. У Элизабет перехватило дыхание от нежности, и она схватила Льюиса в охапку.
– Не надо! Я не упаду!
– Я знаю. Мне просто захотелось тебя обнять.
– Мама!
– Извини, мой хороший, не буду тебе мешать.
Она разжала объятия, и Льюис вновь зашагал по коридору, расставив руки.
Они взяли такси от вокзала Виктория до Чаринг-кросс и всю дорогу смотрели в окно. На месте некоторых зданий зияли дыры, из-за этого улицы выглядели светлее и просторнее, словно так и было задумано изначально, а дома наспех прилепили позже. Машины и автобусы ехали плотным потоком; тротуары кишели людьми. Погода стояла пасмурная, и разрушенные здания сливались с пальто и шляпами прохожих в одно серое пятно. Выделялись только яркие осенние листья.
– Приехали, – сказала Элизабет.
Вылезая из машины, Льюис поцарапал ногу, но ничего не заметил, поскольку не отрывал взгляда от гостиницы. В дверь постоянно входили и выходили, и наверняка отец тоже был там, в этой толпе.
– Мы договорились встретиться с мужем в баре.
– Да, мэм, я вас провожу.
Они пошли за портье. Льюис крепко держал Элизабет за руку. Просторный, плохо освещенный холл гостиницы заполонили мужчины в военной форме. Тут было грязно и накурено. Отовсюду слышались приветствия; казалось, каждую секунду происходит новая встреча. Гилберт, в военной форме и шинели, сидел в углу у высокого немытого окна, курил и вглядывался в толпу на улице. Элизабет увидела его первой и замерла.
– Узнали своего мужа, мэм?
– Да, спасибо.
– Где? Где он?! – Льюис принялся теребить маму за рукав.
«Нужно запомнить это мгновение, – думала Элизабет. – Сохранить его на всю жизнь». Гилберт обернулся и встретил ее взгляд. На секунду оцепенел, но тут же улыбнулся, и с того момента ее одиночество закончилось. Они снова вместе. Гилберт загасил сигарету в пепельнице и направился к ним. Элизабет отпустила руку Льюиса. Они с Гилбертом неуклюже поцеловались и тут же крепко сжали друг друга в объятиях.