[107]. Более того, за отличные успехи он был награжден орденом Св. Анны 3-й степени, получил право преподавания курса военной истории в военных училищах и попал на службу в престижный Киевский военный округ[108]. Вместе с Махиным академию окончили и его будущие сослуживцы по антибольшевистским формированиям Востока России И.Г. Акулинин, В.О.Каппель, П.П.Петров, А.Д.Сыромятников.
Для полуторагодичного цензового командования сотней Махин был назначен в 1-й Уральский казачий полк, однако прослужил там недолго — с начала апреля по середину июля 1914 г. Командовал 1-й сотней полка. В связи с началом Первой мировой войны он сдал сотню и был направлен в распоряжение начальника штаба Киевского военного округа.
26 июля последовало назначение в штаб 8-й армии исполняющим должность помощника старшего адъютанта оперативного отделения отдела генерал-квартирмейстера. Армией командовал генерал А.А. Брусилов при исполнявшем должность начальника штаба генерале П.Н.Ломновском.
2 февраля 1915 г. Махин был произведен в есаулы, переведен в Генеральный штаб с переменованием из есаулов в капитаны и назначен обер-офицером для поручений при штабе XXIV армейского корпуса. При этом в его служебном положении мало что изменилось — в тот же день он был прикомандирован к штабу 8-й армии в отдел генерал-квартирмейстера.
19 ноября 1914 г. Махин был награжден орденом Св. Станислава 2-й степени с мечами. 22 февраля 1915 г. последовало награждение орденом Св. Анны 4-й степени с надписью «За храбрость», аннинским оружием, «за отличия в делах против неприятеля и труды, понесенные во время военных действий» (утверждено Высочайшим приказом 8 сентября того же года)[109]. Кроме того, 5 апреля 1915 г. Махин «за отличия в делах против неприятеля» получил орден Св. Анны 2-й степени с мечами.
С 5 мая 1915 г. Махин — помощник старшего адъютанта отдела генерал-квартирмейстера штаба 8-й армии, а с 17 октября — исполняющий должность штаб-офицера, помощника старшего адъютанта оперативного отделения отдела генерал-квартирмейстера 8-й армии. Был утвержден в должности 12 июля 1916 г.
Подробную характеристику службы Махина в штабе 8-й армии оставил его товарищ генерал П.С. Махров — в то время подполковник, штаб-офицер для поручений отдела генерал-квартирмейстера, с 20 января 1915 г. — старший адъютант того же отдела, с декабря 1915 г. — полковник, позднее исполняющий должность генерал-квартирмейстера штаба армии.
По свидетельству Махрова, в октябре 1914 г. «помещение, занятое под оперативное отделение, состояло из четырех комнат и кухни. Самая большая из комнат, очевидно, прежде служила столовой, примыкавшей с правой стороны к кухне, а с левой — к входу в залу, где стоял рояль и где теперь работали писари.
В столовой у стены, противоположной к двери моей комнаты, стоял мягкий диван пред большим овальным стильным, красивым столом и два кресла по сторонам его. У стола было еще два-три простеньких стула. Вот и все, что оставалось из мебели в этой комнате.
Вероятно, все наиболее ценное было заблаговременно вывезено из дому или разграблено местными жителями после бегства владельца имения, но следов разрушения и вандализма нигде не было видно.
О богатстве и вкусе бывшей меблировки барского дома говорили некоторые оставленные или забытые предметы. Среди них на стене против обеденного стола висела замечательной работы картина: из золоченой рамы, точно из окна, глядела очаровательная молоденькая блондинка в красном корсаже, держа в правой руке наполненный бокал вина.
Ее веселые голубые глазки искрились вызывающей плутовской улыбкой из-под густых темных ресниц, и казалось, вот-вот она заговорит.
Кто был творцом этого, несомненно, талантливого произведения, думал я, глядя на картину.
Кто заколдовал кисть художника волшебством улыбки этой красавицы и жестом соблазна бокала с вином?!»[110]
По воспоминаниям Махрова, «в оперативном отделении бессменно находился капитан [П.А.] Кусонский — помощник начальника отделения полковника [А.А.] Ткаченко. Два других офицера Генерального штаба: штабс-капитан [Л.В.] Костанди и подъесаул Махин дежурили на телефонной станции, находившейся рядом в бывшей кухне, примыкавшей к комнате оперативного отделения, служившей раньше столовой»[111].
По характеристике Махрова, Махин «был исключительно талантливый офицер, умевший разбираться в обстановке, очень добросовестно относившийся к службе, точный и исполнительный. К тому же он обладал могучим здоровием. Для него не спать две-три ночи подряд не имело никакого значения. Он был выше среднего роста, широкоплечий, грудь колесом, с лицом типично казачьим, с небольшой рыжеватой бородой, такими же усами и густыми волнистыми волосами на голове.
Голубые глаза его светились умом, юмором и добротою. Когда он смеялся, обычно от души, рот его обнаруживал замечательной белизны большие красивые зубы. Он отличался удивительным спокойствием и считал Брусилова и Ломновского “паникерами”. Сам же он в самую тяжелую минуту находил выход из положения, часто предлагая остроумную перегруппировку войск и маневр вместо “затыкания дыр”, что было присуще Брусилову»[112].
В другой характеристике Махров отметил: «Во время войны он попал в штаб 8й армии ко мне в оперативное отделение, будучи в чине подъесаула, и с тех пор судьбе угодно было нам служить вместе до конца войны. По внешности он был типичный казак-оренбуржец. Выше среднего роста с рыжеватой бородой на круглом свежем красном лице. Он был грузный и полный, обладал могучей физической силой. Несмотря на свою полноту, Махин был очень подвижен и слыл замечательным наездником»[113].
Штабная молодежь скептически относилась к старшим офицерам, и прежде всего к самому командующему армией — генералу А.А. Брусилову. Махин даже завел особое дело под названием «Сатирикон», в которое подшивал казавшиеся штабным офицерам забавными документы Брусилова. П. С. Махрову запомнился документ, рассылавшийся командирам корпусов, включавший «ряд указаний, как следует действовать при атаке противника в предстоящем контрнаступлении. Подобные инструкции периодически посылались Брусиловым старшим войсковым начальникам. По существу, это были всем известные азбучные истины, но облеченные в витиеватую форму и снабженные выражениями: “наиэнергичнейше”, “до неприступности” и т. д.
В оперативном отделении такие приказы Брусилова юмористами — капитаном Махиным и Костанди — были окрещены названием “очередное поручение воину перед боем”.
Писались они или самим командующим армией, или по его приказанию Ломновским и Стоговым, которые проекты их творчества представляли Брусилову на утверждение. Так было и в данном случае с наказом, составленным Стоговым»[114].
О настроениях в штабе свидетельствует и другой пример. Служивший там же капитан Л. В. Костанди на вопрос П.С. Махрова о ходе дел в армии ответил: «Старушка барахтается в объятии злодея»[115]. Под старушкой подразумевалась 8-я армия, а под злодеем — Брусилов.
Над одним из написанных эзоповым языком писем самолюбивого Брусилова в штаб фронта «офицеры Генерального штаба хохотали самым беззастенчивым образом, а капитан Махин потирал руки от удовольствия, имея возможность подшить этот документ в дело исторического архива под названием “Сатирикон”»[116].
Недовольство молодых офицеров было небезосновательным. Связано оно со странностями командования армией Брусиловым и его окружением, с угодливостью командующего перед вышестоящими, с игнорированием предложений офицеров и с несоответствующими задачами, которые им порой поручали. К примеру, Махину однажды поручили перевозить лошадь барона К.-Г.-Э. Маннергейма[117]. Офицеры возмущались помпезными встречами, которые Брусилов готовил в штабе армии для императора или для своих родственников. Работников штаба интересовали причины выдвижения Брусилова. «В конце концов, приходили к заключению, как это предполагал капитан Махин, что карьере Брусилова мог оказать содействие вел[икий] кн[язь] Николай Николаевич, выдвинувший этого “лукавого царедворца” еще в мирное время с должности начальника Офицерской кав[алерийской] школы начальником 2-й гвардейской кав[алерийской] дивизии»[118].
Своими оценками штабные работники делились с товарищами по службе Генерального штаба, приезжавшими с передовой. Одним из них был будущий вождь Белого движения на Юге России генерал А.И. Деникин. Как вспоминал П.С. Махров, «мы — офицеры оперативного отделения — очень любили Деникина. Он часто приезжал к нам в штаб, заходил запросто в наш вагон поезда, чтобы отдохнуть после боев, и по нескольку часов непринужденно, просто, беседовал с нами, как товарищ по мундиру Генерального штаба.
Мы с ним «отводили душу» в откровенных рассказах о некоторых трагикомических случаях брусиловских приказаний, которые капитан Махин подшивал в особое дело для архива под заглавием “Сатирикон”»[119].
Сменивший Брусилова в марте 1916 г. на посту командующего генерал А.М. Каледин также воспринимался в штабе критически. «Махин с долей иронии заметил: “Да этот сфинкс почище Брусилова. Тот хоть эзоповским языком, да говорил, что ему нужно”»[120].
Недоброжелатель Махина М.В. Агапов впоследствии пересказал свидетельство генерала Б.С. Стеллецкого: «Снова встретились только во время Первой мировой войны. Оба были “связистами” (служба связи). В 1916 г. Махин оказался в Киеве, куда приехал то ли по службе, то ли в отпуск или подлечиться. Здесь в офицерском собрании