Нет. Быть не может.
— То есть тебе не нравился наш секс, и ты решил заниматься им с другой? — онемевшими губами спросила и уперлась ладонью в грудь мужа.
Андрей выпустил меня из рук и отшатнулся.
— Мне нравилась ты! Только ты! Пока не стала похожа на прапорщика!
Я отошла, как будто вот только словила пощёчину. В глазах неприятно жгло, и я себя уговаривала, что сейчас совсем не время сопли распускать. Тут муж-изменник исповедуется.
— И как давно? — слова выталкивались, потому что я настолько шокирована, что просто умереть не встать.
Андрей поймал мой холодный взгляд. И усмехается.
— Хочешь узнать, как давно я гуляю?
Если честно, такие подробности мне без надобности просто потому, что самого факта измены достаточно, чтобы перечеркнуть всю жизнь. Но я зачем-то сказала:
— Ты знаешь, что людей останавливает от измены? — спросила я Андрея. — Да просто люди ужасно дорожат тем, что имеют. Один перепихон не стоит всего приобретённого. Тебя любят. Я тебя люблю. Принимаю со всем дерьмом, которое было и есть. И теперь ты предлагаешь смотреть на то, как ты, отдавшись каким-то животным инстинктам, разрушил всю нашу жизнь, прикрываясь надуманными проблемами?
Я позволила себе лишнего. Я кричала. Слова про любовь резали горло ножами, но только я хотела бы донести свою боль до Андрея.
— Надуманными? — взвился муж и опять схватил меня за плечи. — Надуманное, Ева, это когда ты бесишь со своими чашками одинакового размера, а когда мужу не даёшь потрогать, поцеловать, шлёпнуть где хочется, это клиника. Болезнь.
— И вместо того, чтобы лечить, ты посчитал, что проще все разрушить? — я тоже злилась. Меня изнутри всю трясло. Кажется, ещё момент, и я превращусь в монстра, который вцепится в Андрея, желательно в шею, и загрызёт.
— Лечить? — Андрей усмехнулся. Его лицо перечеркнула гримаса презрения. — А ты была готова лечиться? Я говорил с тобой. Я предлагал…
— Перепихнуться в лифте это не конструктив! — ехидно напомнила единственный раз, когда Андрей попытался стать хозяином ситуации.
— А под одеялом ночью в миссионерской позиции охренеть какой конструктив! — Андрей отпустил меня и вышел из спальни. Он демонстративно хлопнул дверью, хотя знал, как меня бесит такое отношение к вещам.
Но я молчала. Не хотела продолжать разговор. Сейчас я услышу столько всего в свой адрес, что проще сразу в монастырь.
Руки дрожали, и я никак не могла сообразить, куда дела свою сумку. Плюнула на поиски, наверно, в машине оставила, и вытащила из гардероба небольшой кожаный рюкзак. Свалила в него документы, украшения, залезла в тумбочку возле кровати и нашла медицинские карты, свою переложила.
Привстала. Дотянулась до подвесного кресла и забрала с подушки свидетельство о браке.
— Я тебя не отпущу. Я тебя запру в квартире. Посидишь, подумаешь над своим поведением… — сказал Андрей, преградив мне путь и встав в проходе зала.
— Соню запирай. Она там золотое твоё яйцо носит. Ей нужнее.
Я пихнула Андрея рюкзаком и пробежала мимо него в коридор. Дернула с обувницы шлёпки и выскочила за дверь. Правда, услышала вредное:
— Побегай, побегай. Все равно приползешь и будешь умолять…
Хотелось рявкнуть что-нибудь обидное, но вместо этого я показала закрывшейся двери один палец и, развернувшись, прошла к лифту. Двери распахнулись, и я столкнулась нос к носу с Лялей.
— Ты все? — подозрительно уточнила подруга.
— Да. Андрей пришёл, пришлось говорить…
Ляля понятливо кивнула и взяла меня за руку, как мы только спустились к парковке. Я была немного не в себе от шока, который испытала во время разговора, поэтому не обратила сразу внимание на машину Андрея, которая стояла через два места. Зато, когда Ляля вырулила, я смогла разглядеть, как по капоту авто супруга раскиданы презервативы с чем-то белым и жидким внутри, а на лобовом стекле красной помадой написано: «Гондон и горжусь этим!».
— Ляля, твою мать, — выдохнула я, выворачивая шею, чтобы прочитать красную надпись ещё и на боку. — Ты поэтому так долго вещи грузила?
Лялечка хохотала всю дорогу, рассказывая, как партизанила и выдавливала лосьон для рук в презервативы, а потом прыгала, чтобы оставить наскальную живопись. Я качала головой, с одной стороны, удивляюсь мстительности подруги, а с другой… Черт. Андрей уколол больно, поэтому ничего странного, что весь день я ходила, загрузившись. Ровно до того момента, пока неизвестный номер не прислал смс.
«Ты у меня кое-что забыла».
Глава 10
Все началось с проклятого кофе.
Поэтому закономерно я решила им все закончить.
У меня в руках было два стаканчика латте.
На этот раз я вошла в бизнес центр, не таясь и не озираясь по сторонам, не боясь каждого шороха. Меня не смогла остановить секретарша. Я боком толкнула знакомую дверь и прошмыгнула внутрь. Словно дожидаясь меня, высокое кресло крутанулось, явив своего владельца.
Снова нахальная улыбка, которая стала ещё шире при взгляде на меня. Я же хмуро посмотрела на свой персональный кошмар и выдавила:
— Хотели кофе, прошу…
Я сделала несколько шагов до длинного стола и почти со стуком поставила стаканчики. Поёжилась от внимания чёрных глаз.
— Это уже неактуально, — тихо уведомил меня Кирилл Бестужев и откинулся на спинку кресла. Развязал галстук и кинул его на стол. Мне почему-то это движение очень не понравилось. Все сосредоточилось на том, как мужские запястья развязывали тугой узел. Как широкая ладонь проводила по атласной ткани…
— Я просто хочу вернуть свою вещь, — нервничая, сказала я. Как мне хотелось верить, твёрдо.
— А я хочу от тебя минет, что скажешь?
Я приподняла стаканчик с кофе и отхлебнула. На голодный желудок напиток пролетел по горлу огненной волной. Я прошлась взглядом по просторному кабинету, физически ощущая, как сгустился воздух. Стал пряным. С легкой горчинкой. Такой бывает после секса, когда все вокруг пропитывается его ароматом. И это был первый сигнал к моей капитуляции, но я почему-то медлила, рассматривала привлекательного мужчину, который, если честно, тот ещё мудак, потому что принимает меня за девочку по вызову.
Кирилл не отводил взгляда. Он пристально изучал мою реакцию на его похабное предложение и, наверно, веселился, замечая мой невроз. Но мне хотелось, чтобы вот именно сейчас все встало на свои места.
Я переступила с ноги на ногу и сделала шаг вперёд. Мужские глаза потемнели. Кофе в моих руках продолжал ждать своего звёздного часа, и я решила, что это не такой плохой вариант.
Приближалась я медленно, задавая тон дальнейшему ходу событий по версии мужчины. А он подозревал, что, скорее всего, я начну торговаться. Но мне было не до того. Измена мужа выжала из меня все соки, а головная боль, которая не исчезала даже от сильных обезболивающих, добавила мне дерзости.
Кирилл удовлетворенно хмыкнул. От него пахло мускусом, бергамотом и чём-то цитрусовым. И я задержала дыхание.
— Я вам кофе привезла. Это большее, на что можете рассчитывать, — и резко отшатнулась. Поставила стаканчик на стол. Сделала два шага назад. Мужское лицо закаменело. Приобрело неправильную жёсткость. Ничего страшного. Пусть обнимается с моей сумочкой, которая всего лишь стала предлогом встречи.
Я приблизилась к двери и услышала насмешливое:
— В следующую нашу встречу хочу, чтобы на тебе не было белья.
— Кирилл, пейте свой латте и не обляпайтесь! — я открыла дверь и не успела сделать и шага, как тяжёлая рука прижала створку. Меня обдало терпким ароматом. Кирилл не дал мне выйти. Развернул меня к себе лицом и прижал своим телом. Ладонь по-хозяйски легла мне на талию, а потом, обрисовав изгиб, спустилась к бедру и сильно сжала.
— Наглый? — без тени сарказма уточнила я, пытаясь отстраниться.
— Обычный мудак, — ответил Кирилл, и его губы замерли в миллиметре от моих. Я отвернулась, всем своим видом выражая отношение к ситуации. Кирилл коротко хохотнул и, отступив, сказал: — Это не последняя наша встреча. Просто ты цену свою никак назвать не можешь.
Я хлопнула дверью.
Определённо такая терапия взбодрила меня. Жаль, ненадолго. В машине я уперлось лбом в руль и задышала часто, пытаясь разогнать в голове мутное марево мигрени.
До дома добралась за полчаса. Ляля устроила домашний салон красоты и предлагала мне нарастить ноготочки. Я бы не отказалась от мозгов. Но их, увы, просто так не найдёшь.
Мой мир раскололся надвое. Одна часть — это картинка бесчувственной девицы на стадии развода, которая пыталась сохранить остатки иллюзии контроля над ситуацией, а вторая — я, которая кричала от боли. Сидела в замкнутом пространстве и орала до сорванного голоса, до вкуса крови на губах.
Я, которой больно. Которую предали, растоптали, выбросили, как ненужный старый сервиз.
Мне хотелось забраться под одеяло и долго, упоительно рыдать. Так, чтобы до рези в глазах, чтобы, когда в зеркало смотрела, ничего не видела из-за пелены слез. Чтобы никто не мог подумать, что я не живая.
Я хотела поделиться своей болью.
Рассказать всему миру, как мне плохо, как меня предали и то, что я все ещё живая, просто сломанная. Старая ненужная кукла с вывернутыми ногами и руками.
Я хотела всего этого.
Ляля щебетала в нужных тональностях, и обычно ее вот эта наивная, местами детская, непосредственность меня умиляла и грела. Я словно купалась в чистом море рядом с подругой, но сейчас мне с каждым сказанным словом становилось все хуже.
В голове что-то сильно пульсировало.
Я незаметно приложила два пальца к виску. Боль чуточку утихла и пошла на спад. Но спустя несколько минут вернулась с двойной силой, и я, уже не таясь, сжала ладонями виски.
Перед глазами расплывались разноцветные круги, и сквозь них я не видела, что кровь пошла носом. Но это прекрасно заметила Ляля.
— Ева, это ненормально, — теперь в ее голосе был страх. Он отравлял ее собственный тёплый свет и превращал моря в болота. От этого становилось печально. Почти до слез.