Выделение собственно еврейских национальных интересов представляет еще одно новшество, внесенное российскими евреями в историю, в ходе которой евреи других стран всегда участвовали в политической жизни не как евреи, а как обыкновенные граждане. Неудивительно, что опасность еврейских политических интересов «раскрыли» связанные с российской полицией авторы антисемитской фальшивки «Протоколы сионских мудрецов». Это произведение продолжает пользоваться популярностью, хотя равнение большинства еврейских организаций диаспоры на Израиль и его политические интересы никем не скрывается и никого не удивляет.
Признание особых еврейских политических целей привело в России к вполне логическому следствию, присущему исключительно российским евреям: использование насилия для достижения своих политических целей. Именно в России возникли комитеты еврейской самообороны, чья деятельность хороша отражена в настоящем сборнике. Именно в России значительное число евреев примкнуло к террористическим группировкам. Их пример и опыт вдохновили первых поселенцев сионистов – в основном также выходцев из России – на создание военизированных организаций в Палестине. Так в 1920 году была создана организация «Хагана». Причем насилие применялось не только против местных арабов, но и против местных евреев, сопротивлявшихся еще более решительно захвату сионистами контроля над Палестиной. В 1924 году в Иерусалиме агенты «Хаганы» застрелили Якоба де Хаана, собиравшего тогда делегацию палестинских евреев в Лондон, чтобы отговорить британские власти от сотрудничества с сионистами.
Сочетание ницшеанского идеала сверхчеловека, упомянутого Бердичевским, с упором на применение силы в отношениях с местным населением Палестины создало в сионистской среде особую культуру, которая присуща сегодня все большему числу израильтян. В нее легко входят многие выходцы из бывшего СССР, воспитанные в большинстве своем вне иудаизма. Истоки этой беспрецедентной трансформации иудейской цивилизации диаспоры в свою противоположность легко прослеживаются по источникам, собранным в этой книге. Без преувеличения можно сказать, что исторический период, охваченный составительницей, представляет собой интерес в силу революционных изменений, произошедших тогда именно в среде российских евреев, и лишь позже распространившихся на евреев других стран христианской традиции. Возникновение новой человеческой общности – еврейской национальности – сыграло важную роль как в России – СССР, так и в Палестине – Израиле, причем осмысление этого явления продолжается и в наши дни.
Сборник снабжен именным указателем и библиографией и может способствовать изучению истории евреев России начала ХХ века.
Прислониться к древу…[40]
Своим детям, выросшим и живущим в Канаде, я не раз рассказывал об их предках, евреях Бобруйска и Ленинграда. Прошлым летом мне довелось взять дочку Гинду в Бобруйск, на родину моего отца. Родилась и выросла она в Монреале, и я хотел прислониться вместе с ней к общему семейному древу. Вырос я в Ленинграде и до этого всего один раз был в Бобруйске.
Родился я в Ленинграде в 1945 году, через несколько месяцев после возвращения моей мамы и старшего брата из эвакуации в Сибири. Отец – уроженец Бобруйска, откуда он с родителями переехал в Питер в 1924 году. Он пережил блокаду в Ленинграде. Мать – из Варшавы, откуда ее семья бежала в Москву в Первую мировую войну. Жена моя Эстела – уроженка Мексики, куда ее родителей в малом возрасте перевезли из Османской империи. Мы решили строить семью на иудейском фундаменте, хотя мы оба выросли в семьях, где о соблюдении законов Торы знали немного.
Я вырос на Моховой улице, недалеко от Летнего сада и Невского проспекта, где проникся питерским духом и приобщился к русской культуре. Окончил Ленинградский университет и аспирантуру в Академии наук в Москве. С 1973 года – профессор истории в Монреальском университете. Опубликовал ряд исследований по истории науки и современной еврейской истории.
Последняя книга, об истории отрицания сионизма со стороны евреев, продолжает вызывать немалый интерес и уже переведена на несколько языков. Книга эта отражает не только мои научные интересы, но и знания, почерпнутые мной при изучении нашего наследия: Торы, Талмуда и иудейского права. Вот уже более тридцати лет я стараюсь соблюдать законы Торы, так что дети мои выросли в доме, где чтится суббота, соблюдаются законы о кошерной пище и т. п.
Когда я рос, ни родители, ни бабушка Гинда Шлёмовна, уроженка Гомеля или Жлобина, ничего не рассказывали мне про мое еврейство. Единственные мимолетные картинки иудаизма, запомнившиеся с детства, были связаны с моей бабушкой по отцовской линии. Однако в течение двух десятилетий эти образы не имели для меня никакого значения и ждали своей расшифровки. Помню, как очень маленьким бабушка взяла меня на какое-то вечернее сборище на ул. Марата в Ленинграде. Перед глазами болтались какие-то кисточки, a мужчины были одеты во все белое. Только когда спустя десятилетия я начал соблюдать иудейские обычаи, я понял, что на них были надеты «кители» – белый халат, который обычно надевают ашкеназы на молитвы в Рош-Хашана (Новый год) и Йом-Кипур (Судный день). Но только в Йом-Кипур талит – молитвенную шаль с цицит, «кисточками» по четырем углам, как предписывает библейская заповедь[41], надевают вечером. Так мертвая память, которую мозг хранил долгие годы, обрела жизнь. Однако еще долго я не мог понять, почему все это происходило на Марата, пока один пожилой прихожанин питерской синагоги не объяснил мне, что там, на частной квартире, собирались только в большие праздники.
Другой эпизод, долгие годы остававшийся без толкования, произошел у бабушки, в квартире на Коломенской, 27. Мне было лет пять, и я едва доставал до стола, на котором бабушка очень быстро раскатывала круглые лепешки и затем проделывала в них маленькие отверстия. Не снижая скорости, она отправляла их в печку и аккуратно складывала испеченные хлебцы на отдельном столе. Прошло почти тридцать лет, и я понял, что она пекла мацу к Пасхе: время было для евреев тяжелое (1949–1950 годы), и она предпочла печь мацу дома.
С тем же домом на Коломенской связано, по всей вероятности, и мое обрезание, о котором у меня воспоминания, понятно, весьма смутные. В середине 1990-х годов, прогуливаясь с дядей Илюшей и братом Осей по Конногвардейскому бульвару в Петербурге, я спросил их о том, как прошло мое обрезание. Брат, который был старше меня почти на десять лет и обладал феноменальной памятью, сказал, что он ничего об этом не помнит. Дядя начал было отрицать, что у меня вообще было обрезание (мне удалось его убедить без наглядных доказательств: все-таки перед нами был Исаакиевский собор), однако потом вспомнил, что вскоре после возвращения моей мамы из родильного дома меня на один день – «для того, чтобы мама могла отдохнуть» – забрали на Коломенскую бабушка и дедушка. Там, по-видимому, меня и порешили, вдали от общественности и семьи (молодые члены которой могли проговориться).
Хотя мой отец, уроженец Бобруйска, никогда не учил меня иудейству и иудейским законам, его советы и все его мировоззрение были, как я теперь понимаю, глубоко иудейскими. Вспоминается его реакция на предложение вступить в партию, которое я получил от своего научного руководителя по аспирантуре. Предложение было сделано мне самым прагматичным образом, «чтобы нейтрализовать пятый пункт», и я был склонен принять его. Однако мой папа был непреклонен. Он не мог мне дать вразумительного ответа на вопрос, что плохого в том, что я войду в «их храм»: именно к такому образу я прибег в своих, как оказалось, бесплодных попытках убедить отца. Много лет спустя, изучая в Талмуде законы об отношении к предметам идолопоклонства, я узнал, что иудейский закон налагает абсолютный запрет на всякое извлечение пользы из таких предметов. Даже если найденного золотого божка можно было бы переплавить и использовать для помощи бедным, закон Торы это воспрещает. Отца я тогда послушал, в партию не вступил, за что год спустя, когда я подал заявление на выезд из СССР, мой научный руководитель меня сердечно поблагодарил: эмиграция нового члена партии сулила бы ему неприятности по партийной линии.
Бескомпромиссность моего отца, хотя этого он и сам вероятнее всего не знал, очевидно, уходила корнями в иудейское учение о недопустимости использования идолов и всего, что с ними связано. Одно-два поколения принципы могут передаваться, даже когда само учение уже не передается в явном виде. Однако надеяться на это не следует, и всех своих детей я отправил учиться Торе с малых лет, так что им иудейство близко и знакомо. Таким образом я установил духовную связь между поколением своих дедов и поколением своих детей. В этом, я полагаю, и заключается еврейство.
Еще один разговор с отцом, как я это позже понял, также отражал иудейское мировоззрение. Зная о моем желании уехать из СССР, он спросил меня, почему я к этому так сильно стремлюсь. Я ответил, что в Советском союзе не хочу ни жениться, ни заводить семью. На это папа заметил: «Если бы все евреи так думали, то евреев бы уже не осталось на свете». Спустя годы, когда я познакомился с иудейским толкованием Торы, меня поразила история, произошедшая с евреями в Египте. Как известно, фараон приказал топить всех новорожденных мальчиков в Ниле. Амрам, отчаявшись, разошелся с женой и не хотел больше иметь детей. Его дочь Мирьям не поддалась отчаянию и уговорила своего отца вернуться к жене: «Ты хуже фараона: он убивает только мальчиков, а ты и девочкам не даешь родиться». Так появился на свет Моисей, который удостоился вывести евреев из Египта и получить Тору на горе Синай. Иудаизму присущ глубокий оптимизм, ибо сохраняется вера в то, что в конечном итоге наша судьба зависит от Бога, а не от фараона. Именно этот оптимизм объясняет замечание моего отца, который к советскому строю относился ничуть не лучше меня.