Изумрудный Армавир — страница 2 из 61

ешка не вынимал.

«Еще раз артиллерия. А кем дед на флоте служил? Комендором?.. А что такое комендор? Может, командиром? Говорил, что из ста-тридцати-миллиметровой чего-то там, чего-то там. Темп восемь. Угол места сорок пять. Прогреть каналы стволов! Огонь! Команде руки мыть!

Руки-то уже есть. Ха-ха! Ноги… Углотрубы для ног есть. Куда приатомим? К самому кончику или чуть выше? Чуть выше. Так ходить удобней будет. Нога за ногу не зацепится. А этот нижний уголок обзовём копчиком. Или хвостиком? Кому как нравится, тот так и…

И что теперь? Висит тело, как груша. Только не скушать. Как же самому в него влезть? В’призрачиться? Или в’атомиться? Может, в’фибриться?

А как Господь душу в тело в’фибривает? Въискривает? Или втискивает?

Физик-конструктор, укропный. О самом главном не… Подумал? Придумал? Приголовастил. Если есть тело… А оно имеется. И к телу есть душа. Это я-то душа? Хороша же душа, невидимая ни шиша.

Колокол нужен. Рында. Или от него, наоборот, раз-два… Ива… Раз-два-триеваются? Разделяются. А если нужно слиться? Вжиться? В’делиться?»

— Братцы, помираю…

«По второму кругу уже помирает. Точно. Я умираю, как призрак. И рождаюсь, как…

Какая разница, как. Я зарождаюсь в углозавра из шести треугольников, и баста! И сейчас покажу вам Кузькину… Комендору-помидору.

…Получилось? Получилось!»

— Снова он целый, — вздыхает старший фиолет.

— Я осколок от Александра из мира Скефий. Из России. Из Армавира. Инициалы – НАВ. Дата рождения 23-12-63, — кричу я фиолетовым учителям-упаковщикам и встаю из-за стола с учебником «Введение в физику элементарных частиц».

— Ты не от Александра СК-РО-АР-НАВ, и так далее, осколок, а от его души. И тебя она выбросила за ненадобностью. Садись назад и учи физику. Или что-нибудь другое. На твой выбор, — верещит младший углозвёзд.

— Я что, в аду? Может, всё-таки в школе? Или это уже одно и то же? Если в школе, тогда на мой выбор… Свобода. Свободу своей… Моей душе. Или её осколку. А на счёт…

— А на счёт свободы, здесь выход только один. Капсула-кокон, и в форточку! — вопит старший фиолет по имени Оскариус.

— А дверь на что? Или она, как у папы Карло, нарисована на холсте? — спрашиваю я, не веря ни одному фиолетовому слову.

Потом, медленно раскачиваясь, заново учусь ходить на новеньких углотрубных ногах, и целюсь в нарисованную дверь, за которой слышу обрывки фраз своих… Из своей памяти.

* * *

— Видели Мастера? Мастер-Хохмастер! Ха-ха-ха! Ого-о! Длиннохвостый какой! Ха-ха! — смеются и издеваются надо мной такие же углозавры, как и я сам, встретив меня за дверью класса или аудитории учебно-капсульного института благородных фиброосколков.

— Вы кто, товарищи? Мои… Двенадцать… Одиннадцать Александров-посредников? — спрашиваю я у девяти углозавриков. — Где тогда ещё двое?

— Вот откуда он всё это берёт? Заходит с одной-единственной осой, весь дуб-дубом, а выходит с двумя? — продолжают подтрунивать надо мной близнецы.

«Кто они? Братья?.. Нас всех тут, что, в самом деле, выбросили? Всех двенадцать? Отчесали от душ?» — начинаю соображать своими осами.

— Сразу всё ему отдадим или поиздеваемся? — спрашивает один из друзей.

— Пока третий за одиннадцатым сбегает, поиздеваемся. Ха-ха! Старший – страшный. Бум-бум! — говорит другой такой же осколочный оболтус.

— Кто проспорил свою осу? Ну-ка. Гони сюда. Сказал же, что он себе достоинство подлиннее соорудит. Ха-ха-ха! Как и в прошлые разы, копчиком его обзовёт. Ножки повыше при… При…

— Приатомит, — подсказываю я незнакомцам или знакомцам, только напрочь забытым.

— Ещё одно слово придумал. «Приатомить». А мы-то думаем-гадаем, откуда у него малиновки берутся? Вон как ими жужжит. Как же ты выкрутился с одного-единственного круга? Рассказывай, — требуют от меня неведомо чего братья по несчастью.

— Какого ещё круга? Какие малиновки? — спрашиваю я, а сам незаметно для всех приспускаю ноги пониже к копчику, чтобы своим «достоинством» сравняться с остальными бойцами.

— С первого круга памятных фраз. Сам же придумал это «СО». «Сопротивление Оболваниванию». Каждый выбрал по двенадцать фраз из памяти. И через час мы начинаем их прокручивать и озвучивать. Только не у всех получается в дверь выходить. Остальных вперёд ногами в форточку. На заготовки для душ. Они же всем здесь память стирают. Чтобы фибры были, как чистый лист, — рассказывает мне один из друзей, но я совершенно ничего не понимаю.

— Что ты ему треухи полируешь? Подожди, пока память отдадим. Потом… — возмущается один из зубоскалов.

— Потом он и сам всё вспомнит, — перебивает другой.

— Как это, память отдадим? — изумляюсь я.

— Можем не отдавать. Но ты ведь головастый. Сам всё восстановишь. Тогда у тебя малиновых ос столько будет, что не поместим их в одиннадцать бойцов-близнецов. У нас и свои воспоминания есть, или ты не помнишь? Ах, да. Точно, не помнишь, — перестаёт читать свою лекцию МЕ-РО-АР-НАВ-23-12-63.

— Что у нас за номера нарисованы? — спрашиваю я, увидев на одном из дружков такую же длинную надпись, как и на одном из своих осколков.

— И-И-Н-П-Ф. Индивидуальный идентификационный номер-признак фиброосколка. Я из Мелокия. Из четвёртого по посредническому счёту. Поэтому мой ИИНПФ начинается с МЕ. А дальше у нас всё одинаковое. И РО – Россия, и АР – Армавир. Со всеми братьями одинаковое, — докладывает МЕ.

— А вот и одиннадцатый. Проигравший! — потешаются все РО-АР-НАВы.

Во входную дверь школы вваливаются два углозавра АР-НАВа, один из которых одиннадцатый. Оказывается, только он дежурил под окнами, страхуя меня на всякий капсульно-кастрюльный случай, а остальные, и на их взгляд вполне резонно, предположили, что я снова выйду на своих двоих из двери.

Я только сейчас осознаю, что мы все совершенно одинаковые и осколочные, а вот глаза у нас не на верхнем треугольнике-голове, а на животе, что ли, или груди. Остальных атрибутов лица и головы нет вовсе. Ни рта, хотя мы разговариваем и смеёмся. Ни носа, ни ушей нет и в помине.

Все близнецы строятся в шеренгу и, под общие насмешки над одиннадцатым, начинают целиться в меня своими руками-штыками.

«Застрелить собрались? Или проткнуть? — думаю я, но нисколечко не боюсь. — Пусть только попробуют. Я из неделимых фракций. Я фрактал! Но не дроблёный, сломанный, разбитый, а единое…»

— Все готовы? — спрашивает один из АР-НАВов. — Жалим!

Я съёживаюсь или съугливаюсь. Сжимаюсь. А из кончиков рук близнецов в меня начинают лететь малиновые пульки.

«Не больно. Щекотно даже. Что это за напасть от дружков-пирожков?» — думаю я, и чувствую, как каждая влетевшая в меня пулька начинает жужжать, выискивая себе место для приземления внутри моих треугольников. Потом замолкает, усевшись на что-то облюбованное и… Гаснет. Нет, не гаснет, а становится зелёной. Или красной. Или синей. В зависимости от цвета моего полупрозрачного треугольника, в котором она поселяется.

«Это осы-вопросы? Или осы-ответы?.. Осы памяти-носы», — продолжаю я придумывать новые слова, пока память не вернулась окончательно, а мои напарники с явным удовольствием, если не со злорадством, ведут прицельную стрельбу малиновками с жалами.

* * *

— Total reboot is complete, — крикнул я стрелкам пара-энергетическими сгустками фибро-памяти, которые сначала обозвал осами, а потом разукрасил в малиновый цвет.

— Опять он на своём китайском, — возмутился одиннадцатый ТА.

— Английском. Английском, фибро-кокон ты наш, — подтрунил я над братом, припомнив, как того одним из первых упаковали в кастрюлю, полностью стерев память, и выбросили на «Поле Чудес» по-нашему, или на «Отдушину» по фиолетовому, по углозвёздовски.

— Чем займёмся? Что ещё придумал? А то скучища, — заголосили братья углозаврики.

— Строимся в фибры. Потом собираемся в человекоподобного и мчим к Виталику. Я сегодня кое-что у фиолетовых подслушал. Уточнить бы сразу, — предложил я занятие на ближайшую перспективу.

— Не получится. Сколько можно! Ещё не всё вспомнил? Сказал, что уже «компот», — не согласились АР-НАВы.

— Не компот, а комплит. Complete, — поправил я близнецов. — А что ещё нужно вспомнить?

— Ты уже несколько раз строил из нас фигуру человека. И одиннадцатый теперь бастует. Не хочет он снова оказаться на месте человеческого зада. Или переда. Всё равно. Три раза подряд ты его туда комплитил. Вставлял, — разволновался второй ГВ, осколозавр из Гвеодия.

— А два колеса? По шесть фибр? Погоняли бы снова. Чётное шести-фибровое колесо против нечётного. Да, по Кавказу. По Полю Чудес, — припомнил я развесёлое занятие для осколков.

— Вдруг, снова новорожденная искра? Забыл, как она в центр к нам, к нечётным, влепилась? На готовенькое. Еле спровадили. Если бы не Виталий, совсем… — напугал меня неизвестно чем пятый ЗА, осколок из Заргия.

— Новорожденная? К ним же от мамки с папкой фибры прилепляются. От дедушек с бабушками. Ещё от кого-то, — не поверил я в страшилки ЗА.

— Правильно говоришь, — перебил меня ФЕ. — Для того чтобы родилась новая душа всего-то нужно семь фибр. Одну, и самую главную, которая с искрой, даёт Господь. Она всегда в центре. А уже к ней и папина, и мамина, и деда, и ещё чья-нибудь. Всего шесть нужно. Итого семь. А вот если к божьей искре никто не хочет свою фибру приатомить, тогда и получается, что ребёнок неполноценным рождается, потому что душа у него ущербная.

— Помню. Если фибр недокомплект, то искре прямая дорога на Поле Чудес к коконам. А там, что подвернётся, то и будет началом новой души, — припомнил я, наконец-то, всё и о новорожденных душах, и о страдающих, или чешущихся о Кавказ. — Если ни мамка, ни папка не хотят рождения ребёнка, тогда не дают ему ни фибринки от своих мелких душонок. Приходится этим бедолагам очёсы и осколки беспамятные собирать. А что в результате получается… Одному Богу известно. И чем потом эта новорожденная сама обогатится и приумножится, тоже. Помнится, что-то у Павла было на этот счёт. Прибаутка или…