От этой отправной точки братья Чапек шли в своей прозе уже самостоятельными, хотя подчас и параллельными путями.
В канун первой мировой войны дружеский кружок, в который они входили, сближается с известным поэтом старшего поколения Станиславом Косткой Нейманом, на протяжении нескольких десятилетий бывшим своеобразным левофланговым чешской литературы. Его мирообъемлющая подлинно современная поэзия, так же как поэзия Уитмена, Верхарна Аполлинера, становится для них художественным ориентиром. Так возникло новое художественное направление — чешский «цивилизм» (искусство гражданское, искусство современной цивилизации), сторонники которого были убеждены в необходимости радикальной и целеустремленной «переделки мира».
Осенью 1913 года выходит «Альманах на год 1914-ый», в котором активное участие приняли братья Чапек и их друзья. В новый, 1914 год они вступают с далеко идущими планами. Задумываются новые издания. Развертывается широкая полемика с защитниками индивидуалистического эстетизма. Приверженцы нового искусства готовились к решительному сражению.
Но мировая война смешала все планы и карты войны эстетической. Многие друзья братьев Чапек попадают на фронт.
Их самих только серьезные физические «изъяны» спасают от мобилизации. Оба испытывают материальные затруднения. Карел, закончив в 1915 году университет, не может найти работу. Йозеф, вновь вступивший в художественное объединение «Манес» и ставший соредактором его журнала «Вольне смеры», из-за конфликта со «стариками» вынужден покинуть это общество и тем самым лишается возможности участвовать в коллективных выставках. Гнетущее воздействие войны усугубляют личные невзгоды. У Карела обостряется болезнь позвоночника. Мать возлюбленной Йозефа — Ярмилы Поспишилвой противится ее браку с неустроенным молодым человеком, избравшим несолидную профессию художника. В этой обстановке общественного и личного кризиса братья Чапек создают свои первые самостоятельные, написанные независимо друг от друга книги.
В связи с выходом «Лелио» и «Распятия» Й. Чапек писал С.-К. Нейману: «Война дала нам почувствовать нашу несвободу; мы не принадлежим себе, нами распоряжаются. (...) Война обесценивает мир, и тут лучше вернуться в себя; душа в человеке — это то, что наиболее свободно и наиболее принадлежит ему. Отсюда, разумеется, противоречие между этой глубоко внутренней жизнью души и тем, что давит извне: судьба, событие»[2]. Самое непосредственное выражение души, наиболее близкий ей язык — музыка. В основу заголовка книги Й. Чапека легло название симфонии Гектора Берлиоза «Лелио, или Возвращение к жизни» (1832). «Я имел в виду слагать литературу примерно так же, как музыку, разумеется, речь идет не о музыкальности слога, а о самом способе компоновки» — пояснял писатель. Параллельные сюжетные линии выступают как вариации избранной темы. Из чередования и комбинации лейтмотивов, из их контрапункта, из пересечения временных и пространственных плоскостей, как на картине кубиста («во мне остается много от художника; вот почему это не истории с развитием во времени», «это связано с современным состоянием живописи»[3], — признавался Й. Чапек Нейману), возникает некая автономная поэтическая сверхреальность, служащая выражением мироощущения автора. Повествовательный, лирический, логически-рациональный ряды в тексте объединены авторским сознанием, по отношению к которому все содержание книги выступает как самораскрытие, как лирическое высказывание (с этой точки зрения перед нами «поэма в прозе»). «Это литература чувства (...), —писал Йозеф Чапек, я не хотел ничего описывать, а искал непосредственное выражение. (...) Скорее стихи, чем рассказы, и скорее игра на скрипке, чем стихи. Большей частью там чередуются и перекрещиваются видения, но я не хочу, чтобы они были обособленными; это скорее как инструменты в оркестре, и для меня важно было целое, общий эффект; каждая вещь имела собственное настроение, собственный ключ»[4].
Хотя подлинные жизненные впечатления, послужившие основой «Лелио», переплавлены в тигле фантазии, действительность военных лет достаточно явственно проступает в книге. Особенно показателен в этом отношении рассказ «Спасение» (образ тюрьмы; поля, усеянного трупами). Рассказ был написан под прямым воздействием впечатлений от пребывания в октябре 1916 года в госпиталях, где медицинская комиссия решала судьбы людей — одних отправляли на фронт, другие снова возвращались к мирной жизни. Надежда на спасение в рассказе Й. Чапека связывается с мечтой о чуде, с идеей божественного вмешательства. Но бог равнодушен к страданиям людей. Свободу герою приносит его отец — обыкновенный, скромный человек.
«Лелио» Й. Чапека и «Распятие» К. Чапека были двумя «симфониями в прозе» с зашифрованным антивоенным содержанием. Они в максимальной мере приближали прозу к поэзии, музыке, живописи, с одной стороны, и к философии, с другой. В исторической перспективе значение книги Йозефа Чапека даже более связано с развитием чешской поэзии, чем с развитием чешской прозы. Недаром Витезслав Незвал, написавший монографию о нем, особое внимание уделяет анализу «Лелио», во многом предвосхитившего принципы построения его собственных поэм. Если бы не свидетельства Незвала о том, что его поэма «Неизвестная с Сены» написана под воздействием личных впечатлений, можно было бы не сомневаться, что она подсказана автору эпизодом «неизвестной с Сены» из «Плывущих в Ахеронт». Многие черты «Лелио» Незвал связывал с влиянием «Песен Мальдорора» (1869) позднего французского романтика Лот-мона Связь книги Й. Чапека с романтической поэзией безусловна, но аккорды ассоциаций-воспоминаний, тема детства и прощания с ним ют больше оснований говорить о традиции великого чешского романтика Карела Гинека Махи, автора поэмы «Май» (1836). Поэтому можно скорее установить поэтическую эстафету: Маха — Йозеф Чапек — Незвал.
Первую мировую войну братья Чапек восприняли как конец старого мира, как потоп. Но куда приплывет новый Ноев ковчег — Корабль Надежды из рассказа «Сын зла»? В пьесе братьев Чапек «Из жизни насекомых» (1922), общая концепция и замысел первого и третьего актов которой принадлежали Йозефу, Бродяга, единственный подлинный человек среди человекоподобных насекомых или насекомоподобных людей, отвергает и порхающих по жизни светских мотыльков, и навозных жуков, жуков-наездников, паразитов, сверчков, олицетворяющих мир стяжательства и конкуренции, и кажущуюся смехотворной в «гулливеровской» перспективе «муравьиную» войну. Еще до победы фашизма в Италии и Германии авторы пьесы, опираясь на опыт первой мировой войны, создали яркую сатиру на милитаризованные диктаторские государства, в которых новейшая техника поставлена на службу агрессивной политике. Такое же ревюальное сатирическое обозрение современного буржуазного мира представляла и комедия «Адам-творец» (1927), замысел которой тоже принадлежал Йозефу Чапеку. Резкая критика буржуазного общества в век высокой техники и империалистических войн (и вместе с тем отказ от каких-либо иных поисков добра и справедливости, кроме общегуманитарных и сугубо индивидуальных) характерны и для публицистики Йозефа Чапека 20-х годов. А в эти годы его проза (мы сознательно оставляем в стороне эссе об изобразительном искусстве, заслуживающие и особого издания, и особого разговора) развивается под знаком перехода от лирики к публицистике, о чем наглядно свидетельствуют книги «Для дельфина» (1923) и «Понемногу обо всем» (1928).
Книга «Для дельфина», открывающаяся лирически окрашенными произведениями, в большинстве своем близкими стихотворениям в прозе и представляющими собой как бы последние отзвуки и вариации тем и мотивов сборника «Лелио», завершается публицистическими размышлениями, которые адресованы уже не узкому кругу посвященных в тайны новейшего искусства (само название книги[5] подчеркивало ее «ненужность» обычному читателю), а более широкой и более демократической аудитории. Йозеф Чапек учился общаться с этой аудиторией сначала в редакции газеты «Народни листы», членом которой состоял вместе с братом с осени 1917 по весну 1921 года, а затем на страницах либеральной газеты «Лидове новины», ставшей их «кормилицей» и главной трибуной. То, что в «Лелио» и лирических партиях книги «Для дельфина» составляло реальный подтекст, в этих размышлениях высказано более явственно и прямо.
Впоследствии Йозеф Чапек неоднократно сетовал на то, что журналистика отняла у него слишком много времени и сил, уводила его в сторону от подлинно художественных и глубоко личных задач, заставляла заниматься чем-то преходящим и поверхностным. Когда перелистываешь книгу «Понемногу обо всем», в которой собраны его публицистические произведения 20-х годов, то убеждаешься, что некоторые из них, действительно, были продиктованы обязанностью фельетониста, с одной стороны, откликаться на злобу дня, а с другой — развлекать читателя. Но мимолетный и преходящий повод нередко порождал интересные жизненные наблюдения и глубокие мысли, а повседневная журналистская практика оттачивала стиль писателя, способствовала его упрощению, обретению им реалистической зрелости. Йозеф Чапек-фельетонист так же, как его брат, част о прибегает к иронии, к доказательству от обратного, к фантастическому предположению, дающему юмористический эффект. И в этой книге лирически окрашенные зарисовки («Весна») уступают место социальной проблематике. Но именно в тех случаях, когда социальное воспринимается как личное, он создает публицистические произведения, не утратившие обличающей силы и актуальности до наших дней.
Хотя «лояльное» отношение к только что созданному чехословацкому государству подчас заставляет Йозефа Чапека добровольно надевать на глаза шоры, он не может не видеть нищеты и безработицы и не винить в этих социальных бедах того, кто в них действительно виновен — членов всевозможных консорциумов, ростовщиков, владельцев сейфов и банковских счетов («Коммерция так коммерция!», «О людских различиях», «Змей на деньгах» ). С торжеством духа коммерции связывает он и угрозу войны («Только сухие кости», «Незримая смерть»). Уже в 20-е годы Йозеф Чапек ведет борьбу с набирающим силу фашизмом — как немецким («Этот милейший Ганс»), так и чешским («Были чехи... были, были...»). Многие его казавшиеся всего лишь кошмарным гротеском пророчества, к сожалению, оправдались или до сих пор остаются реальной угрозой человечеству.