— Поверьте, мистер Бохардус, — сказал, покраснев, Браш, — я и не думал смеяться. Я знаю, вы хороший фотограф, — вот и все, что я хотел сказать.
Но Бохардус сердито молчал, когда Браш пытался вернуть его доброе расположение.
Начальник полиции, мистер Саутвик и еще какие-то должностные лица о чем-то совещались, когда Браша ввели в кабинет. Прямо с порога Браш обратился к мистеру Саутвику:
— Я не понимаю, что преступного было в том, что я сказал. Мистер Саутвик, я не могу оправдываться за те нарушения, которые я не совершал. Мне кажется, вы обиделись на меня за то, что я не вполне уважаю банковское дело, но это не повод для того, чтобы сажать меня в тюрьму, и также не причина для того, чтобы мне менять образ мыслей. Во всяком случае, все, чего я прошу, это законного суда, и я уверен, что оправдаю себя за полчаса. И я уверен, что в зале судебных заседаний будет полно народу, потому что в эти трудные времена Депрессии многим интересно будет узнать, как Ганди смотрит на деньги!
Начальник полиции вскочил и с угрозой двинулся к нему.
— Прекрати сейчас же свои глупости! — сердито сказал он. — Сейчас же прекрати! Что это с тобой такое случилось, приятель? — Он обернулся к своим людям: — Джерри, слышишь, он, кажется, того! Пожалуй, мы отправим его в Монктаун, чтобы его проверили. Как у тебя с психикой, приятель? Что это такое с тобой творится? Ты не сошел с ума?
— Нет, не сошел! — с яростью закричал ему в лицо Браш. — Я требую суда! Я совершенно точно знаю, что я не сумасшедший. Можете проверить меня, спрашивайте на память что вам угодно: даты, что-нибудь из истории, из Библии. Я — гражданин Соединенных Штатов, и я в своем уме. А если кто скажет, что я сумасшедший, я ему сумею ответить, несмотря на то, что я — пацифист! Я только лишь сказал мистеру Саутвику, что его банк — и всякий другой банк — неправедное дело, основанное на страхе и малодушии…
— Все, кончай, завязывай, — остановил его излияния начальник полиции. — Теперь слушай, Браш: если ты не уберешься из нашего города в течение часа, я тебе гарантирую смирительную рубашку и шесть месяцев в дурдоме. Ты меня понял?
— Пожалуйста, как хотите, — с вызовом ответил Браш. — Но только я не могу выбросить на ветер целых шесть месяцев.
— Гогарт, — приказал начальник, — отведи его на вокзал!
Гогарт был тот самый высокий полисмен с тяжелой челюстью и светлыми голубыми глазами.
— Ну что, дружок, сам пойдешь без глупостей или тебя придержать? — спросил он.
— Сам пойду, — буркнул Браш. — Не волнуйся.
Пройдя в молчании несколько кварталов, они остановились, и Гогарт, тронув Браша пальцем за лацкан пиджака, доверительно спросил:
— Скажи-ка мне, дружок, а где это ты услышал, что у “Мариана-банк” плохи дела? Кто тебе сказал?
— Я не имел в виду именно этот банк. Я имел в виду все банки вообще.
Такой ответ не удовлетворил Гогарта. Собираясь с мыслями, он продолжал рассматривать Браша через свои очки. Потом отвернулся и задумчиво посмотрел вдоль улицы.
— Сдается мне, сегодня у дверей банка людей больше, чем всегда, — пробормотал он.
Вдруг он повернулся к Брашу:
— Дружок, я на минуту. Не подведи меня! — попросил он.
Он кинулся в дом, у которого они остановились. Там на кухне женщина мыла посуду.
— Миссис Каулис! — сурово воскликнул Гогарт. — Как констебль нашего города, я имею право по служебной надобности воспользоваться вашим телефоном!
— О да, конечно, мистер Гогарт! — залепетала перепуганная миссис Каулис. — Что-то случилось?
— И еще вас попрошу, мэм, выйдите, пожалуйста, на крыльцо. У меня секретное донесение.
Миссис Каулис удалилась. Когда Гогарт услышал из трубки голос жены, он сказал быстрым полушепотом:
— Мэри, слушай сюда! Немедленно пойди и забери из банка все наши сбережения! Все, до последнего цента! Поняла? И побыстрее! Чтоб в полчаса обернулась. И никому не говори об этом ни слова!
Положив трубку, он позволил заинтригованной миссис Каулис продолжить мытье посуды и вернулся к Брашу. Он еще раз глянул вдоль улицы и, сочтя свой служебный долг исполненным, доверил Брашу добираться до вокзала самому.
Мистер Саутвик вернулся домой и лег на диван в гостиной, не зажигая свет. Время от времени он ворочался, издавая тяжкие стоны, в то время как его жена, ходившая вокруг на цыпочках, наклонялась к нему и, поправляя мокрый платок у него на лбу, шептала:
— Тимоти, дорогой! Не мучай себя, не думай о делах. Постарайся уснуть.
ГЛАВА 2
В тот же вечер Браш приехал в Оклахома-Сити и заявился в “Мак-Гро Хауз”. На другой день он с утра занялся своими делами. Он обзванивал директоров школ, начальников отделов и руководителей комитетов по образованию. Он ездил в исправительно-трудовые колонии и намеревался собрать общее собрание студентов города.
В восемь вечера он постучал в дверь номера, где остановился Блоджет. Некоторое время из-за двери слышались громкие ссорящиеся голоса. Потом дверь отворилась, вышел Блоджет и плотно прикрыл за собой дверь.
— О, Браш! — сказал он. — Рад тебя видеть. Я хотел попросить тебя: будь осторожнее. Ты знаешь, у моей кузины нервное расстройство. Не касайся тем, которые могут раздражать ее. Ты понял мою мысль?
— Хорошо, я постараюсь запомнить.
— Да, в последнее время она часто раздражается по пустякам. Она только что развелась, и месяца не прошло, и вот она теперь… как это?
— Разведенная? — сочувственно подсказал Браш.
— Да-да, вот именно! Ну, идем, я вас представлю друг другу. — И он заговорщицки подмигнул Брашу. Затем он распахнул дверь и провозгласил с нервным радушием: — Марджи! Смотри, кто к нам пришел!
Марджи Мак-Кой полулежала на кровати, постелив газету под ноги, обутые в черные туфли с высоким каблуком. Ее затылок покоился на никелированной спинке кровати. Лицо ее было мрачно. В одной руке она держала стакан, в другой — сигарету. Ответив на довольно витиеватое приветствие Браша лишь слабым движением глаз, она снова уставилась в стену с непримиримым выражением.
Разговор продвигался с величайшими трудностями. Браш вел себя крайне осторожно, не зная, о чем говорить, чтобы не травмировать женщину, которая недавно пережила такую жестокую жизненную трагедию, как развод.
Через сорок минут этой пытки он встал, чтобы попрощаться.
— Огромное вам спасибо за то, что дали мне возможность навестить вас, — сердечно произнес он, пятясь к двери. — Мне надо идти. Я еще должен составить кое-какие отчеты и…
К удивлению обоих мужчин, миссис Мак-Кой вдруг подала голос.
— Что за спешка? Куда вы? — в раздражении воскликнула она. — Сядьте в кресло. Вы не курите? Не удивительно, что вы похожи на дурака: только сидите и треплете языком. О Боже! Ремус, налей ему пива. Пусть он хоть что-нибудь держит в руках!
Браш сел и снова пустился в разговоры. Он нечаянно проговорился, что его успели арестовать и подержать в кутузке после того, как он виделся с ними в последний раз. Собеседники, заинтересовавшись, поощряли его красноречие, и вскоре они услышали полный отчет о разговоре с мистером Саутвиком. После чего Браш принялся объяснять им теорию Добровольной Бедности. Теперь уже миссис Мак-Кой смотрела на него во все глаза с нарастающим изумлением. В конце его выступления с губ обоих его слушателей одновременно слетел один и тот же вопрос:
— А что вы будете делать, если останетесь без работы?
— Я? Ну, я не знаю пока. Никогда об этом не задумывался. Полагаю, я найду какую-нибудь другую работу. Во всяком случае, это меня не пугает. Я все время получаю повышения, что меня отчасти даже раздражает.
— Вас раздражает повышение по службе? — воскликнула миссис Мак-Кой.
— Да.
— А что вы будете делать, если вдруг заболеете? — спросила она.
— А что ты будешь делать, когда станешь стариком? — спросил Блоджет.
— Да я ведь уже объяснил вам, — сказал Браш.
Миссис Мак-Кой величественно перенесла свои ноги с кровати на пол и, уперев руки в бедра, потянулась к Брашу.
— Послушай, беби, — произнесла она. — Дай-ка я на тебя погляжу. А ты нас не дурачишь?
— Что вы, миссис Мак-Кой! — слегка обиделся Браш. — Я вполне серьезно.
Она с тем же величием вернула себя в прежнюю позицию на кровати.
— Вот как! Забавно, — пробормотала она, подозрительно поглядывая сквозь свои очки.
— Послушай, малыш, — сказал Блоджет, — а почему ты говоришь, что повышение тебя раздражает?
— Да потому, что в таком случае это повышение не достанется другому! Я думаю, Депрессия ударила по каждому в равной степени. Вы понимаете?
Миссис Мак-Кой холодно произнесла:
— Да, я все поняла. Ваши идеи не такие, как у других людей, верно?
— Нет, — сказал Браш. — Я думаю, что не так. Я не проучился в колледже и четырех лет, как пережил сильное религиозное потрясение, которое внушило мне идеи, подобные тем, каких придерживаются другие люди.
— Да, я вижу. Но ответь мне на такой вопрос: когда ты женишься, как ты будешь тратить свои деньги?
— Прошу прощения? — не понял Браш.
— Ну, вдруг твоя жена будет каждый месяц транжирить все твои денежки, которые ты зарабатываешь? А вдруг она тоже захочет жить в бедности, как и ты?
— Вполне возможно, — сказал Браш.
— Послушай, а ты не женат? — спросил Блоджет.
— Я… Практически я женат. Хотя наверняка я сам не знаю, женат я или нет.
— О-о! Вот как! А она… она красивая?
— Этого я не знаю, во всяком случае, не уверен. — Браш жалобно взглянул на Блоджета. — Не будем лучше говорить об этом, — попросил он. — Это одно из следствий той большой ошибки, которую я совершил. Вы говорили мне в прошлый раз, что не следует забивать голову на ночь подобной чепухой.
— Я хочу знать! — заявила миссис Мак-Кой. — После вашей идеи Всеобщей Нищеты я хочу знать все. В тот раз, утром, было совсем другое. Я на пустой желудок не желала ничего слушать, вот и все. Давайте рассказывайте, что там у вас стряслось.