— Кома чем оптимистична? Изменения могут быть только к лучшему.
— Врачи надеются?
Миронов вдруг стал таким, каким редко видели его товарищи, не говоря о чужих, — возвышенным.
— Мы надеемся! И даже верим.
Товарищ, носящий фамилию Волин и вооруженный соответствующими фамилии чертами лица, перекрестился.
— Да, если Бог сразу не забрал, значит, есть резон… Но к тебе вернемся. Андрей Андреич, оставь игрушки с журналистом. Хватит нам одного Василия.
— Кто Логинова заказал, ты знаешь, Константин Константинович?
— Не спрашивал. И не стану. И без разницы это. Потому что в Кремле уже решили. Не думай брыкаться — времена не подходящие, я тебе говорю с полной серьезностью. Не подходящее. Задумайся над смыслом слова!
— А когда они были подходящими? И не будут никогда. Тебе спасибо, Константин Константинович, что предупредил — знание ведь сила! Сила, а не слабость, подумай над смыслом слова. Слова делают человека.
— Жизни меня учить не надо. Я словам цену знаю.
— А ты не обижайся. Я, как ты, уже лет пятьдесят с врагами государства борюсь. На семь лет дольше, чем ты. Начал с венгерских фашиствующих, а заканчиваю знаешь кем?
— Кем? Да пенсионером.
— Хочешь сказать, что нас больше нет? Что пришел маленький полковник Эркель, и сразу нас не стало? Как силы, решавшей практически геополитические задачи? Нас даже трехпалый не смог низвести!
Товарищ не ответил. Да, он так считал, хотя не мог понять, как это случилось. Но знал, с чего началось.
С того момента, когда именно он в 1991 году отказался выполнить приказ государства. А потом то же повторил в 1993-м. Он старался ни с кем не говорить про это, а уж сейчас упоминать об этом ему показалось совсем неуместно.
— А я возражаю, Константин! Знаешь, чем мне журналист необходим? Он нас не понимает и врагами считает, но убежден, что мы еще есть. Трудно общаться с людьми, не видящими в тебе жизни, а, Константин?
— Отвлекаетесь вы, Андрей Андреич! Мы с вами — частный сектор, и хорошо. Я на вас смотрел и завидовал, когда вы на пенсию ушли, потому что думал, что уж вы-то вольными хлебами воспользуетесь. Еще пили за ваши слова: «Государство — это я». Сами говорите, что слова делают человека. Да что я вас уговариваю, сами понимаете — нет больше государства, значит, и нас больше нет. Но есть я и вы. Пока. Пойдете к Петрушову — выпейте с ним хороший коньяк. Пока и его не перевели куда-нибудь в ХОЗО. Вы же лучше меня знаете — личность всегда проигрывает государству. Даже когда его нет.
Миронов расстался с товарищем в духе и угнетенном, и благодарном. Пожалуй, впервые он с такой настойчивостью был принужден признать одиночество идейное. И наличие на его стороне Шарифа тут ничего не меняло. С другой стороны, он отдал себе отчет в том, что знает нынешнего и единственного настоящего врага. Так и должно быть по законам метафизики — враг выйдет на тебя из близкого, из самого близкого противоположного. Это правильно, когда завершаешь большой, полный круг жизни таким открытием. Можно сказать, в самом себе.
А еще Миронов испытал благодарность к Константину Константиновичу за то, что тот не попросил его не предупреждать Логинова. И за намек, что журналиста сами брать не будут, а, чтобы не пачкаться, подсунут того ментам.
Полковник остерегся звонить Логинову, что на мобильный, что на домашний. Он взял трубку у бармена и набрал номер Рафа. Сомнений в том, что он будет действовать, Миронов не испытывал. Двигаться предстояло быстро, но с крайней осмотрительностью. Впрочем, этого, ближнего врага — свое собственное государство — он понимал куда лучше, чем врагов прошлых, и только раздумье о том, что же может стать для него конечной целью этой последней войны, смущало его ум.
Миронов навещает Логинова у Балашовых
Володя Логинов осел у Балашовых. Он сказал им уже на второй день: «Балашовы, вы как хотите, а я у стану у вас лагерем. Не пойду в свои стены». Игорь с Машей переглянулись. Понятное дело — жилье старое, жизнь новая, в одну реку дважды… Оба были, на самом деле, рады не отпускать гостя, хоть и не знали, сколько он пробудет и какова его цель.
— Столуйся, Логинов, только я тебя по хозяйству использую, — вынесла вердикт Маша.
Но Логинова хозяйством не испугаешь, не то что писателя, так что он справлялся с посудой, картошкой, нехитрыми покупками, получал хвалы от хозяйки и отмалчивался по поводу своих видов на будущее. «Как надоем, скажете. Долго не заживусь».
Тем временем люди в милицейской форме несколько раз навещали логиновскую квартиру. Машина с надписью «ДПС» надолго обосновалась во дворе его дома — благо на углу были киоски с напитками и чебуречная. Менты охотно играли в футбол с дворовыми ребятишками — кто еще с ними сыграет? Начальство не торопило. Во всероссийский розыск никто объявлять известного журналиста не собирался.
Зато Миронов знал, куда направиться после встречи с Волиным. Он без предупреждения явился на квартиру к Балашову. У дома его уже ждали Раф и бывший майор ГРУ Гена Мозгин.
— Проверено, мин нет, — коротко отрапортовал Гена Мозгин.
— Главное, чтобы творческая интеллигенция была на месте. На своем месте.
— Звонили, Андрей Андреевич. Трубку снимает девушка.
— Такие девушки делают из интеллигентов мужчин, а… — Миронов только собрался поразить спутников фирменным кругленьким экспромтом, да сбился — из подъезда, прямо на него, вышел Логинов. В модном плаще, в шляпе с бляхой, в руке авоська. Миронов с огорчением посмотрел на свой вечный пакетик. Авоська — эффектнее. Или, как упрощают молодые, круче.
Логинов ничуть не удивился, как будто и ожидал увидеть именно здесь и сейчас именно полковника. Как будто полковник просто обязан по жизни встречать Логинова у подъезда. Лишь когда он зафиксировал присутствие Рафа и Мозгина, лицо его произвело улыбку — к обоим он сохранил теплое чувство после истории с его освобождением. Рафу он пожал руку, а с Геной даже обнялся накрест, предварительно сняв шляпу. Интересоваться причиной появления группы не стал. Прошли в дом.
— Уезжай немедленно в мой дом на Ладогу. Там вода — эликсир для таких возвращенцев. Мы с писателем прятались, и ничего — новая счастливая семья родилась.
Маша хмыкнула. Тихая Ладога осталась романтическим впечатлением последних лет, и стало на миг досадно, что этот период уже позади, и позади навсегда. Мороженым яблоком в глубоком снегу. Она обернулась к Балашову. Может так статься, что память — и есть счастье?
Хозяин, нахохлившись, молчал. Ему не до яблок. Он догадался, в чем посыл Миронова, но отчего-то пребывал в уверенности, что Логинов откажется следовать совету тем решительнее, чем разумнее он будет обоснован. Нехорошее возникло предчувствие, но слов, убеждающих мудрых слов, у него самого для товарища не обнаружилось. А Логинов пока что ожидание Балашова оправдал в полной мере.
— А я и так уезжаю, но только гораздо дальше вашей Ладоги. А Ладога мне мелка, извините.
— Перерос нас? — вставил Балашов, но его фразу обрезал Миронов.
— Ты уже уезжал от меня в Германию. Теперь в Канаду? Или в Австралию? — у Миронова в лице проявилась недобрая ось.
— Будете смеяться: в Афганистан. Где началось, там и завершится. Если вы, конечно, понимаете, что я имею в виду. Миронов неожиданно погрузился в раздумье.
— Зря вы из Германии, — заполнил паузу Шариф. — Самое время политическое просить. А из Афгана выдадут. Нефть и газ всем надобны. Или выкрадут. А для точности Андрей Андреич не с Афганистана, он с Венгрии начал.
— Не то. Он прав. По глубине содержания. Дело не в началах войн — у них все равно нет конца. Тут глубокая мысль.
Согласие Миронова поразило всех едва ли не больше, чем решение Логинова. Балашов предположил, что полковник позавидовал Логинову. Но Миронов пренебрег театральной паузой:
— И как собираешься туда?
— Пока у Балашовых посуду мыл, нашел работодателя. Швейцарская газета. Под псевдонимом. Так что устроюсь на европейский кошт — а там попрошу у Исмаил Хана политическое убежище. Он Туркменбаши терпеть не может, и Назари ему нипочем.
— На что ты ему? Зачем ты вообще кому-то? Прячься пока, а про Исмаил Хана забудь. Тебя лучше наш старый друг Курой укроет, — посоветовал Шариф и вопросительно поглядел на Миронова.
Идею Шарифа о полковнике Курое, Андрей Андреич развивать не стал, а вместо этого уточнил, как же Логинов собирается добраться до Кабула. Володя задумался. Он намеревался просто получить визу в американском посольстве и лететь себе птицей в Кабул. В кофемолку «демократического» последовательного времени. Но слова Миронова смутили его. А вдруг его действительно уже дожидаются здешние пограничники? Вдруг ему уже путь заказан?
— Что, от Большого Ингуша ушел, от Назари ушел, а от Ниязова не уйду? — в сердцах вырвалось у него, но Миронов холодно поправил — от Назари ты еще не уходил. Просто очередь Большого Ингуша раньше наступила. А кто теперь на пятки наступает, один Бог да глава службы ведают.
И вдруг лицо полковника озарилось теплом.
— Но мы тебя, Владимир, вывезем посредством спецоперации.
— В гробах, как аминовских министров? — пошутил предполагаемый «груз».
Миронов коротко задумался, кожа на лбу сложилась в гармошку.
— Да, в определенном разрезе…
Андрей Андреич склонился к уху Шарифа и что-то тому прошептал. Все опять удивились: чего-чего, а шепота из уст этого полковника никому из них доселе слышать не доводилось, даже Рафу.
— Что вы предлагаете? Я спрашиваю совершенно серьезно. Я, как понимаю, опять должен выступить фигурой в вашей игре? Вашим аргументом против старости? — Логинов поднялся и подошел к Миронову. Тот ответил, и таким тоном, что, сидя, выровнял разницу в росте.
— Улетишь с военного аэродрома в Чкаловске. Договоримся. В Таджикистан. А оттуда челноком в Афган. Там тоже наши ходят. Неофициально.
Воцарилась пауза изумления, но ее родитель ее же и разрешил. Вдруг лицо Миронова приняло выражение равно добродушное и лукавое.