Дни, нанизанные на боль и жар, не привели Джудду в отчаянье, и даже не прочертили царапины досады на отполированной поверхности его души. Они просто целиком выпали из его жизни, отданной замыслу и плану, в какую-то другую, хотя тоже его, жизнь. Трагедия в электричке планов Джудды не нарушила. Объявления в газетах говорили ему тайным языком: группа Черного Саата пережила в Германии и зиму, и лето. Значит, как полагал Одноглазый, его враг Миронов ждет его возвращения. Главная жизнь всегда устроена так, что в ней предопределены события, и только в путях к ним оставляет Аллах свободу человеку.
Газеты многое рассказали внимательному читателю, коим был Джудда. В Государственной библиотеке имени Ленина обращали внимание на высокого старика, который часы проводил за изучением газет из числа таких, которые нормальные люди в начале XXI века и в руки не возьмут.
— Динозавриус Рекс Либрарис, — прозвали его служительницы, сами уже не первой молодости. Впрочем, одна из них, что-то в старике особенное приметив, вспомнила о необычных гостях столицы из знаменитого романа Булгакова.
А Динозавриус, щурясь единственным глазом, прилаживая на носу очки, то дальше, то ближе к тексту, вытаскивал из колонок объявлений ниточку, упущенную им было из-за подмосковных подонков.
И колонки рассказали не только о том, что его младший брат Саат приближается к осуществлению замысла, но и о многом другом. Уже давно, в скандале вокруг швейцарского журналиста Гайста он распознал руку вездесущую полковника Миронова, а уж догадаться, кто скрывается под псевдонимом Гайст, для Одноглазого, помнившего и про швейцарца Картье, и про Уту Гайст, и про роль Логинова в этой истории, было делом пустяковым.
Все связывалось с туркменским следом, на существование которого в некоем грандиозном террористическом замысле напирал журналист Вернер Гайст, тем паче, что и убийца Картье остался, насколько помнил Джудда, в зиндане ашхабадского КГБ. Джудда обрадовался и тому, что помимо его старых уже знакомых никто не тянул за ниточку его замысла, и тому, что Миронов все-таки в очень верном направлении повел свою разведку, свою игру, а, значит, врага Джудда определил единственно верного. Не близкого опасайся врага, а умного! Но больше всего вдохновение особого свойства Джудде придавали обычные статьи и новостные заметки о событиях в Афганистане и Ираке. Все так, как они замышляли с Зией Ханом Назари! Чем ходить за тигром, жди, когда он придет к тебе. Только по Ираку не саднило сердце, а боль за свою землю еще не покинула его, хотя умом знал он уже и повелевал духу, что вся земля — его земля, раз вся она — земля Аллаха.
В ночь перед тем, как идти на Миронова, Одноглазый Джудда стоял у открытого окна и глядел на свою страну в отраженном свете неба.
— Простудитесь, — предостерегла хозяйка, но ушла, не дождавшись ответа. Она очень уважала своего постояльца, мужчину не пустого, а несущего свою думу на своем собственном плече.
Старик видел настоящее и будущее своей земли. Афганской земли. Земля не пахла гарью, передохнув за зиму. Люди готовились снова жить. Джудда знал, что означает для них жизнь, хоть годы, годы, годы прошли с тех пор, как и он жил так. Три знака сохранности дал истинным людям Аллах: оружие, легкое сердце и резон, что счастлив тот, за кем не подсматривают в щелку. Аллах не позволил им стать государством в полной мере, посадил им на шеи князьков, но зато и веру сохранив от иерархии, от единой руки. Из земли она, как вода из ручья, а не с неба, как гром!
Когда только пришли советские, Джудда уже видел их конец. Потому что Бог задумал эту землю сохранить для того, чтобы на ней все соблазны, изощрения ума, растущего в безделье быстро, что лук на свету, уравнивались до роста истинного человека.
Когда вместо красных пришли сторонники муллы Омара, Джудда был рад, что остался на северных территориях, в лагере Зии Хана Назари. В том, что талибы хотят усилить государство, видел Одноглазый непонимание замысла, угадывал и их конец. И вот пришел тот, кого ждал как избавителя старый воин, тот, кто уверовал в свою роль пророка и уверился в том, что знает, как жить. Последний миссионер. Он появился сам, вышел из укрытия, исполненный соблазна ума. Он с высоты металлического колосса смерил истинного человека… и Джудда в ночном отражении распознавал, как бугреют мышцы под кожей афганской, как снова приходит в бурление то варево скрытого неповиновения, которое опаснее любого сопротивления.
Полевые командиры вновь овладевают провинциями, Кабул побьется за влияние, как будто всерьез, но на деле для вида, получит все, что только можно получить от пришельца, да и бросит его, когда игра в государство с провинциями станет совсем горячей.
Снова кровь, несчастье и разрушения, но Бог не захотел, чтобы колосс человечества вырос на глиняных полых ногах лжи. Тот, который пришел учить, ничего не знает о свободе, о добре. Он знает о свободе меньше, чем истинный человек. Жизнь земная может стать высока, и зло растворится в добре, только когда последний варвар возвысится до истинного человека. Бог так захотел и создал страну, думая о которой, непокорной, хранящей истинных человеков, Джудда с благодарностью и вдохновением вглядывался в небо, которое наградило этим знанием не его одного, мудрейшего Джудду, а последнего из аксакалов какой-нибудь местной джирги.
Вдохновение, как часто с ним бывало в зрелые годы, он выразил в утренней молитве. Но на этот раз она вышла необычно долгой. Его обращение к Аллаху приняло совершенно личный характер. Одноглазый Джудда объяснил создателю, как день за днем, ночь за ночью своей главной жизни старался постичь свою задачу в творении, и вот постиг ее и теперь готов завершить земной путь в благодарности и решимости.
Он посетовал, что болел гордыней, что даже хотел возвыситься над замыслом и дождаться его осуществления. Но он внял уроку, который преподнес ему Всесильный, руками рабов малолетних указавший на уязвимость его слуги, и понял, что от недостатка веры происходит гордыня, потому что не нуждается в осуществлении как в подтверждении верящий.
Одноглазый Джудда сообщил собеседнику, что обрел скромность слуги и теперь готов как продолжить путь, так и завершить его, и попросил помочь при принятии решения избежать случайного, дать чуткость глазу, слуху и сердцу.
И все-таки попросил для своей страны, для своего племени, для народа своего сохранности.
И уже в окончание личной его молитвы попросил за брата, Черного Саата, за Мухаммеда, прозванного за ученость Профессором, за одаренного силой Карата. Пусть не оставит их на чужбине память о земле и пути. А за Пустынника просить не стал.
Одноглазый Джудда не забыл поблагодарить Аллаха за прожитые дни, за последний день и попросил, если возможно, помочь миру обрести хоть когда-нибудь ту высоту, достоинство и умение мудрости, которые озаглавят новую, мирную эпоху и окончание Века Смертника.
При последних словах Джудда даже содрогнулся в ознобе, словно перешагнул через узкую, но невероятной глубины пропасть.
Встреча Миронова с Джуддой Февраль 2004-го. Москва
Как тяжело далась подготовка к встрече с Мироновым, Одноглазый Джудда ощутил лишь по той легкости, с которой на этот раз Аллах свел их друг с другом. Афганец увидел в этом свидетельство правильности его молитвы. Всевышний услышал его…
Полковник в отставке Андрей Андреевич Миронов вышел из квартиры и, стоило захлопнуться двери, сразу же вспомнил, что он позабыл. От иллюзорной цели одолеть забывчивость он давно отказался. Еще в дни, когда писатель Балашов, занимаясь сборами, носился взъерошенный по квартире и в глазах его сквозил только страх, как бы что важное не оставить, Андреич смаковал рассуждение о пользе рассеянности:
— Именно последняя упорядочивает жизнь таких людей, как мы с тобой, — говорил он, обращаясь при этом почему-то не к Игорю, а к его половине.
— Если бы ничего не забывалось, ничего бы не успевалось. То количество дел, которое выпадает на наши с тобой головы, сделать невозможно. А так — тот самый естественный отбор.
Миронов в предотъездные дни балашовской семьи с особой настырностью, достойной, по мнению писателя, лучшего применения, подчеркивал, что считает ведущей силой в их тандеме Машу, а творческому началу в период катаклизмов в виде иммиграций он отводит роль ребенка, болтающего ножками на заднем сиденье, пока колеса катят под гору! В результате, кстати, Маша позабыла свой билет в оставленной на попечение Миронова квартире, и пара едва не опоздала на самолет…
Итак, дверь мироновской квартиры захлопнулась, и Андреич сразу вспомнил, что оставил уведомление на получение марсельского послания. В кои-то веки он собрался получить и прочитать его! Выложил специально на тумбочку. Кажется, на тумбочку. Впрочем, какие пустяки… Столько дней без него прожил, можно еще обождать. Возвращаться Миронов терпеть не мог.
И все-таки, уже покинув подъезд, он вдруг решил вернуться. На тумбочке листочка не оказалось, и он принялся искать его, проклиная себя вслух за слабость и отступление от привычки. Пока искал, наткнулся на подарок Рафа, полученный к Новому году, — мобильный телефон «для старичков», переделанный каким-то умельцем под нужды частных специальных служб и названный «Счастьем пенсионера». Андрей Андреич повертел находку в руках и положил зачем-то в карман. Ладонь наткнулась на острый угол картонки. Уведомление. Странно, до этого карман вдоль и поперек ощупал… Глянул в зеркало и отправился на почту. Там он получил письмо, повертел в руках, вскрыл и принялся за чтение, усевшись на скрипучий стул, сохранившийся тут с брежневских, если не с хрущевских времен. Ветеран!
Пока Миронов изучал тонкую, мелко исписанную бумагу, все это время на улице у входа вытаптывал снег короткими хромыми шагами высокий старик, похожий на старого московского дворника.
Прочитав письмо, Миронов впал в растерянность. «Не надо было за ним сегодня. Живешь, живешь, а мудрости не прибавляется, только ума», — пробурчал под нос.