и отлично помнил того молодого бизнесмена, который при помощи американской разведки собрал и влил миллиардные потоки в Джихад против Советов, помнил того Назари, который стал эмиссаром Единого Исламского Фронта в южных и восточных провинциях Афганистана. Одним в чреде многих эмиссаров. Тот Назари был талантлив, оборотист и эгоистичен. Только мог ли из такого материала подняться действительно Великий? Такой, как Ганди? Или каждый среди Великих по сути бывал так же мелок и эгоистичен, как тот Назари? Далеко ли в своей сути ушел от того эмиссара Назари нынешний старец, великий огненной верой и силой стратега? В такой образ поверили правоверные, но верит ли в него он сам, памятуя о «том» Назари, и не будучи убежденным в способности человека расти и меняться в главных своих конструкциях!
Пошли каменистые земли, и каждый шаг отдавался острой болью в пятках, но Зия Хан Назари не обращал на эту боль ни малейшего внимания. Перед его глазами плыл Вазиристан. Того, молодого эмиссара Назари, встречали парадом люди Пира аль-Хуссейни. Пестрое тюрбанное воинство, древние ружья, кинжалы, патронташи. Поднятые в его честь над плечом черные кулаки. Еще бы, ведь он привез им предложение слиться с другими отрядами в борьбе с Советами, он привез им обещание помочь оружием.
Зия Хан Назари как сейчас видел перед собой Хуссейни, вождя племени вазиритов. Высок и хром, что он сам теперь. Как раздражал его тогда старик! Как упрямился! Тому Назари казалось, что причина несговорчивости — княжеское высокомерие и стариковский каприз. А манера говорить так, чтобы словно специально вывести из себя гостя! Повторял и повторял по несколько раз одни слова. Назари знатному вазириту — об эффективной помощи (что скрывать, хотелось гостю щегольнуть новомодным словом, показать, что пора мыслить современным масштабом, чтобы победить врага). А Хуссейни — о том, как просто заплутать в суете поднебесной, не видя светила. И свое: лучше в сражение с одним верующим, чем с сотней неверных. Эмиссар — о силах, которые необходимо собрать в кулак, а тот — о неверных, позабывших дорогу к Аллаху.
— Наши враги — наши неверные. Не русским совратить души дехкан. Горы и камни разве сотрет оружие? Время… Не пули повергают в прах народы, а слабость нрава и духа. Ложь и слепота. Ложь и слепота — вот главные враги. Слепому увидеть ли путь к свободе, даже если он стоит на нем! Нет, русские сами слабы. Они сами сердцем не верят красной лжи безбожного равенства всех зерен в колосе. Не они страшны, уважаемый Зия Хан Назари!
Великий Воин Ислама рассмеялся, вспугнув спутников. Смех вырвался коротким криком одинокой птицы. Надо же, как он сам изменился… От того Назари до нынешнего… Из того зерна пророс?
«Не из Пира ли пророс Великий Воин? — с надеждой устремился он в себя. С надеждой, что все же мог он вырасти, уйти от того Назари, в доле души мелочного и эгоистичного, — Наши неверные — наши враги!»
А ведь старику Пиру не стыдно было бы принять Ганди, он нашел бы, что сказать великому безбожнику Ленину!
И снова Зия Хан Назари испытал прилив желания остаться в Большой истории, в Неподвижной истории. Откуда начался путь честолюбца, туда и вернул его Аллах, но уже в серебре мудрости. Русских уж нет, и другие чужие будут одолены, но цель его похода — крепость собственных неверных. Ложь равенства, которую привезли за собой на тракторах красные, ересь свободы, которую пишут на выборных листовках пестрые послы двунадесяти языков, ничто в сравнении с ложью, которую одолевает теперь Великий Воин Ислама. Спасибо тебе, вождь племени вазиритов!
— Устат, мы устроили привал. Разведчики подозревают на нашем пути засаду, — отвлек Назари от мыслей один из спутников. Высшая степень озабоченности лежала на лице телохранителя. Лидер поинтересовался, кто же решил выставить преграду на его пути по земле? Американцы? Британцы? Или его друзья из Исламабада так и не поняли, что Назари перерос роль фигуры в их игре? Он — человек миссии — уже давно включил их в круг своей игры, и пусть они ведут свои комбинации, пусть строят на него планы.
Назари не стал, да и не мог возражать телохранителям — вопросы тела уже давно решали за него другие, он уступил им его, старое и потребное в мелком. Он оставил себе лишь великое.
Великий Воин Ислама, сопровождаемый скромным числом спутников, двигался к новому укрытию в горах, озаренный мечтой о славе, которая переживет его. Следующий страшный удар, страшнее, чем тот, что нанесен Усамой 11 сентября, надлежит нанести по высокомерным высоколобым европейцам, которые вознамерились справиться со смертью и бесконечно продлять свою низкую жизнь с помощью таблеток и приборов, поблескивающих, как сталь Круппа. И после этого удара мир облетит его послание, которое он запишет, добравшись до нынешнего убежища… Он выступил в нем не просто Великим Воином, но пророком, задающим образ нового мира!
Зия Хан Назари ощутил прилив бодрости. Речь для нового послания выйдет отличной от прежних, она будет полна спокойной силы и мудрой новизны. Через несколько часов после осуществления операции «Футбол» «Аль-Джазира» распространит по всему миру его слова, и они станут словами нового века. Это будет почище, чем послания Усамы. Это будет почище, чем выступление перед ООН, которой ему не видать никогда.
Назари горделиво огляделся вокруг себя. Тельники уловили его движение, но поняли по-своему и пристально стали вглядываться в дальние каменистые гряды.
— Что видите? — поинтересовался Великий Воин Ислама.
В этот момент он пронзительно ощутил свою высоту и пожелал от спутников получить косвенное подтверждение.
— Собаки оставили нас! — ответил один из сопровождающих.
«Недалекий человек», — подумал Назари. Разве о каких-то собаках он спрашивал? Охранник понял, что Назари не доволен ответом, до Воина не дошел смысл сказанного, и он решился пояснить: голодные собаки, собаки-дервиши, несколько дней шли следом и вдруг оставили их. Собаки-дервиши ничего не делают по велению случая.
Старший из телохранителей, зрелый тунисец, на голову выше высокого Назари, склонился к уху устата и сказал слова о близкой глухой опасности, о необходимости изменить петлю пути.
— Из-за собак! — вдруг разгневался Назари. До цели оставались какие-то десять километров. Он выкрикнул слова о том, что не собачьему богу задерживать их в пути. Он хотел добавить, — на пути к великому его слову, — но сдержался.
Главный охранник посмотрел на Назари, в лицо, утомленное долгой дорогой, впитавшее бурую пыль. Он не стал убеждать патрона, а вместо этого дал указание скорее двигаться к цели. Назари взял на закорки самый сильный из тельников. Через полкилометра его сменит другой, а там третий, и потом снова первый, и так они одолеют подъем и спуск иной, крутой дороги, что ведет через перевал меж тремя горами.
Когда они миновали высшую точку и потянулись вниз, главный охранник вздохнул облегченно. Сюда даже правительственные отряды не заходили никогда.
Вздох совпал с громыхнувшим рядом разрядом выстрела, что чутким эхом пронесся по склонам. Главный телохранитель метнулся к Назари и свалил того наземь вместе с носильщиком. Опытное ухо распознало, что за оружие сработало. Старый английский бур. Из таких афганцы-охотники за километр били когда-то в самый глаз тигру. Из таких угощали шурави одиноким свинцовым гостинцем и исчезали бесследно. Всматриваться в горы бесполезно. Второго выстрела не будет. Тельник устремился к Назари. Великий Воин лежал, прикрытый телом носильщика. Он еще жил. Пуля прошила грудную клетку, но миновала сердце. Его перевязали как могли и бегом потащили к убежищу. Достигнув его, рухнули было в бессилии физическом и моральном. Но Великий Воин Ислама, отогнав лекаря, призвал их в горячечном шепоте разобрать его слова, передать хотя бы текстом его послание миру. И лишь когда его люди, сгрудившись в тесном кругу, провели эту последнюю, могло статься, вечерю, он утратил силы и погрузился в обморок…
Известие о тяжелом ранении Великого Воина Ислама достигло Кабула раньше, чем слух о случайной гибели в горах полковника Куроя. Никто в северном Афганистане, никто в высоких кабульских кабинетах не связал эти события. Никто, кроме маршала Мухаммада Фахима. Последний набычился, принялся выкуривать долгую кальянную змейку. Маршалу было о чем задуматься и пожалеть. Да, теперь нити мести приведут людей Назари прямо в стан северных, к нему. Арабы и пакистанцы не упустят такой возможности развернуть против него тайную войну. Но каков Курой… Мститель, обошедший маршала по крутой дуге, можно сказать, воспользовавшийся им… В смерть разведчика Фахим не поверил. Нет, скорее, исчез, ловкач…
Маршал приказал усилить свою охрану и агентурную работу на пакистанском направлении, а начальнику своей разведки лично поручил начать поиски полковника Куроя. На удивленный взгляд того он не ответил, лишь ладонью жирно провел по бурой шее. Оставшись один, он достал полоску для измерения сахара в крови из кожаного ридикюля, некогда доставленного ему из Франции по протекции Ахмадшаха Масуда. Уровень сахара подскочил от волнения. «Пора в Германию, подлечиться. К старому приятелю Беару в мирный Кельн», — вслух произнес маршал.
Мухаммед-профессор остается с Саатом вдвоем Июнь 2006-го. Кельн
Мухаммед-Профессор раз за разом задавался вопросом, куда исчез Пустынник. Он обращал его к Черному Саату и тогда, когда к ним наведалась сотрудница социальной службы, и после прихода двух полицейских, и еще, и еще. Но Саат не отвечал, устремляя раз за разом взгляд куда-то за спину Мухаммеда, словно полагал, что старик Пустынник поблизости и слушает их разговор. А время шло, час исполнения их миссии подходил.
План колоссального взрыва на кельнском стадионе обеими ногами упирался в труд Керима Пустынника, год за годом кропотливо работавшего на запасном футбольном поле. Именно там должен был озарить летнее вечернее небо смертельный фейерверк. План Саата был изощрен. Не огню взрыва надлежало сожрать праздных любителей игры в мяч. Нет, они должны сами уничтожить себя, сперва в панике сбившись у выходов в тугие пузыри багряного спелого винограда, а потом, когда взорвут себя в этой гуще двое шахидов — Мухаммед и Карат, вот тогда рванется обезумевшее стадо в один свободный выход и само себя превратит в жмых, соком оросит каменную чашу! Все просчитано… Запасные выходы окажутся закрытыми. Об этом позаботился Профессор. Надо лишь привести в действие механизм, спрятанный в бетон. Для этого уже не нужен Пустынник. И он, Саат, тоже не нужен.