Первые сто долларов были пропиты уже в Домодедово. Еще сто — с таксистом, пока брали девок где-то на Тверской. Зато водила поселил их в ведомственной гостинице Министерства высшего и среднего образования на Водном стадионе, где за трех мужиков и трех перезрелых баб, занявших две комнаты, взяли шестьдесят баксов, не спрашивая паспортов. Правда, майор Кулиев приказывал разместиться в одном номере и грозился вычесть из жалования, но ловкие тетки налили ему лишку и он замолчал. Но и будучи пьяным в дым, он наказал лейтенанту Назару Бабаеву быть в ночи бдительным, чтобы московские шлюхи не обчистили карманы. Назар Бабаев бдил всю ночь, утомив всех, и девок, и спутников-комитетчиков, и соседей, учителей из Вологды, приехавших на симпозиум. Назар, чтобы не уснуть, самозабвенно исполнял национальный фольклер. Потом кто-то из вологодцев все же дал ему по мордам, девки раcтолкали могучего майора и тот погнал северян, затем по мордам дали и девкам, так что на одной удалось сэкономить, зато пришлось выписываться из номеров. В общем и целом к полудню следующего дня три похмельных туркмена обнаружили, что денег у них предательски мало или, можно сказать, их совсем нет. На опохмел пошла часть неприкосновенного запаса. Майор, удрученный головной болью, уже не спорил, а потому к пятнадцати часам московского времени невыносимая легкость бытия ощущалось бойцами во всех членах. Они сняли номера в гостинице «Академическая», часок поспали, выпили пива и отправились на поиски объекта. Единственное, что им теперь досаждало — это назойливые и повсеместные московские менты. Некоторые не знали о Туркмении.
План, предложенный капитаном Атаевым и утвержденный майором Кулиевым, был до гениальности прост. Раз денег сразу стало не хватать, раз Москва душит ценами, значит, надо поскорее протрясти клиента и, сделав дело, отгулять успех с девками, дать им по мордам ради экономии и ехать домой. То, что «кисляк» Балашов расколется сразу, у похмельных бойцов сомнений не вызывало, не такие в их руках кололись! Просто следовало действовать с наибольшей прямотой и напором. По фамилии и телефону, найденному у Кеглера, в адресном столе девушка сообщила адрес. «А вы ему кто?» — полюбопытствовала она. Девушка была не красива чертами, но глаза заискрились живчиками.
— Мы его братья, — склонился над окошком Бабаев, но майор Кулиев одернул его, опасаясь дополнительных трат.
Таксист докатил до места лихо, с ним нельзя было не выпить пива.
Захорошело. Осталось только взять Балашова.
— А как брать будем?
— Дыню купим. Скажем, подарок.
— Да какие тут дыни…
— Молчать. Смирно. За дыней ша-ом! Мрш!
Лейтенант Бабаев справился с заданием. Дыню, купленную у узбека на углу, он сторговал вчетверо. А чтоб знал, чурка немытая! Даже майор Кулиев остался доволен подчиненным.
— Ну, двинулись, — скомандовал он, взяв дыню под мышку.
— А если он отсутствует по адресу? — высказал опасение капитан Атаев. Как оперативник он был наиболее грамотным. В свое время он отучился в Ташкенте.
— Будем выжидать, — отрезал майор. Ему уже грезилось холодное пиво в холодильнике объекта.
— А если он не один? — настаивал Атаев. Он раздражал могучего майора, но с ним следовало считаться как с родственником влиятельного в их краях человека. А потому Кулиев отправил лейтенанта еще за одной дыней.
— Для бабы его!
На этот раз Назар Бабаев сторговался лишь вдвое, узбек на углу уловил некое коварство и уже отказывался признавать в лейтенанте земляка.
— Понаехали тут, — проворчал он про себя, все же признав, что в дынях этот покупатель в отличие от московских лохов толк знает.
— Ну, пошли. Ты, Атаев, первый, ты на язык силен. Бабаев, замыкаешь. И без живодерства пока. Кто его знает, что он за псих.
Балашов сидел дома и ждал гостя. Впервые к нему обещал заехать Миронов. После того как Маша уговорила его обратиться к Андреичу по поводу Паши Кеглера, пару дней «афганец» не объявлялся. Дело в том, что вышел между ними странный для Балашова разговор. Встретились в «Джоне Булле». Миронов пришел без пакета, что Игоря насторожило. Выпили за здравие, а потом, по забавному выражению Маши, пошла пурга.
— Твой том изучил внимательно. Хорошо. Следующая лучше выйдет. Есть верные места. Время для нее пришло. А заумь — это ничего. Это сейчас дань современной моде.
Балашов пил молча «Хайнекен» из высокой узкой кружки и раздумывал над тем, сколько месяцев потребовалось Миронову на чтение черновика одной из глав, отданных полковнику по слабости характера еще до отъезда Логинова. С другой стороны, чему удивляться: Маша не зря определила Миронова как сочетание стихий земли и огня: человек-вулкан. Копит, копит, а потом вот оно. В ему одному ведомый срок.
— Заумь мы почистим. Настю посадим, она как картошку выберет. Толковая девка. Твоя не зря взревновала. Но я не к тому. Что издатель твой себе думает? Если будет тянуть, мы ему письмо от ветеранов. Только друга нашего, Отца всех ингушей, убери… Не потому, что образ плох, а потому что хорошо выписал. Не за чем сейчас. Он нам сейчас мирный нужен и дружественный.
— Что значит убрать, Андрей Андреич? Это же не сценарий, это роман! Нельзя так. Пусть лучше лежит, — возразил Балашов. Он был готов к чему угодно, но только не к такому обороту и от возмущения даже поначалу позабыл, что решил не публиковать книгу вообще! Но и Миронов уперся. Он принялся распекать Балашова. Разошлись злыми друг на друга. А поутру и того круче: «афганец» возник в образе телефонного духа. Он строгим голосом изложил новую затею:
— Сегодня ночным — на мою дачу. Новые сведения поступили. На Кеглере завязано многое… Маше звони, три часа ей на сборы. Только необходимое. Там и по книге обговорим. На трезвую холодную голову. На реке перспектива иная…
Игорь пришел в ужас от приказа на проведение срочной эвакуации. Он готов был допустить, что опасность могла существовать. Но такая спешность… А Маша? А ее работа? Ведь засмеет!
Балашов взмолился:
— Андрей Андреич, я поехал бы. Возьму перевод, словарь, да поеду. Но Маша… Знаете же! А без нее куда?
Миронов сдержался, чтобы не выругаться.
— Игорь, литература еще вчера закончилась. Просыпайся. Мужик ты или… Не хочет — убеди! Устной речи не хватит — сгребай в охапку, тащи силой. Чтобы не написали о классике Балашове в прошедшем времени. Все. Последнее мое…
И замолчал. Молчание полковника убедило писателя лучше резких слов. Игорь дал обещание. Но Маша, конечно, ответила в соответствии с его ожиданиями:
— У твоего Миронова просто месячные. Отложенная реакция на период повышенной солнечной активности.
Маша даже думать об отъезде отказалась наотрез. Она была возбуждена: немцы хотели ускорить работу над фильмом и для усиления прислали еще одного менеджера. «Молодой, красивый, как бог. Будешь с „афганцем“ чудить, Балашочек, закружусь в вихре», — пугнула она, и Балашов сник. Удрученного прозаика Маша все-таки пожалела и согласилась с одним: приехать пораньше домой и самой разобраться с Мироновым, дабы не смущал тут умы!
Сжалилась, но на душе и у нее посмурнело. Кто он, ее избранник? Ее, красивой и взрослой уже птички. Есть в нем мужчина? Созревает ли в нем хотя бы мужчина? Ждет она на пару с Мироновым, когда из скорлупы яичной мужчина-творец вылупится, а, может быть, они ждут напрасно? Книгу натрудил, и та в стол. Ни денег, ни семьи. Зато причастность к Истории. Но ведь и эту монету со смертью Ахмадшаха из руки выхватили. Паша Кеглер и выхватил. И как будто не избранность судьбы осталась, а одна вина. Жалуется, что устал. Да, готова допустить, что это — от одиночества художника. Теперь Смертник в героях забрезжил — как тут без одиночества. Хорошо, но ей-то что остается? Что останется? Ведь в его художнические мастерские с ним не пройти. Только если в перспективе вечности. Но жить хочется сейчас. Отчего не летать красивой и взрослой птичке? Балашов — парус, да. Но крыло ли?
Как совместить одно и другое? Спросив себя это, она приободрилась, как облегченно веселеют умные люди, поняв, что их печаль настолько неразрешима, что и печалиться не стоит труда. Совместить одно и другое — это то же, что обрести счастье на земле.
О себе как мужчине думал и Балашов. Андреичу просто. Силой увези. Выкинь Ингуша из книги. Потому что так надо сейчас. Мужчина тот, кто знает, как надо лгать ради правды. Андреичу правда известна, он может врать. Только правда эта выходит крохотной, что копейка! Игорю вдруг стало так жаль «афганца»…
Тут и позвонил Миронов. Лишь до половины выслушав рассказ писателя о неудаче с Машей и о новом немце, он смел эти крохи со стола одним махом:
— Ясно. Немцев теперь много понаедет. Я тебе раньше говорил. Будет книга — бестселлер. А ты спорил. На даче подчистим. Факты — и в печать. Я мухой на вокзал, в ветеранской билеты возьму. Жди дома. И подругу придержи. Ты не думай, я тебя понимаю, евреек убеждать непростое дело. Когда я в академии столовался, у меня была… Придержи, хоть лаской, хоть силой, я из кассы к тебе, решу все проблемы. Все из тех, что можно еще решить… И сделаем по законному глотку. За начало третьей мировой и, следовательно, окончание второй…
Андрей Андреич, верный своей манере, создав мироновскую вербальную конструкцию, бросил трубку и, вероятно, умчался в свои дали, а Балашов остался додумывать, кто остался проигравшим солдатом Второй мировой. У него возникло предположение, что таким солдатом выходит «германец» Логинов.
Когда в дверь позвонили туркмены, Игорь решил, что это Миронов успел уже обернуться с билетом. Для порядка он все же спросил, кто там…
— Балашовы здесь проживают? Игорь Балашов.
— Здесь. А что?
— Открой, мил человек. Мы с вокзала. Ваш друг Павел, наш родственник-знакомый, заехать попросил, гостинцы попросил передать. Хоть разбейся, сказал, а узбекскую дыню моему хорошему другу привези. Мы дыню передадим и дальше пойдем. Мы узбеки, в Москве проездом.
Игорь глянул в глазок. На него смотрела, ухмыляясь, добродушная физиономия. Вровень с ней находилась дыня.