На согласование с руководством ушли два дня — Ашхабад готов был отдать доходягу Кеглера с потрохами и даже дополнительным дипломатом в обмен на молчание Миронова и на живого пса-журналиста Чары. Желательно, живого. Русского — в Россию, туркмена — в туркменский зиндан. Вот это — Справедливость.
Однако «трезвый политик» из Кремля при следующей встрече выглядел уже не столь уверенно.
— Вы не сказали мне. Там задействованы террористы. Крупная операция. ФСБ работает с объектами… — грустно сказал он, косясь на дипломат.
— Да какие террористы! Прикрывают наркоту! Убивают наш народ! — взвился Аллаков и задвинул дипломат подальше под кресло. Ашхабад, собственно, ничего не имел против того, чтобы русские искали милых их сердцу чеченцев, но ингуша Руслана желал пока подержать у себя.
Движение дипломата возымело действие. На то «трезвый политик» и считался «трезвым». Действительно, хочет ФСБ искать террористов — пусть ищет. Без всяких там «вражьих голосов», без продажных журналистов и полковников на пенсии, не желающих отвыкать от привычек молодости. ФСБ получит Кеглера и всяческую помощь квалифицированных туркменских коллег.
Кремлевец, из приличия удерживаясь от того, чтобы часто бросать взгляд на дипломат и оттого то и дело прикрывая глаза, словно от усталости, вынужден был озаботить Аллакова еще раз. Доводы генерала были безупречны, и руководство ФСБ, естественно, ничего не имело против такой борьбы с терроризмом, но смежник «трезвого политика», связанный с Лубянкой, отказался заниматься Мироновым. В каждой конюшне все-таки свои порядки, и полной беспредельщины, чтобы со своими как с чужими разбираться, допускать нельзя.
— Не наш человек. Пусть сами ищут. На то есть милиция. А мешать не будем. Меру соблюдите, и мешать не будем. А со специалистами ссориться из-за узкоглазых — очень сейчас скользкое дело, — так сказал тот «трезвый политик», который был связан с Лубянкой, и кремлевец согласился, поскольку его собеседник мыслил правильно для человека, которому не платили денег, а делиться с ним наш «трезвый политик» не собирался. У Титычей иначе, они деньгами не меряются, они высоко, а «трезвым политикам» без рубля как выживать?
Аллакова это не смутило, и дипломат все-таки перекочевал к «трезвому политику» из Кремля. С российской милицией у полковника была своя дружб, а и, если ФСБ обещала не ставить палки в колеса, оставалось только напустить на этого Миронова охочих до таких дел сотрудников оперативного отдела, откомандированных из Туркмении в его подчинение.
Те за дело взялись бойко — родственники уже сообщили о переменах, происходящих на родине, в их ведомствах, и надо было спешить выслужиться перед новой метлой. Но с самого начала туркмены натолкнулись на неожиданное препятствие: Миронова на его квартире не было, и номеров мобильной связи, на него зарегистрированных, в абонентских базах данных не значилось. Время шло, Аллаков докладывал своему куратору из посольства, что в Филипповском переулке, о причинах задержки и просил разрешения взять в работу контакт объекта — а именно писателя Балашова. Или передать инициативу разведчикам в Германии — пусть поскребут некоего Логинова. Полковник помнил, что однажды об этого Балашова один его коллега едва не обломал зубы, и не желал действовать полностью на свою ответственность. Но Ашхабад через Филипповский переулок именно это и посоветовал, упрекнув в неподготовленности и неинформированности. Там подумали и решили, что куда проще все-таки разбираться в Москве с Балашовым, чем в Кельне, с журналистом западной службы Логиновым. Время не ждет.
Вот так и появились гости в квартире Игоря — «близнецы» и приданный им милицейским начальством в помощь участковый Рябов. И не весело бы пришлось писателю, если бы не его поход к Гале и запой у Кречинского.
Пока участковый Рябов, чертыхаясь, по два раза на дню проверял наличие жильца Балашова в квартире, Раф выставил людей присмотреть за писателем. Люди были чужие, от «крыши», но в меру уплаченных денег добросовестные. Вот и появился в самое нужное время «таксист», а вслед за ним и напарник его, тот, кого не мог ухватить взглядом Балашов.
Первой мыслью, прорвавшейся сквозь забытье, было чувство сохранности. Вид знакомых обоев говорил о том, что все плохое закончилось. Но рано. Туркмены не угомонились, они и в связанном состоянии грозили расправой Балашову. Своей принадлежности к туркменским спецслужбам они уже не скрывали и даже выпячивали ее, будто зная наверное: в Москве с ними ссориться не будут.
— Ты телефон возьми, телефон! Ты позвони папе своему, позвони. Он тебе живо попу надерет. Надерет. Ты мне трубу дай, я объясню, — выкрикивал первый «галоша», для убедительности повторяя ключевые слова.
Балашов ожидал, что сейчас «таксист» снова ударит нахала своим странным затянутым ударом, но тот принялся звонить, и Игорю трудно было разобрать, о чем он говорит и с кем. Боль от скулы расширялась волнами и накатывала на окаменелый мозг.
«Таксист» разумно рассудил, что исполнил добре свою работу, но теперь лезть на рожон против спецслужб не резон — если понтует «галоша», то его быстро выведут, как пятно жира спиртом, а если правда — то пусть стрелки забивают, по правилам. Он связался со своим начальником, коротко объяснил, в чем дело, и прислонил трубку «галоше» к уху.
— Ну, пельмень, кого себе в адвокаты зовешь? Говорят, ты московской милицией кроешься? — спросила трубка.
Сотруднику туркменской спецслужбы трудно было сразу ответить на этот прямой вопрос. Полковник Аллаков обещал помощь милиции и закрытые глаза ФСБ. А на такую ситуацию у исполнителя не было инструкций. Проклятый «таксист» не выглядел фраером, которому можно было понтами глаза залепить, и бил он рукой как обухом. Что ни говори, а как было, так и есть: Москва — сила. Думать было трудно, но нужно, и исполнитель старался, напрягал память и мозг, и жалел, что на его месте нет полковника Аллакова.
— Мне надо позвонить, — не нашел он лучшего ответа.
— Позвони. Позвони. Триста секунд тебе на звонок. А иначе Василий Иванович тебе прямо на месте уши на пятки натянет.
И «галоша» поверил этой угрозе, позвонил Аллакову. Уши стало жаль.
Аллаков был тертый калач, московские привычки знал и потому не стал терять время на угрозы сотруднику, не только провалившему простое задание, но и выдавшему связь с руководством, — теперь следовало действовать понятными противнику методами: забивать стрелку, слать туда ментовскую «крышу» или еще кого — это уже их, московских, дело — деньги-то заплачены! Заплачены, но с кем он все-таки воюет, генерал так и не знал. Неужели «трезвый политик» за такие деньги его все-таки решился кинуть и не стал договариваться с ФСБ? Или, как стало обычно в российском бардаке, левая рука не знает, что делает правая? «У нас бы поучились», — сплюнул зеленый жвачный табак в мусорное ведро Аллаков. На принятие решения ему неизвестные противники выдали девятьсот секунд. Он позвонил «трезвому политику», но тот, как назло, парился на совещании в Кремле. Специальный, для самых знающих, мобильный телефон был отключен — не иначе, как у Самого совещались… Тогда генерал позвонил Милиционеру. Милиционер хоть был постарше его и годами, и званием, но звонить ему удавалось по-простому. Как хорошо работать с «прикормленными» кадрами…
— Нужна скорая помощь, Тит Терентич! — с ходу врубил туркмен. — Очень ваши смежники подвели. Очень подвели и меня, и наших президентов.
— Что за проблема? По телефону или… — заинтересованно спросил Милиционер.
— На «или» нет времени, Тит Терентич. Мгновения, мгновения, мгновения. Тут несознательные уголовные элементы моих людей захватили — так надо же их вернуть. Их и еще одного человечка.
— А он сам того хочет?
— Тит Терентич… Не всякий человек ведь знает, чего он на самом деле хочет. Наверху согласовано, но у вас ведь в низах правовой беспредел… Помогите навести порядок на отдельном участке.
— Чьи бойцы? За что воюют? — голос Милиционера стал деловым, сухим, и это порадовало Аллакова. Были все-таки в его службе помимо тринадцатой зарплаты и иные радости.
— Все за одно воюют. Это только мы с вами — за правое дело. А кто такие — не знаю. Может, «афганцы». Но ваши, местные.
— Теперь все здесь «местные». Что вы предлагаете? ОМОН выслать?
— Времени нет. Поскольку не знаю пока, куда высылать. Встреча нужна. Мы миром пока договоримся, если вы солидно поддержите.
— Милиция стрелки не забивает. Милиция только часы заводит.
— Понимаю. Вот и заведите. У вас знание и опыт. Человеческий материал. А у нас — сами знаете что.
— Хорошо. Я до завтра помиркую…
— Тит Терентич, до завтра никак не терпит. До завтра сам бы разобрался, беспокоить бы не стал. У меня ровно семьсот секунд остались. И каждая на вес доллара. Не я, увы, место и время сейчас задаю.
«Хорошо покупать бедных русских, даже когда они богатые», — потер руки Аллаков, положив трубку.
Пока туркмены собирали со своей стороны рать, «таксист» и его шайка тоже, естественно, не дремали. Вот уже Раф узнал о возможной стрелке, за ним Миронов, и пошли перезвоны. Пока «крыша» сбила свою бригаду, «Вымпел» рекрутировал бойцов.
— Не пойдут. Государевы люди, — сказал Миронову Раф.
— Пойдут. Практика, подкрепленная теорией. Россия — ткань из пока слабо организованных сетевых структур. Пока еще предткань… Все за всех и все против всех. Мы — ячейка. Что-то вроде пресловутой «Аль-Каиды». Пойдут. За Васю Кошкина выставят своих. Оперативно и грамотно. Потому что тут последний интерес. Коренной. Последний шлюз перед всероссийским потопом. Если не идея, то ее последний эрзац.
— Моих я оставляю, Андрей Андреич. Нам резерв нужен. И так уже… Сейчас туркмены наседают, за ними другая рать придет… И так вон уже, история с нежданными гостями на московских квартирах в третий раз оборачивается совсем не карломарксовой формулой о фарсе. То с Ютовым, то с назаровскими туркменами, нынче вот эти тараканы поперли. У вас «друзей» теперь много. Вы их разморозили, теперь нахлынут. Охота была вам всякую нечисть на себя тянуть… От слов «на старости лет» Шариф воздержался.