— А что же закрывает глаза, если не убеждения?
— Вы замечали — осы какое-то время не летят туда, где прибили газетой их подругу. Между простыми коллективными организмами есть мгновенная связь. Она и составляет разум. Способ коммуникации как распознавания слабых сигналов и нахождения общего языка для их понимания… Я думаю, если в комнате двенадцать посвященных, двенадцать нобелевских присяжных, выбранных случайно из тысячи мудрецов, начнут спорить, ища решение на границе морали и опыта, и если им в этом помогут акушеры от психологии, психотерапии, которым не важна цель, но которые владеют средством, как идти к себе, в себя, к самому главному противоречию… то найденный способ «осиной почтой» распространится по улью человеческому. Вот в чем тут дело. И если это выход, то, возможно, единственный.
— То есть вы бы предложили запереть в одной комнате Зию Хана Назари, господина Буша, рабби Акиву, Ганди, Горбачева, Шимона Переса и Зигмунда Фрейда?
Пустынник рассмеялся. Он представил себе Назари в одной махонькой комнатушке с вождем, названным фамилией короткой, как путь его страны, Буш. А кто такой Зигмунд Фрейд, афганец понятия не имел. «Нет, — за Логинова он продолжил разговор с писателем, — не верно, не нужен там Буш. Не место там ему. И Назари там тоже не место. Он — боец, лидер, но не мудрец из тысячи посвященных. Пусть отправится туда Одноглазый Джудда. Пусть позовут его самого, Керима, путешественника по пустыне Времени, и он придет туда для встречи со Всадником, отставшим от Века Смертника. Но жаль — в том и мудрость Всесильного, всему живому дающего возможность найти и занять свое место в Вечности — кто услышит лисицу, сулящую хитрый мир? Кто ее услышит, если Керим Пустынник не остановит, не заставит обернуться к ней Всадника! Не остановит взрывом!»…
— А как же быть с материальными факторами войны? С деньгами, с нефтью, с водными ресурсами? — наседал на своего собеседника Логинов. Он учуял слабое место Балашова, который слишком уж увлекся «идеальным планом».
— Американский автор и бывший кадровый сотрудник ЦРУ Грег Юзовицки опубликовал документ про то, как ЦРУ удалило агентов, которые могли вовремя предупредить и о покушении на Масуда, и о теракте против США, который последовал сразу после покушения. Юзовицки указал на связь между этими событиями, которую не понять, если не брать в расчет американскую операцию «Неотвратимая свобода». Она была задумана до 11 сентября 2001 года и неосуществима в задуманном виде без ликвидации Масуда. Масуд не дал бы на афганской земле развернуться натовским войскам. И тогда вместо вторжения в российское, китайское и иранское подбрюшье дело ограничилось бы ковровыми бомбардировками лагерей Назари и Усамы и баз талибов, пары городов — Кандагара, Джелалабада, Кундуза, и передачей нового оружия северянам Льва Панджшера. Это бы только порадовало ослабевшую Москву, которая обнаружила в Масуде не заклятого врага, а свой щит для азиатского подбрюшья. Вот тут счастливо для ЦРУ появился Смертник. Ради нефти, газа и стратегических высот в Центральной Азии. И это опубликовал Юзовицки, а через несколько дней ушел из жизни при загадочных обстоятельствах. Я на днях прочел сообщение об этой смерти и нашел его статью. Там он, кстати, упоминает востоковеда Чака Оксмана, который его еще в 1979 году предупреждал, что втягивание СССР в войну на афганской земле еще обернется бумерангом самим Штатам, но политики этого не в силах понять, поскольку их мозги заполнены интересами. Интересами групп. И вот так и случилось, американцы в Афганистане, шлют победные реляции, а Юзовицки с Оксманом мертвы. И вы всерьез после этого будете говорить, что люди, держащие в руках ниточки материальных факторов, позволят вашей идеальной новой ООН услышать месседж Смертника? — окончательно «укатал» Балашова Логинов.
— Я думаю, что одно не противоречит другому, как волновая теория не противоречит корпускулярной, или как по теории Бенуа Мандельброта в самом хаотичном хаосе скрыто высоко структурированное самоподобие. Материя в отличие от идеи склонна пожирать сама себя. А те, кто задумал управлять хаосом, сами падут жертвами своей самонадеянности.
— Так считает наш гость, московский писатель Игорь Балашов, — завершил интервью Логинов.
Моисей Пустынник никому, даже Мухаммеду-Профессору, не стал рассказывать о передаче и тем паче о поселившемся в нем желании жить. Желание, длинноногое, как цапля, как птица-утопия. Дожить и попасть на ту Джиргу, где двенадцать присяжных из тысячи мудрецов найдут решение одной плоскости… Осиными небесными тропами… Ну как мог писатель прознать про «осиный способ» нахождения решений?
У Логинова проблемы после интервью Балашова 14 декабря 2001-го. Кельн
Володя Логинов в детстве любил играть в подзорную трубу. Сначала это была труба из картона и без линз, потом он влюбился в детскую двухчленную трубочку с десятикратным увеличением (у нее большая линза была выпуклой и мутной, как глаз гигантского кролика), а еще позже — в цейсовскую трубу, дорогой подарок отца. В трубу он следил за другим берегом реки на даче, за прохожими в дальнем московском переулочке, едва видном из его окна, за женщинами в соседних домах, но, по большому счету, труба все-таки служила ему для приближения звезд. Он смотрел, и понимал верность этого занятия, и не получал от него полного удовлетворения — от приближения выбранная им планета никак не становилась яснее. А именно ясность мыслилась идеалом. Жизнь представлялась поиском подходящей оптики. И вот, после чаепития у Моисея Пустынника Логинов осознал самого себя подзорной трубой, сквозь которую некто хочет рассмотреть с земли звезды. И наводит, ищет резкость, но никак не может настроить в нем оптику.
Еще Логинову пришла в голову догадка, что если себе все именно так представить, то доступным — как принцип — становится смысл. Звезд очень много, и их все надлежит пристально рассмотреть, и для каждой — своя труба. Подзорная. Но он, Логинов, предназначен только для одной звезды. И знал бы он эту звезду, можно было бы настроить под нее жизнь-оптику. В меру собственных физических параметров. И тогда вопрос: что же это за «его звезда»? Моисей Пустынник свою явственно нашел. Ему ясно, когда можно и нужно убить тирана, а когда — стереть ластиком помороченный народ. А Логинову — не ясно, потому что…
А вдруг, если настройка в Логинове враз произойдет, подберется — то тогда можно жить или уходить из жизни — жизнь окажется состоявшейся, найденное не исчезнет. Инвариант. Время умрет. Или, напротив, в момент откровения, оплодотворения оптики, оно родится.
У Логинова после передачи действительно возникли проблемы. Как уже указывалось, еще после первой его эфирной эскапады про капитана Новикова Шеф вызвал к себе одного из молодых сотрудников и предложил (на добровольных, естественно, началах), в течение месяца задерживаться подольше и потихонечку прослушивать логиновские передачи до их выхода в эфир. И если что, сразу сообщать. Передачу можно ведь отложить по техническим причинам… Денежного поощрения Шеф не обещал, но посулил преференции.
Редакционного Шефа чувство опасности не подвело. Логинов решил передачу с Балашовым выпустить в пятницу. В пятницу начальство мыслями — в выходных. Но редактор, приставленный к герру Логинову, должной бдительности не утратил, хотя Владимир, хитря, приблизил сдачу пленки к самому вечеру. Его смотритель дождался этого и логиновское творение прослушал. Он был, в общем-то, неплохой парень, этот смотритель, — просто служба денежная, а такой службой по нынешним временам, при пяти миллионах безработных, не рискуют, такую заслуживают — вот и служи. Выбирай: чужой Логинов, или семья.
А так… В глубине души он испытывал к «старику» с афганским прошлым интерес и даже почтение, которые, правда, тщательно скрывал от коллег. Прежде чем доложить Шефу, он отправился к Логинову с намерением уговорить того внести в текст изменения. Не всякий в редакции на его месте так бы поступил, и он испытывал гордость за свою благородную решимость.
— Вы меня извините, Владимир, но Ваша передача — это бумеранг, — с оттенком восхищения произнес смотритель. Он застал Логинова за сборами.
Тот покачал головой. Значит, все же застукали до эфира…
— Очень интересная программа. У нас таких никто не делает. А знаете, почему еще?
— Что значит еще?
— Потому, что за такие нашу редакцию закроют. Мы же не журналисты, а редакторы. За такую правду наш МИД нас прихлопнет, как кухарка муху. Вы с вашим собеседником обвиняете Америку в том, что она ударила сама по себе. Без доказательств… Это уже даже не наркотрафик Туркменбаши!
— Почему? Я сослался на информированного сотрудника ЦРУ Грега Юзовицки…
Возразил Логинов, хотя и понял, что происходит и откуда взялся коллега. «Но они ведь не могут снять ее с эфира! Этот ведь не сможет!»
— Наш МИД — это чей?
— Это тот МИД, который дает деньги. То есть немецкий. Хотите, я вам помогу — вместе быстрее переделаем…
Логинов ощутил, как кончики ушей обдало кипятком.
— У тебя семья? Стараешься? Долго на работе сидишь. Ты поезжай домой, а? Я думаю, нормальная передача. Йошке Фишеру что на нее обижаться?
Редактор поежился и тоже покраснел то ли от смущения, то ли от иного чувства.
— Владимир, я не могу уйти к семье. Пока мы с вами не договоримся. Иначе семью нечем будет кормить не только вам, но и мне. Вы, говорят, тут один, вы смелый, вы в горячих точках бывали… Но у нас — не горячая точка. Тут очень холодная точка. Давайте переделаем немного совсем, и я никому не скажу. Поверьте!
Логинов прищурился. Ему стало хорошо. Просто и хорошо, как в первые дни в Кабуле после институтских кабинетов. Он увидел сонную артерию на шее редактора. Резкий удар короткой дугой, и этот человек, эта помеха, погрузится в сон. До выхода программы два часа. Два часа помеха не проспит, но ее можно запереть в студии…
Логинов оборвал этот ряд мыслей. А вдруг он его убьет ударом? Вдруг тот нездоров, и задохнется? Ради чего? Ради правды, которую Логинов вознамерился передать миру именно и только сегодня? Не правды даже, а ясности. Но та ли это ясность, ради которой народы можно сводить с поверхности глобуса, как чернильные кляксы губкой? Или просто ради того, чтобы не повадно было подглядывать да подслушивать?