Я как-то в магазин бегу, смотрю, она на лестнице тряпкой мою надпись стирает.
— Не видел, кто написал? — спрашивает.
— А чего было написано? — на стене к этому времени один слог «овь» остался.
— Будто не знаешь, — усмехнулась она.
— Это кто-то углем написал.
— Кто же?
— Только не Рерих. Он сейчас за Китайской Кошкой, как носильщик, скрипку таскает…
Она закусила губу и убежала. А я хотел ее в кино позвать. Интересно, пошла бы?
В этот день Рерих передал мне записку для Китайской Кошки. Он и раньше ей записочки писал, только Кошка их рвала на мелкие кусочки и не читала.
Я с этой запиской к Инге зашел.
— От кого? — спросила она.
— Нет ли у тебя чистой тетради в линеечку?
— Я спрашиваю: от кого записка?
— От Рериха. Только не тебе, а Китайской Кошке. А тетрадь я завтра верну. Когда тебе принести?
Она:
— Дай записку прочитать!
Я:
— Ты что? Разве чужие записки читают?
Она:
— Дай… Дай, пожалуйста, а? Ну дай, ладно? Я прочитаю и отдам…
Я:
— Ладно. Дам. Только пойдем потом со мной гулять? Куда ты хочешь?
Она хвать записку — и на кухню. Я стою жду. Лук в прихожей висит. Из чьих-то рогов сделанный. Из него, значит, она стреляет. Я тетиву потрогал, как басовая струна у гитары, она зазвучала. Интересно…
Возвращается.
Я:
— Ну что? Пойдем?
Она вздыхает:
— Пойдем…
Мы оделись и вышли. Небо серое, все в плащах, держат зонты наизготовку: а вдруг дождь начнется? И Китайская Кошка в прозрачном плаще навстречу со скрипкой, а на голове гигантский розовый бант.
— Тебе записка, — говорю.
— От кого?
— Прочтешь — узнаешь.
Китайская Кошка развернула записку.
Мы пошли вперед, а Китайская Кошка записку на мелкие кусочки стала рвать. Эти клочки мимо нас, как белые листья, пронеслись.
Инга закусила губы.
— Зачем Кошка такой дурацкий бант нацепила? — спрашиваю.
Инга молчит.
С Ингой прогулка не получилась. Она молчала, а одному говорить скучно. Только когда разговор заходил про Рериха, она оживлялась. Но все время говорить про Рериха неинтересно. Я рассказал, как он за натурщицами подсматривал, а Инга только улыбнулась.
Не получилась у нас прогулка.
В этот день много чего произошло. Вернулся я домой, мама говорит:
— Новость. Оля Шаргородская не поступила в музыкальное училище. Столько денег репетиторам платили — и все на ветер…
Я зашел к Китайской Кошке. Она сидит на табуретке — глаза сухие. Китаец на стене приуныл, и круглая кошка никуда не собирается лететь.
— Не приняли? — спрашиваю.
— Не приняли. Ну а как вы погуляли?
— Плохо.
— Чего же так?
— Не знаю.
— Ясно. А про меня говорили, что я в группе самая талантливая…
— Не расстраивайся. Если говорят, что самая талантливая, на будущий год поступишь, — утешаю, все-таки с детства друг друга знаем.
— Хватит, — устало сказала она. — Дай скрипку…
Я принес. Она взяла, погладила ее.
— Этот дурак под окном стоит?
— Рерих? — Я подошел к окну. — Стоит.
Тут она вдруг сорвала с головы бант, швырнула его на пол, схватила скрипку и выбросила ее в окно.
Я своим глазам не поверил. За скрипкой — пюпитр. Зазвенел на асфальте, как брошенная шпага.
Скрипка выпрыгнула из футляра и поскакала по лужам. Тренькнули печально струны.
А под окном Рерих стоял.
— Ура! — закричал он, увидев, как скрипка из окна упала. Дурак, не понял даже, что она могла ему на голову свалиться. — Ура! — закричал он. — Теперь все по-старому будет!
Китайская Кошка высунулась из окна.
— Подбери! Подбери мою скрипку! — кричит. Рерих не обращает внимания. Орут каждый свое.
Я выхожу в прихожую, набираю Ингин номер.
— Это я, — говорю. — Посмотри в окно, что делается. Пойдем в кино, а? На семь двадцать в «Дружбу» успеем…
Она бросает трубку.
Я снова набираю.
— Ты мне противен, — говорит Инга.
Китайская Кошка спускается во двор и скрипку поднимает.
— Скрипочка моя раненая… — Прижимает ее к себе, плачет так, что люди из окон высовываются. Рерих рядом стоит и футляр держит. В луже папка с рисунками валяется. Ветер рисунки из папки вытаскивает, раскладывает на асфальте, приглашает на выставку. Только рисунки быстро намокают, и не разобрать, что там нарисовано.
Инга из окна на это смотрит: на Кошку со скрипкой, на Рериха с футляром, на рисунки — и тоже, по-видимому, плачет. Впрочем, я этого не вижу и поэтому со стопроцентной уверенностью сказать не могу.
Да… Все пошло шиворот-навыворот с тех пор, как Китайская Кошка начала играть на скрипке…
АФАЛИНА
Ровно в половине восьмого выходит она из дому, стучит каблуками по лестнице, пинает мусорные бачки, насвистывает что-то модное и смотрит, не появилось ли на стенах новых надписей.
Занятия в школе начинаются в половине девятого, идти до школы десять минут, а она вот уже целую неделю выходит на час раньше. «Чтобы голова была ясная», — говорит она бабушке. Ее родители в это время спят, и только дверь в спальню тихо ходит туда-сюда из-за сквозняка. Круглый год ее мама и папа не закрывают в спальне форточку.
Она идет по двору и знает, что если оглянется на свое окно, то увидит бабушку, которая робко помашет ей рукой. Седьмой год бабушка провожает и встречает ее, и ей трудно представить себе внучку за партой. Гораздо легче на маленьком троне с крохотной, игрушечной короной на голове.
Она проходит под аркой — и оказывается на Ленинском проспекте.
Раннее сентябрьское утро — время, когда стекла витрин магазинов чисты и прозрачны, а улыбки у девушек с рекламных фотографий радостны и безмятежны. Девушки рекламируют сумки и бижутерию. Вечером же, когда она возвращается домой после теннисной секции, витрины запыленные, а улыбки у девушек усталые, словно это они, а не продавщицы, весь день стояли у прилавков.
Ее зовут Света, фамилия Фалина, она учится в седьмом классе и носит дурацкую кличку Афалина. Так называется черноморский дельфин.
Эту кличку дал ей Петя Лукин еще в третьем классе.
Петя Лукин — отличник по всем предметам, гордость и надежда школы, учиться для него все равно, что для Афалины ходить по двору, где она делает, что хочет.
Много лет Петя сидел с ней за одной партой, дергал за косы и бил по локтю, если она случайно нарушала границу, которую он прочертил ручкой поперек парты.
Но с тех пор все изменилось.
Афалина догнала Петю по росту, теперь он сидел через три парты от нее и каждый день писал ей записки, на которые Афалина и не думала отвечать.
В школе она вообще пишет, только когда диктуют, а говорит — когда вызовут. Получает она сплошь четверки. Балл ей снижают за «отсутствие собственных мыслей».
Правда, иногда снижают балл и Пете Лукину, но за то, что собственные мысли забивают у него то, что необходимо знать совершенно конкретно.
«Устами Афалины глаголет учебник», — это афоризм Пети Лукина.
Твердая пятерка у Афалины по физкультуре и примерное поведение. Она выше всех девочек прыгает в высоту, быстрее всех бегает все дистанции и шутя справляется с упражнениями на брусьях и на бревне. И на всех уроках сидит спокойно, не отвлекаясь. За первую неделю учебного года Афалина получила одно-единственное замечание от классной руководительницы.
За короткую юбку.
— Таких коротких юбок не носит ни одна девочка в школе! — сказала классная руководительница.
— Это не юбка короткая, а просто ноги у меня самые длинные в школе, — спокойно возразила Афалина. — Любая юбка короткой покажется…
Девочки-одноклассницы Афалину не любят. Во-первых, она с ними почти не разговаривает, во-вторых, все мальчики класса тайно или явно влюблены в Афалину.
Со своей единственной подругой Афалина разругалась еще в шестом классе. И та по секрету сказала девочкам, что Афалина может целый день пролежать в ванне, что в школьной сумке носит набор польской косметики и что самая заветная ее мечта — купить мотоцикл «Ява», надеть кожаную куртку и гонять по городу. Впрочем, кожаная куртка уже сейчас постоянная одежда Афалины. А еще она любит высокие сапоги.
Афалина выламывает прутик и ходит по двору, похлестывая себя по сапогам этим прутиком.
— Эй ты! Амазонка рыбья! — высовывался, бывало, из окна Петя Лукин. — Где твоя механическая лошадь?
Когда Петя учился в пятом классе, его показали по телевизору. Петя на математической олимпиаде для младших школьников ухитрился решить конкурсные задачи для поступающих в вуз. «Математика — наука творческая, — сказал Петя с голубого экрана. — Надо только ее любить и много думать… И можно решить любую задачу, даже не из области математики…»
Афалина — худая, по росту — вторая в классе среди девочек, по внешности — далеко не самая красивая. У Афалины узкое лицо и быстрые, зеленые глаза. Неизвестно почему, Петя Лукин назвал их «уксусными». Они редко бывали мечтательными. И напрасно Петя искал в них что-то похожее на сочувствие. Этого в «уксусных» глазах Афалины не было.
Итак, в половине восьмого Афалина выходит из дому. На ней синяя юбка, кожаная куртка, сумка на ремне. В сумке кроме тетрадок и учебников лежит книга «Легенды и мифы Древней Греции». Еще в сумке прыгалка и журнал «Катера и яхты». Время от времени Афалина строптиво встряхивает головой, и светлые волосы разбегаются по кожаной куртке. Но потом ветер, точно занавеску, заворачивает их набок, открывая длинную шею Афалины.
Кругом листья. Облака, как воздушные шары, поднялись высоко-высоко, и Афалина не может рассмотреть облачного человечка, который, как ей в детстве утверждала бабушка, живет в каждом облаке.
Но зато она прекрасно сумела рассмотреть Петю Лукина, бывшего своего насмешника, который как таракан выскочил из стеклянного коробка троллейбусной остановки.
Афалине смешно смотреть на Петю, как он, рискуя угодить под машину, перебегает через дорогу. Из-за Афалины Петя тоже выходит из дому на час раньше.