Кафедра и трон. Переписка императора Александра I и профессора Г. Ф. Паррота — страница 105 из 183

[Санкт-Петербург, между 7 и 13 июля 1803 г.][311]


Государь!

В мыслях снова с возлюбленным моим Благодетелем беседую. Нуждаюсь в утешении, ибо в переговорах своих встречаю сплошь противоречия и проволочки. Быть может, неправ, когда в других предполагаю часть того огня, какой меня сжигает. Но когда же добро восторжествует?

После стольких споров остается пункт, относительно коего не могу я положиться на суд Главного правления, не изменив долгу своему, а именно вопрос о 10 000 рублях на пенсии. Сперва, хотя и нашли, что дело это хорошее само по себе, мне в просьбе отказали исключительно потому, что требовалось сыскать недостающие 6000 рублей для Училищной комиссии Дерптского округа[312]. Когда Ваше Величество нашли, что несправедливо нас обременять этими расходами, коих не учли в акте постановления, меж тем как другим русским университетам дополнительные суммы на это выделили, и благоволили мне обещать сию несправедливость исправить, полагал я, что все препятствия устранены. И что же? Другую нашли причину для возражений – ревность университетов русских.

Государь! Не удивлюсь я, если сочтете Вы, что я не историю своих переговоров Вам сообщаю, а сатиру на них. Не поверите Вы, что, хотя суммы, нам назначенные, определены, запрещают нам их использование разумное и предусмотрительное, которое нас от происшествий предохранит и уснастит университет возможностью будущего расширения, – использование, долженствующее обеспечить потомкам нашим богатства, в которых мы сами себе отказываем ныне, несмотря на страстное желание самого блестящего процветания нашему Университету. Не поверите Вы, говорю я, что запрещают нам использование этих сумм из страха, как бы мы русские университеты не опередили. Что же скажете Вы, Государь, когда узнаете, что благородный Новосильцев, коему обязан я почти всеми моими успехами, а наш бравый атлет Клингер – столькими победами, что именно Новосильцев нам препятствует?

Постиг я скрытые причины сего поведения, понял, что цель его в том заключалась, чтобы сходное преимущество обеспечить другим университетам, и тотчас предложил открыто то, что он как член Правления предложить не мог, и он меня поддержать не преминул. Но для этого пришлось бы переменить штатные суммы, университетам русским назначенные, быть может, даже отказаться от излюбленных идей, которые сии заведения погубят, пришлось бы признать, что авторы их уставов природу вещей не исследовали вполне.

Государь! Когда представит Вам граф Завадовский наш Устав, благоволите вспомнить о сем пункте, благоволите потребовать, чтобы министр параграф о пенсиях внес в том виде, в каком я просил. Тем самым услугу, и очень большую, окажете не только Дерптскому университету, но и всем университетам Империи. Тем самым подвигнете их добиваться изменений штатных сумм, а от сего последует ревизия чрезвычайно необходимая всего их устройства, испорченного духом лживым. Сей лживый дух есть истинный враг русских университетов, именно он превратит их в заведения посредственные, во всем уступающие университету Дерптскому; он есть червь, по вине которого не сделаются они великими, а трусливые предвидения, у них моими так называемыми амбициями и моими речами в пользу университета Дерптского вызванные, сбудутся. Знаете Вы, Государь, как я русской нации сочувствую. Когда бы не подвигали меня к тому правила мои, подтолкнуло бы сердце; ведь сия нация – Ваша. Но позвольте мне тихой местью насладиться и оставить их коснеть в заблуждении. Да принесут эти идеи пользу России и да не узнает она никогда о моей к тому причастности.

Министр и другой предмет представит на рассмотрение Вашего Величества, а именно толкование параграфа 16 в акте постановления, который дома, занимаемые профессорами, освобождает от военного постоя. Дерптский магистрат, который ни единой возможности не упустит, чтобы на нас гонения обрушить, обложил дома, где профессора живут, налогом взамен военного постоя, и министр это справедливым полагает, как будто можно взимать плату деньгами за повинность, какую натурой платить не должно. Позвольте мне, Государь, прибавить к сему замечанию, которое уже толкование параграфа 16 объясняет вполне, несколько слов о причинах, какие меня заставили при утверждении акта постановления об этом параграфе просить. Речь шла о том, чтобы для членов Университета добиться квартирной платы не столь огромной; если же военный постой налогом на дома заменят, разве платеж квартирных денег меньше станет? Известно мне, Государь, что всякая привилегия сама по себе есть несправедливость, учиняемая против коммуны. Но государство привилегии с умом раздает, если одновременно коммуне предоставляет заметные выгоды. Так вот, Государь, городу Дерпту Университет приносит выгоды неисчислимые, не только в сфере умственной, но и по части финансовой. Годовой оборот в 160 000 рублей по меньшей мере, оживление художеств и ремесел, почти вдвое возросшая квартирная плата – разве сих оснований недостаточно, чтобы дома 28 профессоров от военного постоя освободить? Благодаря университету все дома дерптские почти вдвое больше приносят дохода, чем прежде, а оплакивают потерю нескольких сотен рублей, какие за наши квартиры получать могли бы! Теперь, Государь, судите сами, будет ли несправедливо просить сию прерогативу распространить на других членов Университета, и позвольте мне сию просьбу повторить в отношении тех бедных людей, которые в том нуждаются куда больше профессоров, и пусть выучит магистрат дерптский на этом примере, что к другим придираться – значит самому себе вредить. Не нужно ничего в акте постановления менять, а только в параграф 14 Устава, который министр представит на утверждение Вашего Величества, уточнения внести.

Государь, когда бы желал я уподобиться тем, кто Дерптскому университету отказывает в устройстве, какого он для себя добивается, мог бы Вам напомнить, что все особы, в других университетах российских служащие, квартиры имеют бесплатные[313]. Так дело обстоит в Вильне и Москве; в Харькове строят на сей предмет огромные здания, и денег на это хватает. Только мы в Дерпте этой прерогативы лишены, что приводит к лишнему расходу в 5 или 6 сотен рублей, и это в Дерпте, где жизнь и без того очень дорогая.

Говоря по-простому, я, Государь, рискую на себя Вашу немилость навлечь, утомляя Вас рассказом о вещах очевидных. Но на что мне Ваша милость, если она мне такого права не дает? Утаить от Вас истины, какие я поведать обязан, использовать доверие, каким Вы меня почтили, ради личной моей выгоды, значило бы подло предать интересы человечества, каким я служу и по призванию, и по должности. Нет, Государь, клянусь Вам, милостям Вашим меня не развратить.

22. Г. Ф. Паррот – Александру I

Санкт-Петербург, 14 июля 1803 г.[314]


Государь!

Принужден я наконец, как ни стремился к обратному, воззвать к авторитету Вашего Величества в споре между общественным благом и графом Завадовским. Не пренебрег я ни одним средством, для того годным, чтобы министра возвратить на путь истинный; полагал, что во многом преуспел. Идя на уступки друг другу, Главное правление училищ, министр и я пришли в конце концов к согласию по каждому параграфу Устава Дерптского университета, которые определяют его внутреннее устройство и развитие до той поры, когда опыт покажет изъяны, подлежащие исправлению[315]. Все получило, казалось, одобрение министра, и я радовался, что его поддержкой заручился. Исправил он собственноручно вторую часть сего труда, а теперь не желает под ним свою подпись поставить в знак согласия с его содержанием, дабы можно было сей документ представить на одобрение Вашего Величества. Цель министра в том состоит, чтобы вывести меня из терпения, вынудить из Петербурга уехать без Устава, а в мое отсутствие сможет он здравому смыслу вопреки сей документ своими собственными заблуждениями уснастить.

Государь, отстаиваю я не темные дела, яркого света боящиеся; Устав наш, каким мы его написали и каким остается он по-прежнему после поправок, мною принятых из миролюбия, есть гордость Университета нашего. Лучшие профессора наши, сочиняя его, всякий миг в мыслях держали общественное благо, Вас и потомков.

Что же противопоставляет министр моему желанию дело покончить? Отговорки, которыми даже незначительное нарушение приличий едва ли возможно извинить: нездоровье жены своей! Вот как ценит он вверенное ему дело, важнейшее для общественного блага. Когда его торопят, всегда отвечает он, что спешить некуда, и вскоре с народным просвещением обстоять будет дело так же, как с законодательством[316]. Бросьте взгляд, Государь, на Министерство народного просвещения. Где все те русские университеты, какие хотели Вы даровать Вашему отечеству, страждущему под гнетом невежества, несмотря на все усилия Ваши и жертвы, Вами принесенные для его освобождения?

Государь! 1 августа начинается наш семестр. Должен он начаться по правилам. Пора анархии положить предел; персональная власть ректора должна место уступить законам окончательным; весь Университет, а в первую голову преемник мой Вас о сей милости умоляет[317]. Они ее заслужили. Ждали мы до последней минуты, чтобы министра ни в чем не стеснять. Всего две недели осталось до начала семестра, а сколько еще вещей мне сделать надобно! Напечатать Устав и законы о делах уголовных, произвести имматрикуляцию новых студентов, частично их проэкзаменовать, устроить полную ревизию всего, что при моей администрации сделано было, дабы дела передать моему преемнику, сочинить мою речь, приготовить два курса по физике и проч. А радости семейные! Государь, после такого года, какой выдался мне, после того как стал я, можно сказать, чужим для жены и детей, имел я право им обещать провести несколько счастливых дней в их обществе, вновь сделаться отцом и супругом. Бездействие министра меня уже этой радости лишило; жена и дети втуне ждут моего возвращения. От трудов моих и обязанностей достается им одна лишь горечь, а все наслаждения на мою долю выпадают, и эта мысль мне удовольствие портит.