[383], с каковой сходных у нас не имеется!), а другим надежду подадите, надежду, которую воплотить, конечно, не прежде надобно, чем мы с устройством наших семинарий покончим, а после этого и для них деньги найдутся.
Приходские училища в городах устроить можно без расходов экстраординарных. У нас еще деньги, от приказов общественного призрения полученные, остались. Половины хватить должно. Второй половины достанет на покупку и содержание зданий для прочих разновидностей школ, хотя министр на эти нужды всю сумму потратить предписал.
Отчего же столько уловок потребны, чтобы вынудить Министерство народного просвещения быть своего названия достойным? Согласно его начертанию, отвечает оно только за университеты, гимназии и училища уездные <то есть за меньшую часть школ>.
Теперь 8 утра. Отдохну несколько часов, чтобы набраться сил в ожидании приказов Ваших.
Паррот, Вас всей душою любящий!
Простите мне дурной почерк. Лучше написать не мог.
59. Г. Ф. Паррот – Александру I
[Санкт-Петербург], 24 апреля 1805 г.
Государь!
Вы больны. Не смея подле Вас быть и за Вами ходить, как всем сердцем желаю, хочу по крайней мере мысленно к дражайшей Вашей особе приблизиться, сказать, как я Вас люблю, и тем Вам доставить, если смогу, несколько приятных минут, а другого способа для сего нет у меня. Уже много раз говорил я Вам, что Вас люблю за то, что Вы это Вы, за нежные и возвышенные чувства, какие Вы к человечеству питаете, за Ваше сердце, за все, что Вам истинно принадлежит. Вижу Вас всегда без покровов, без примет внешнего величия и в этом-то виде Вас почитаю самым искренним образом. Прекрасная Ваша душа мне во всей своей чистоте является, и я на ее суд отдаю каждое мгновение моей жизни. Именно в ее присутствии рукоплещу я благородным своим чувствованиям; именно в ее присутствии краснею за оплошности, мною допущенные; именно в ее присутствии Вас виню в тех оплошностях, какие Вас совершить заставили. На ее суд отдаю все свои поступки и все Ваши. – Александр! Днем о Вас часто думаю, вечером засыпаю с образом Вашим перед глазами, утром просыпаюсь, переполненный Вами, и все сие на пользу идет моей добродетели. Ангел-хранитель! Чистый человек, коего мне Провидение даровало, чтобы я самого себя превзошел, храни вечно то место, какое ты в моем сердце занял[384]; будь вечно первым из людей. Именно в этот миг, когда тревожусь я за твое здоровье, когда пребывает сердце мое во власти опасений, быть может безосновательных, за твою жизнь, в этот миг чувствую я особенно ясно все, чем стал Ты для меня и для человечества. Я видел людей, вижу их и теперь в самых разных обличиях. Надобно им дорогу к добру указывать, но те, кто это сделать способны, делают так мало! Казалось, очнулась Природа от долгого обморока, дабы произвести на свет на юге Европы человека возвышенного. Он Природу предал и предпочел людей угнетать, а не возвышать, подлую радость предпочел наслаждению чистому; редкостные его таланты служат одному лишь злу, а если однажды принесут они добро помимо его воли, то случится это не прежде новой череды несчастий. – Мой Александр! Станете Вы тем возвышенным человеком, каким не стал он со своей мелкой душонкой. Природа, с Бонапартом поражение потерпев, предприняла с Вами вторую попытку. Провидению угодно, чтобы стали Вы великим, коль скоро оно Вам все даровало, что для сего потребно. Излишек Добродетели, если позволительно так о Добродетели говорить, есть единственный Ваш недостаток! Дрожите Вы от страха допустить несправедливость, и страх этот Вашу душу парализует, в которой энергии больше, чем сами Вы думаете. Заставляет она Вас забыть, что, пока Вы размышляете о способах один раз справедливость выказать, тысячу несправедливостей творят от Вашего имени. Заставляет она Вас забыть, что зло, Вами причиненное, исправить можно, что всегда можно на Александра плохо осведомленного апелляцию подать Александру осведомленному хорошо, тогда как зло, другими совершаемое от Вашего имени, непоправимо, ибо апелляцию до Вашего сведения довести могут только те, кто сами зло творят.
О мой Александр! Будете ли Вы любить по-прежнему моралиста Вашего? Скажите да; не ради того, чтобы мою к Вам любовь сохранить, но ради того, чтобы мне миг счастья доставить. – Да хранит Вас Небо!
Ваш Паррот
60. Г. Ф. Паррот – Александру I
[Санкт-Петербург], 1 мая 1805 г.
Государь!
Не знаю, помните ли Вы, что жду я Вашего приказания, дабы Вам отправить мой новый план устройства приходских училищ. Посему беру на себя смелость Вам его послать, моля Провидение о его судьбе позаботиться. Это последнее усилие, какое я сделать способен; благоволите же, Государь, даровать мне счастливую возможность Вам несколько деталей, несколько соображений, кои в плане разъяснить не было уместно, на словах поведать и ответить на вопросы о трудностях, которые возникнуть могут <и которые разрешить способно знание местных условий>.
Есть у меня и другие причины неотложные об этой милости просить. Из всех прочих предметов командировки моей сюда ни по одному официального решения не вынесено. Вам о них не докладывают, и в результате четыре месяца жизни моей прошли без малейшей пользы для блага общественного!!! В Дерпте сетуют на длительное мое отсутствие, и какому смертному упрека не бросят, если он деньги тратит, но ничего не добивается? Здесь слухи ходят, что я в немилость впал, даже действия официальные, хоть и не прямые против меня предпринимают. – Ради победы, Государь, все стерпеть можно; пока остается надежда, останутся у меня и силы. Но что, коли надежда растает?
Пребывание мое здесь в сражение превратилось, исход которого покажет в Петербурге, может ли власть министерская победу одержать над видами, любезными Вашему сердцу, а в Лифляндии – останется ли все, что Вы для земледельцев сделали, призрачным или нет. – В мыслях не имею Вас толкать на меры необдуманные. Помните Вы наверняка, что по приезде сюда сам Вас просил о моих предложениях с людьми образованными посоветоваться. Есть ли у меня хоть одна причина желать Вас обмануть? Зато сколько у меня причин Вас любить!
Государь! Умоляю Вас меня выслушать еще один, последний раз! После чего, утешенный или поверженный, вернусь к своим пенатам, уступлю место людям могущественным, которых мой вид оскорбляет. Для себя самого ничего не желаю, кроме уверенности, что еще дорог я Вашему сердцу.
Паррот
Перед тем как это письмо написать, от которого, возможно, во многом судьба блага общественного, процветание Университета, личное мое счастье зависит, исследовал я свое сердце вплоть до самых потаенных его уголков. Ничего другого там не нашел, кроме любви к людям и любви к Вам. Когда бы там эгоизм обнаружил, счел бы себя недостойным защищать дело, до сей поры столь чистое, тем более защищать перед Вами. Но побуждения мои чисты, как и Ваша воля, и вот почему смею я между Вами и Вашим окружением встать и попросить, чтобы мой голос на весах Вашей справедливости столько же весил, сколько их голоса[385].
Умоляю Вас мне два слова в ответ прислать. Если когда и был я этого достоин, то бесспорно сегодня, в ужасном ожидании пребывая.
61. Г. Ф. Паррот – Александру I
[Санкт-Петербург], 7 мая 1805 г.
Государь!
Я несчастен, и лишь по сей одной причине дерзаю снова Вам писать. Умолял я Вас в последнем письме мне хоть слово <два слова> в ответ прислать. Заклинаю Вас всем самым святым, что только Природа произвела, чувством, одного человека с другим связующим, тем чувством, что сумело громадную дистанцию преодолеть, кою судьба между нами воздвигла. Могу все потерять. Но не могу себя сознавать заслужившим молчание Ваше в тот миг, когда все мое счастье, вся моя вера в человечество от одного Вашего слова зависит. – О счастье не мечтаю больше, желаю лишь одного – узнать, до какой степени буду несчастлив.
Но Вы будьте счастливы!
62. Александр I – Г. Ф. Парроту
[Санкт-Петербург, 8 мая 1805 г.][386]
Не отвечал я Вам, потому что хотел о времени нашей встречи сообщить. Но в эти дни занят был постоянно. Надеюсь Вас принять в четверг во второй половине дня[387], но не хочу больше с ответом медлить, потому что последнее письмо Ваше меня всерьез огорчило. Отчего Вы всегда так страстны, отчего отчаиваетесь так скоро? Решимость должна рука об руку идти со спокойствием, неужели Вы без него обойтись хотите? Есть случаи, когда сомневаться – значит обижать; чем же дал я повод сомневаться в моих чувствах к Вам? Разве уважение Ваше ко мне доверия не предполагает?
Весь Ваш
63. Г. Ф. Паррот – Александру I
[Санкт-Петербург], 9 мая 1805 г.
Государь!
Мой Александр! Мой Герой! Вы меня к жизни возвратили. Отчего не могу я у Вас на коленях прощения просить за то, что Вас огорчил! – Но касательно моих сомнений Вы ошибаетесь. Сомневался я в событиях, а не в Вас, не в сердце Возлюбленного моего. Простите мне мою страстность. Прощение мне даруете наверняка, когда поведаю Вам все подробности. Увидите, что ни дня нельзя терять.
Письмо Ваше карандашом написано, но его строки в моем сердце отпечатаны будут, и когда не будет на свете ни Вас, ни меня, человек, общественному благу страстно преданный, человек чувствительный, знающий цену нежной дружбе, моей участи позавидует.
Хотел бы Вам сказать, как Вас люблю. Смогу ли все, что чувствую, выразить?
Простите Вашего Паррота.
64. Александр I – Г. Ф. Парроту
[Санкт-Петербург, 11 мая 1805 г.][388]