Не считаете же Вы, что я настолько неразумен, чтобы сердиться на Вас за такую малость? Огорчен, что еще вчера не смог Вас разубедить, поскольку был в Павловске. – Приходите сегодня в половине восьмого.
Весь Ваш
[Росчерк]
65. Г. Ф. Паррот – Александру I
[Санкт-Петербург, 13 мая 1805 г.]
Государь!
Чувствую настоятельную потребность Вам написать. Колебался вчера весь вечер, боялся Вас утомить. Но сопротивляться больше нет мочи. Сердце чувствами переполнено. Помните ли Вы тот миг, когда решили судьбу приходских училищ? Я взволнован был и хотел Вас благодарить, поздравить с сим счастливым событием[389]. – Не смог. Чувство, которого природу в тот момент понять не сумел, мне помешало и, можно сказать, душу стеснило на все то время, что я подле Вас провел. Я был на сей раз не только от счастья пьян, но и встревожен.
Вернувшись домой, попытался я в этом чувстве разобраться, какого в Вашем присутствии никогда не испытывал; причину его отыскал. Показалось мне, хотя смутно, что Вы в тот момент, когда решение приняли, счастливы не были. Без сомнения, в тот момент тяготило Вас ожидание грядущих трудностей. Мой Александр! Имей я о счастье лишь понятия заурядные, возможно, по слабости душевной посоветовал бы Вам обстоятельствам уступить. Но знаю я, как сладостно человеку ощущать, что он трудности преодолел ради благого дела; знаю и о раскаянии, которое следом за слабостью наступает. И столько же из любви к Вам, сколько из любви к добру советую Вам не убояться неприятностей, какие за Вашим решением последовать могут.
Обязан я с Вами и еще одним соображением поделиться. Знаете Вы, должно быть, лучше меня о жестокой борьбе между людьми добрыми и злыми, которая на Ваших глазах идет. Четыре года назад сами Вы эту борьбу начали, и что же, продвинулись ли хоть немного к победе? Сумели ли врагов добра не скажу повергнуть, но хотя бы пошатнуть? Нет; они сильнее сделались, чем в день Вашего восшествия на престол. Друзья Ваши чувствуют это могущество противной стороны и начинают слабеть. Разве не шли Вы на уступки? Разве пренебрегли хоть одной попыткой примирения добиться? Разве поступали хоть когда-нибудь опрометчиво? Нет, и я знаю, что душа Ваша, приверженная добру, не могла не страдать бесконечно от необходимости каждый день на новые уловки пускаться. Опыт этих четырех лет должен Вам истинные Ваши интересы открыть. Призовите на помощь гений Петра I, заговорите как Повелитель с вельможами, которые только того уважают, кого боятся. <Будьте деспотом ради спасения Вашей нации.> Воспользуйтесь властью диктаторской, какою устройство Вашей империи Вас наделило; это единственный способ Вашим друзьям, которые нынче непреодолимую чувствуют потребность покориться, Новосильцеву, Клингеру, мужество воротить, почти их покинувшее.
Перенеситесь мысленно во Францию. Взгляните, что тамошний губитель свободы дерзнул совершить, чего сумел добиться вопреки своей нации и всей Европе. Знает он, как скоро можно людей силой покорить, и, к несчастью, в расчетах своих не обманывается. Вы покорить призваны Вашу нацию. Ваш сан, устройство Вашей Империи, тщетные Ваши попытки успеха добиться, идя на уступки, все Вам предписывает действовать твердо, нападать, а не защищаться. Только так избавитесь Вы от страха вечно жить по чужой указке, даже по указке друзей Ваших.
Мой Александр! Мой Герой! Не скроется от Вас, что дает эти советы истинный Ваш друг, Ваш Паррот, который охотно бы жизнью и славой своей пожертвовал ради Вас, ради славы Вашей. Я честолюбия лишен, а твердая решимость ни за что счастливую безвестность не променять на карьеру политическую должна Вас в моей искренности уверить. Если Вы не победите – Вы знаете, как сильно меня ненавидят; стану я первой жертвой мстительных вельмож и ничего не хочу предпринимать ради своего спасения, чтобы Вам свое бескорыстие постоянно доказывать. Отчего не могу я сей же час Вас к сердцу прижать! – Позвольте мне Вас увидеть как можно раньше, чтобы Вам в подробностях то рассказать, чего коснулся я второпях лишь слегка.
66. Г. Ф. Паррот – Александру I
[Санкт-Петербург, 19 мая 1805 г.][390]
Государь!
Вчерашний день мне спокойствие возвратил. Члены Правления план заведения приходских училищ исследовали, приняли без сопротивления и, больше того, несколько замечаний сделали, которые на Ваше утверждение представят, – а следственно, не просто Вам повиновались, но выказали привязанность к общественному благу и к особе Вашей. Насладитесь же этим двойным триумфом, и да позволит Вам Небо вкушать как можно дольше прекрасные плоды Вашего упорства, Вашей неколебимой любви к людям! А я счастлив тем прямым добром, какое Вы творите, и надеждой, что Вы счастье черпать будете из одного-единственного источника, какой Вам его принести может, – веры в свою добродетель, свою силу, труды свои. О, как хотел бы я этот миг быть представителем всего человечества, дабы моей благодарности сообщить все то значение, какого Ваше сердце достойно. Примите ее по крайней мере от сердца, верного людям и своему герою. Всю свою жизнь посвящу тому возвышенному поприщу, которое Вы мне открыли; двигаться буду по нему благоразумно и решительно. Даю Вам обещание.
Не знаю, что сталось с другими Вашими поручениями министру; надеюсь на лучшее. Но предвижу, что, даже если он все их без исключения завтра на Ваше утверждение представит, копирование их еще несколько дней займет. Меж тем Клингер хочет в воскресенье в шесть утра выехать, а Вам известно, что я должен в Дерпте хотя бы на один-два дня раньше него оказаться. Благоволите, Государь, приказать ему отъезд до среды отложить. Только Вы это сделать можете и благоволите это сделать еще сегодня, чтобы он к отъезду не готовился понапрасну. Признаюсь, Государь, что дольше медлить нельзя, если не хочу я пропустить ректорские выборы, которые по Уставу в конце месяца состояться должны.
Есть у меня и еще одна просьба, которую высказываю с отвращением и не без смущения, но другого выхода нет. Вот уже два месяца мне Университет денег не платит, не только потому, что вообще трудно на такое долгое путешествие деньги в штатных суммах университетских отыскать, но, главное, потому, что Рижская казенная палата нам последние выплаты задерживает. Так вот, Государь, поскольку пообещали Вы по доброте Вашей выдать мне 6000 рублей на бани, благоволите это сделать теперь, чтобы я с долгами мог расплатиться и в момент отъезда сложностей такого рода избежал. По приезде в Дерпт постараюсь найти способ издержки возместить. Государь! Вы один мне подобное доверие безграничное внушаете.
Наконец, Государь, жду с нетерпением, нежнейшей привязанностью рожденным, счастливого мига, когда смогу Вас увидеть и сказать Вам откровенно все, что сердце подскажет. Вы счастливым делаете
Вашего Паррота.
67. Г. Ф. Паррот – Александру I
[Санкт-Петербург], 23 мая 1805 г.
Государь!
Простите мне эти несколько строк. Вижу я по тому, как события развиваются, что Вы о делах моих и обо мне печетесь с добротой неизъяснимой. Но у сердца моего есть нужда настоятельная, Вам известная, – должен я Вас увидеть перед отъездом; перед отъездом, который другая нужда, также настоятельная и также Вам известная, откладывать не велит. Благоволите, молю Вас, благоволите мне дать знать (если возможно, еще сегодня утром), когда буду я иметь счастье быть принятым моим благодетелем. На сей раз смею Вам обещать, что благодарность выскажу, достойную Вас и благодеяний, коими Вы меня осыпали. Я все, чего желал, получил, думая едва ли не исключительно о Вас. Поднесу Вам плоды сего с преданностью, какую Вы один в целом мире в меня вселить сумели.
Паррот
68. Александр I – Г. Ф. Парроту
[Санкт-Петербург, 25 мая 1805 г.][391]
Надеялся я для Вас время найти сегодня во второй половине дня, но приезд курьеров, а затем и Новосильцева никакой мне возможности не оставил. Смогу Вас принять завтра, жду Вас в половине шестого вечера.
[Росчерк]
69. Александр I – Г. Ф. Парроту
[Санкт-Петербург, 26 мая 1805 г.]
Внезапные хлопоты, связанные с отъездом Новосильцева[392], принуждают меня нашу встречу перенести на завтра, на то же время.
Весь Ваш
[Росчерк]
70. Г. Ф. Паррот – Александру I
[Санкт-Петербург], 27 мая 1805 г.
Государь!
В одном из предыдущих писем сказал я, что борьба Ваша против лихоимства и недоброжелательства до сих пор Вам победы не принесла. Позвольте мне на сей счет подробнее изъясниться, ибо ненавижу я общие правила, которые без немедленного применения остаются не более чем скоротечными формулами, бесполезными, а зачастую и вредными для того, кто их в ход пустить желает.
Из-за географического положения Вашей столицы Вы на окраине Империи пребываете. Нравственное Ваше и политическое положение Вас еще сильнее от ее внутренности отдаляет. За те пять месяцев, что я здесь нахожусь, постарался с этой внутренностью познакомиться поближе как наблюдатель, движимый одной лишь любовью к Вам. Только это чувство могло меня заставить без огласки за пределы моего круга выйти, дабы помочь Вам прочесть несколько страниц из иероглифической книги, в которой судьба Вашей Империи означена, книги, фрагменты которой только на нравственной физиономии империи и тех, кто ею управляет от Вашего имени, прописаны.
Знаки, подсказавшие мне, что дух вельмож берет верх над Вашими стараниями человечеству помочь, суть дух общественный и медленное, но явственное удаление друзей Ваших. Лишь только известны сделались Ваши намерения большинству Нации благодетельствовать, со всех концов Империи явились люди, Вашим правилам преданные. Раздались отовсюду предложения касательно освобождения крестьян, либо одновременном, либо постепенном. Убеждения и тщеславие, любовь к общественному благу и честолюбивые надежды – все разом в ход пошло. Последовали отсель несколько успехов мимолетных. – Нынче подобные идеи больше не в моде. Больше Вы адресов в таком роде не получаете, и даже Лифляндия Вас за то благодарит, что Вы земледельцу благополучие даровали, ни в чем помещика не ущемив!!! Дело, кое защищали Вы, более не существует. Отчего? Оттого, что Вы его не защищаете, а перестали Вы его защищать не оттого, что в теории разуверились или желание утратили (сердце Ваше не переменилось!), а оттого, что помощи лишены. Сопротивление, Министерством народного просвещения мне оказанное (шла речь лишь об одном уголке Империи), не убеждениями порождено, а страхом. Не говорю о тех трусах, которые ревнуют к доверию, коим Вы меня отличаете, говорю о тех, кто общественное благо и Вашу особу любят, но оппозиции боятся. Чувствуют они, что оппозиция эта верх берет. Чувствуют, что у Вашего царствования виды надежные, а средства – не слишком. Чувствуют, что вельможи во зло употребили идеи совсем не популярные вдовствующей Императрицы, чтобы без ее ведома партию собрать, которая ее мат