[396]. Предположим, что будет он написан, так недостанет у Вас подданных для его исполнения на всем пространстве Вашей Империи. Лекарство, о коем я говорю, конечно зла не истребит во всем нынешнем поколении, но поможет оно в борьбе со злом многим индивидам, а власти принудит к большей бдительности; нация же, увидев, как решительно Вы за справедливость ратуете, своему государю больше сочувствовать станет.
Вдобавок Комитет по принятию прошений Ваши личные труды облегчит без ущерба для благополучия индивидов не только напрямую, но и косвенно, ибо позволит Вам на министерства переложить множество мелких дел, которые не могут Вам не докучать, а притом будете уверены, что о допущенных оплошностях Вас известят без умолчаний. Таким образом, сей Комитет укрепит Ваше доверие к министрам, доверие, которое Вам необходимо и которое Вы им оказывать обязаны до тех пор, пока они на своих постах пребывают, но притом у Вас и иные средства проверки в распоряжении останутся. Когда начнет этот Комитет работать, посещайте время от времени заседания, чтобы его сотрудников к усердию побуждать и чтобы с низшими чиновниками сообщаться открыто, тогда не смогут Вас в этом упрекнуть, как упрекают в дружеском Вашем ко мне расположении.
Посещайте суды. Вы <мне> Вам самому сие обещали. Чувствуете в этом необходимость неотложную. Посещайте заведения публичные, госпитали, казармы, тюрьмы. Пусть почти каждая из прогулок Ваших в одно из таких мест Вас приводит. Приохотитесь Вы к этим царским развлечениям, и обещаю Вам, что то и дело встречать будете тех немногих людей, чья расторопность и честность вознаградят Вас за огорчения, какие большинство причинить может. Не разбрасываясь слишком знаками Вашего благорасположения, часто получите Вы случай удостоить ласкового слова безвестную добродетель и довольны будете не только тем, что по справедливости поступили, но и тем, что усердие поощрили. Самые развращенные люди не устоят против подобных средств, а Вы при необходимости всегда от них к суровости перейти сможете.
Наконец, Государь, поскольку искусно царствовать без уступок невозможно, какую бы строгость ни употреблять <в исполнении правил>, позвольте мне Вам предложить путешествие по губерниям русским. Предлагаю это с двойной целью. Во-первых, Вы себя Вашей нации покажете. Во-вторых, если на обратном пути через Москву проедете, покажете себя старой столице, где костяк высшего дворянства обитает. Покажитесь там во всем блеске; тем самым ослабите дух противоречия, который там гнездо свил, и принудите Ваших вельмож к внешним почестям, до которых они охочи и потому злятся, что Вам их воздать не могут; станут эти почести самыми прочными, быть может единственными узами, которыми Вы их к своей особе привяжете. Несколько знаков отличия, присужденных особам наиболее разумным, поссорят этих господ между собой, потому что поверят они опять, что милости Ваши к возвышению ведут. Но прежде необходимо столь же приметными знаками отличия наградить Ваших друзей, чтобы они в глазах недоброжелателей не прослыли обиженными.
Боже всемогущий! Покровитель человеков! Говорил я с монархом, другом человеков. Преодолел все преграды, какие порядок вещей между ним и мною воздвигнул; поступил так потому, что его люблю. Поддержал ты меня на поприще кратком, но трудном, на какое сам меня определил без моего ведома. Следовал я по нему, повинуясь зову сердца. Дойдя до конца, готов перед тобой предстать, чтобы в каждом своем поступке дать отчет; сие возвышенное чувство вознаграждает меня за целую жизнь, терниями добродетели отягченную. Для себя ничего у тебя не прошу. Но молю тебя за моего Александра. Знаешь ты, что ему надобно. Даруй же ему все сие, чтобы оправдал он волю твоего Провидения и виды твои на человечество!
Прочтено во время последнего свидания, вечером 27 мая.
71. Г. Ф. Паррот – Александру I
[Санкт-Петербург, 28 мая 1805 г.][397]
Государь!
Не могу забыть последнего нашего разговора. С одной стороны, показал он мне картину Вашего сердца – величайшую и прекраснейшую из всех, какие история знала. Желаете Вы освободиться от абсолютной власти, по наследству полученной, чтобы нации Вашей даровать представительную конституцию. С другой стороны, в намерении Вашем вижу я не что иное, как проект прекрасной души, которая и Вам, и народу Вашему горе принесет. Я Вам свои резоны уже привел; но, боясь, как бы они не забылись, хочу Вам их еще раз изложить более хладнокровно и обдуманно, чем когда на словах объяснял.
Первым делом хочу Вам напомнить о революции французской. Правда, Вы полагаете, что, если Вашим русским конституцию даруете, примут они ее с благодарностью и большего не потребуют. Но кто Вам в том поручиться может? Первая французская конституция была, не спорю, во многих отношениях замечательна; однако француз не англичанин и верности ей хранить не стал. Во Франции от конституции к республике перешли, казнив доброго Людовика XVI. Наполеон, недавно на себя корону возложивший[398], будет, разумеется, власть удерживать прочно. Но на его стороне блеск сотни побед, страстная любовь французов к славе, характер, к холодным расчетам располагающий.
Вспомните современную историю и посмотрите, в какой стране и при каких обстоятельствах родилась свобода. Политическую мудрость следует черпать из фактов. – Швейцария независимой сделалась в начале XIV века; но она средневековые добродетели имела: бедность, ненависть к роскоши и дух рыцарский. Голландия иго Филиппа II свергла в конце XVI века. Она, по правде говоря, уже богата была, но обладала добродетелями благонадежных купцов, простотой нравов, с которой еще не рассталась окончательно. Революция в Англии, которая сотню лет длилась[399], начиная с Карла I и кончая Кромвелем, богата многочисленными убийствами и свержениями с престола, и победила только благодаря тому, что это государство на острове располагается. Англичане переходили в ту пору от варварства к цивилизации и добродетелей ни той, ни другой эпохи не имели.
Теперь присмотримся подробнее к условиям, необходимым для введения представительной конституции, которая бы свободу народа соединила с твердостью управления монархического.
Первое из этих условий есть наличие того, что называлось во Франции третьим сословием, иначе говоря, многочисленных городов, мещанами населенных, которые подчиняются изнутри правлению муниципальному, и сословия земледельцев, которые лишь себе принадлежат и самое большее к пашне прикреплены. Есть ли у Вас в России подобное третье сословие? Есть у Вас города, это правда; но большая часть населения их составляют крепостные крестьяне, которых помещики отпустили на оброк. Люди эти не граждане; не похожи они на тех мещан, что Гамбург, Любек, Данциг, Франкфурт, Амстердам, Париж, Марсель, Руан в XV и XVI веках населяли. Они господам принадлежат, которые в любой момент могут их нынешнего благополучия лишить и на барщину воротить.
Другое обязательное условие представительной конституции есть наличие нации просвещенной, которая в такой конституции испытывает потребность физическую и умственную; в этом случае конституция сама собой, постепенно складываться будет; что же касается России, она, по моему убеждению, в необходимое состояние придет не раньше, чем через целое столетие, если вообще эта разнородная смесь наций и племен способна какую-либо единую конституцию принять, кроме той, что всех уравняет. Не заблуждайтесь относительно просвещенности русских; народ покамест от цивилизации крайне далек, а у тех, кого называют просвещенной частью нации, просвещение прямо к варварству привито; не способны они на мирную революцию. Причиной тому Петр I; слишком стремительно он среди русских цивилизацию насаждал. Екатерина II его замысел поняла и вместо отшлифованного гранита оставила Вам полено, лаком покрытое. Вы, напротив, лучший путь избрали и решили Вашей нации дать солидное образование, а тем, кто ею правит, – чистые нравы. Держитесь этого пути твердо и не забывайте о внутреннем изъяне русских университетов, на который я Вам указал и который доверие уменьшает, а полуобразованность поощряет[400]. Вспомните мысли, от меня услышанные, когда захотите свое собственное творение уничтожить, дабы заново создать.
Третье условие, без которого невозможно представительную конституцию ввести, это уважение к закону. В какой-то мере присуще такое уважение большинству русской нации, но бесспорно чуждо оно тем, кто ею управляет, от министра до канцелярского писца. Родиться же уважение к закону только там может, где законы прочны. В России источник законов – монарх. Но надобно, чтобы струился их поток медленно и в русле строго ограниченном. Если рассеются они на множество ручейков, текущих в разных направлениях, потеряет это русло свой облик и чистоту и превратится в болото. Хотите Вы кодекс русских законов создать, и совершенно правы. Даст Бог, приучит он людей законы уважать! Но в любом случае понимаете Вы, что, даже когда кодекс сочинят, ожидаемое действие окажет он не сразу. Уважение к законам должно в привычку войти, а привычки приходят медленно.
Все эти причины вместе взятые должны, Государь, Вас убедить, что необходимо Вам сохранить конституцию деспотическую – не как собственное Ваше наследство, но как наследство Вашей нации. Да останется эта конституция священной до тех пор, пока пребудет необходимой! Между тем старайтесь внушить Вашему народу познания скромные и солидные, которые просвещают, не ослепляя. Вы не ради славы трудитесь, а ради добра. Потому довольствуйтесь, мой Герой, тем, что даруете России счастье, на какое может она рассчитывать в Ваше царствование, и если современники Вам справедливости не отдадут, потомки наверняка их ошибку исправят. Можете Вы мне возразить, что, когда я за личное достоинство и собственность лифляндского крестьянина борюсь, действую несвоевременно и сам своим правилам противоречу. Я слова «свобода» в этом деле не произношу, но оно станет для этого малого народа источником счастья.