[Дерпт], 4 сентября 1805 г.
Уверяют, что Возлюбленный проедет через Дерпт, чтобы уберечь лошадей от тех дорог, по которым великий князь Константин и основная часть армии прошла. Так ли? О Провидение, ужели ты мне новые мгновения счастья уготовило? – Мой Александр! Изберите путь через Дерпт. Ждет Вас здесь дружество самое чистое, самое нежное. Чувствую, что безрассудно к Вам с этой просьбой обращаться, ибо она на решение Ваше повлиять не может. Но мне необходимо было ее к Вам обратить, сказать Вам, как счастлив бы я был Вас увидеть хоть на несколько мгновений. Отчего не могу я Вам то выразить, что чувствую!
Будьте счастливы.
Ваш Паррот
77. Г. Ф. Паррот – Александру I
[Дерпт], 14 декабря 1805 г.
Мой Возлюбленный возвратился! О Александр! Отчего не могу я Вам выразить все, что почувствовал, когда эту весть узнал. Я счастлив. – Нет, счастлив стану, только когда Вас увижу, обниму, когда мое сердце подле Вашего забьется, когда скажу Вам, что Вас люблю, тем голосом чувства, который ничто заменить не может. Мне надобно Вас увидеть. Уже бы в дорогу пустился, когда бы не нуждался прежде в одном только слове от Вас. Пришлите мне это слово как можно скорее. Как страдал я от того, что рядом с Вами на поле битвы не был! – Вспоминали ли Вы иногда Вашего Паррота? О, как доволен был бы я, если Вы о нем хотя бы дважды подумали: идя в бой и в Веймаре у обожаемой Вашей сестры[417]. Любите по-прежнему
Вашего Паррота.
78. Г. Ф. Паррот – Александру I
[Санкт-Петербург, начало января 1806 г.]
Государь! Я в Петербурге, сердце мое Вами полно и желанием увидеть моего Александра. Дел никаких не имею. Не стану Вам ни об Университете говорить, ни об училищах. Приехал единственно ради того, чтобы Вас увидеть, к сердцу прижать, разделить с Вами чувства Ваши, сказать Вам, что люблю Вас таким чувством, какое выразить невозможно. У меня в распоряжении дней мало, а у Вас – минут. Принесите жертву дружеству,
Вашему Парроту.
79. Александр I – Г. Ф. Парроту
[Санкт-Петербург, начало января 1806 г.]
Я также с нетерпением нашей встречи жду и очень ей рад; хотел Вас в Петербург пригласить в такое время, когда буду меньше делами занят, но коль скоро Вы меня опередили, добро пожаловать. Первые же свободные мгновения Вам посвящу.
Весь Ваш
[Росчерк]
80. Александр I – Г. Ф. Парроту
[Санкт-Петербург, начало января 1806 г.]
Появилось у меня наконец свободное время или, по крайней мере, надежда на то, что оно свободным будет, если с письмами покончу; итак, жду Вас с нетерпением в семь вечера.
Весь Ваш
[Росчерк]
81. Александр I – Г. Ф. Парроту
[Санкт-Петербург, начало января 1806 г.]
Ждал Вас с семи до четверти девятого. Другие дела дольше ждать не позволяют. Уверен, что какое-либо происшествие или недоразумение Вас задержало.
Весь Ваш
[Росчерк]
82. Г. Ф. Паррот – Александру I
[Санкт-Петербург, начало января 1806 г.]
Государь!
Должен у Вас прощения просить не только за вчерашнее опоздание, но и за письмо, которое Вам у Гесслера написал[418]. Душа моя в ужасном состоянии пребывала. Вы меня ждали. Я столько важных вещей собирался Вам сказать. Многое выяснил за эти пять дней. Нарисую Вам картину, которою Вы воспользоваться сможете. Главное, чего боюсь, – опоздать. Если возможно, о Возлюбленный! отложите какое-нибудь другое дело, чтобы со мной увидеться. Меня в Петербург одно лишь сердце привело. Хотел только увидеть моего Александра всецело во власти чувств, горе с ним разделить и пролить в душу его бальзам нежного дружества. Теперь долг мною движет; обязан Вам нечто сообщить как можно скорее. Если у Вас вечера заняты, пригласите меня утром, на заре – самое прекрасное время дня для размышлений о судьбах Вашей империи и всей Европы.
Мой Возлюбленный! Любовь к Вам меня в хамелеона превратила. Кем угодно готов стать, лишь бы Вам служить. Умереть ради Вас для меня высшим счастьем бы стало.
83. Александр I – Г. Ф. Парроту
[Санкт-Петербург, 10 января 1806 г.][419]
Готов Вас принять завтра вечером, в половине седьмого.
Весь Ваш
[Росчерк]
84. Г. Ф. Паррот – Александру I
[Санкт-Петербург], 12 января 1806 г.
Долго грезил я нынче ночью о Возлюбленном, как всегда, когда выпадает мне счастье его видеть. Разве бывает такое время, когда бы я об Вас не думал? Вы мне вчера очень понравились, то есть уму моему (сердцу неизменно). Именно таковы Вы, каким я Вас видеть желаю. Но я не это хотел Вам сказать. Во-первых, хотел попросить, чтобы проект газетной статьи, который я Вам представил, в тайне остался. Князь Адам[420] о ней знать не должен. Затем мои мелкие просьбы. Просил я Вас доставить мне почетное право с императрицей встретиться. Вечер ей, должно быть, не подходит. Благоволите спросить у нее, какое время было бы ей удобно. Не удивляйтесь моему желанию ее увидеть. Все, что до Вас близко касается, меня интересует так сильно! Прибавьте остаток рыцарского духа, каким я в 18 лет проникнут был. По правде говоря, не знаю, что ей скажу при встрече. Если ничего на ум не придет вовремя, буду такой же глупый вид иметь, как в первый раз, когда Вы ей основателя Дерптского университета представили[421].
Люблю моего Александра. Когда бы он меня любил хоть вполовину, хоть на четверть так же сильно, был бы я счастлив. – Я счастлив.
Приложение
[Проект заметки для газеты о битве при Аустерлице][422]
Исход сражения при Аустерлице так очевиден по своим последствиям, что невозможно понять, зачем Франции понадобилось публиковать об этом сражении отчеты преувеличенные и недостоверные. Европа, а более всего русская нация по праву ожидают нашей реляции. Любовь к истине, желание излагать только факты доказанные ее появление до сей поры задержали. Но покамест указать надобно, пожалуй, публике на многочисленные неверные сведения во французских бюллетенях, прежде всего в тридцатом.
Генерал Савари говорил только с двумя особами из окружения Императора и видел нескольких адъютантов из разных корпусов, которые привозили рапорты их командиров или увозили к ним приказы. Вражескому генералу говорить с таким множеством военных не позволяют. Язык князя Долгорукова мог главе французской нации не понравиться[423]. Но сей великий полководец, кажется, забыл на миг, что русская нация не принадлежит к числу находящихся под его покровительством.
Если верить бюллетеню, то армия союзников насчитывала 105 000 человек, из них 80 000 русских и 25 000 австрийцев, а французская армия гораздо меньшую численность имела. Отчего же это число не назвать? Французская армия, если не считать резервного корпуса, состояла из четырех крупных дивизий по 20 000 пехотинцев и 3000 кавалеристов в каждой; во главе каждой дивизии стоял маршал и два дивизионных генерала. В армию же союзную входили 52 000 русских и около 17 000 австрийцев.
Но эта меньшая численность не самое главное неудобство русской армии составляла. Недостаток провианта был так велик, что в течение двух дней, предшествовавших сражению, солдаты и офицеры почти никакой еды не имели. Сам Император разделял с верными своими воинами эту участь злополучную и непредвиденную. Лошади от отсутствия фуража так ослабели, что не могли более перемещать орудия, так что артиллерия только оттуда стреляла, где первоначально располагалась. Именно этот недостаток провианта и фуража, который не давал возможности ни дольше в Аустерлице оставаться, ни назад отступить, вынудил Императора против воли сражение дать, которому успех только доблесть войска принести могла.
Императорская гвардия, о которой говорит бюллетень, что она все знамена потеряла, все их сохранила, а одно у противника отбила. Другие корпуса их потеряли не 40, а 24.
Гибель 20 000 русских, которые утонули в озере, под лед провалившись, – выдумка. В тот день озера еще льдом не покрылись.
Союзная армия, если верить бюллетеню, потеряла в этом сражении 15 000 убитыми и 20 000 взятыми в плен (следует ли в это число утонувших включить?). После стольких форсированных маршей, после стольких болезней от голода и усталости, после стольких боев на Дунае и в Моравии общие потери всех русских армий вместе не превышают 15 000 человек. Когда бы в самом деле были они так значительны, как бюллетень утверждает, отчего же не преследовали французы русских, которые после сражения еще больше суток на поле боя оставались? Перемирие только германским императором было заключено, и отступили русские только по его просьбе[424]. Французский бюллетень утверждает даже, что, пока шли переговоры с Австрией, французская армия продолжала наступать. Чтобы этот день еще сильнее прославить, уверяет бюллетень, что французская гвардия в боях не участвовала, а между тем чуть раньше говорит тот же бюллетень, что, когда русская гвардия один французский батальон разбила, Бонапарт туда маршала Бессьера отрядил, а вскоре после этого две гвардии схватились в рукопашную.
Такими-то ложными сообщениями изобилуют французские бюллетени, а прикрывают их заявления о страшном грохоте, который 200 000 человек и 200 орудий производили. Может ли великий полководец нуждаться в подобных реляциях? Потомство, которое всегда правду узнаёт, удивится при виде сей тени, чернящей славу человека столь великих достоинств, который на свой век столь огромное воздействие оказал.