ас бояться? А если в конце концов утомится Университет эту вечную борьбу вести и все запретит, тогда войдет он в милость к той могущественной партии, которая его нынче преследует.
«Но ведь нужно соблюдать осторожность». – Государь! Что бы сказали Вы о Беннигсене, когда бы он ради того, чтобы с врагом осторожно обходиться, отступил и две или три Ваши губернии противнику сдал? Так предатель Каменский поступил. – Полагаете Вы, что это вещи несравнимые? Но возьмите в рассуждение, что всякое проявление слабости с нашей стороны дает преимущество противнику и в нем отвагу оживляет; возьмите в рассуждение, что отвоевывать землю потерянную куда труднее, чем ее охранять. Наконец, разве привычка, сей тиран рода человеческого, против нас и, главное, против Вас не обернется? Кто над привычкой властвует, тот властвует над людьми. – Но как же нынешние обстоятельства? – Государь! Человек обстоятельства изменяет, а Вы человек в Вашей Империи самый сильный. Поймите, какой могущественный рычаг Провидение Вам вручило, пустите его в ход. Вам ли бояться лифляндского или эстляндского дворянства? Дворянства, которое под угрозой собственных крестьян только и надеется, что на русский престол и русские полки? Взгляните на Пруссию. А там дворяне войсками командовали. – Согласен, порой нужна осторожность. Но только заодно со справедливостью. Кто ее соблюдал в мирное время, тот ее плоды пожинает в дни критические, а потомство о величии государей судит по их верности правилам, по их несгибаемому постоянству в тяжелых испытаниях (Петр I). Этим судом, апелляций не признающим, события, результаты руководствуют, потому что история всем поколениям объяснила: государства только от слабости своей рушатся, то есть от непостоянства и изменчивости в правилах правления.
Ваш прежний Паррот
Умоляю Вас не забыть о Зонтаге и аренде поместья Кольберг, в приходе Салисбург Вольмарского уезда. На торгах состоявшихся предложили за него всего 2025 рублей.
116. Г. Ф. Паррот – Александру I
[Санкт-Петербург, 1 марта 1807 г.][489]
Государь!
Есть мне что Вам рассказать о вчерашнем заседании Главного правления. Поначалу смотрели на меня косо; кажется, ждали от меня сильных выходок! Когда начал я свою записку читать, когда увидели все, что говорю я очень просто, что в яростный спор не вступаю, что привожу без аффектации документы, которые сами в пользу мнения моего говорят, возвратилось собрание к идеям первоначальным, обсуждение пошло в тоне весьма приличном и без всякой едкости; Клингер меня поддержал изо всех сил, и по просьбе его даже разрешили мне по окончании этого обсуждения присутствовать при обсуждении Митавской гимназии, которое тоже закончилось удовлетворением всех требований, какие Клингер письменно изложил в виде замечаний на проект нового устава этой гимназии. Что же касается до приходских училищ, согласились на том, что можно приступать к их устройству, невзирая на отсутствие официального ответа от тех трех губерний, которые его еще не дали, с тем, однако, уточнением, что будет сказано в докладе: помещиков принуждать к устройству приходских училищ нельзя, но Вам о тех, кто этому противятся, будет доложено. Государь! Согласен я, что не нужно насилие применять без весомых причин, но заявить официально тем, кто закон обязан исполнять, что их к этому принуждать не будут, – значит их поощрить к неисполнению, а как в каждом приходе по несколько поместий имеется, один помещик получит право доброй воле других противиться, и все дело оттого погибнет. Не требуется от дворян ничего, кроме постройки здания совместно с крестьянами того же прихода, а издержки на это так малы! Я вчера напомнил о многочисленных указах Екатерины II на сей счет; все они очень грозно звучат, однако ж ныне опять видим мы возвращение к мысли, что можно во всем положиться на добрую волю помещиков. А ведь содержание училищ на плечи крестьян ложится, следственно, они и должны в каждом приходе объявлять, могут ли они понести эти издержки или нет; именно их добрая воля и должна решать.
Перевод плана окончен; сверю его вместе с Сиверсом, чтобы уверенным быть, что переводчик везде все понял правильно, а затем отдам его переписчику, чтобы Вам представить. Благодарение Провидению и Вашей твердости, приближаемся мы к концу. Даруете Вы славное благодеяние многочисленному классу людей, коих счастье Вашему сердцу вверено и кои Ваши интересы разделяют, а я, когда с этой работой покончу, смогу умереть спокойно, в уверенности, что жизнь провел не без пользы для рода человеческого и для Вас. Не бойтесь, что к исполнению приступлю слишком резво. Опытность и болезнь тот пламенный темперамент, какой прежде порой вспыхивал слишком ярко, укротили. Вдобавок сильный человек никогда до насилия не доходит, если по характеру добр. Чем больше Вы мне полномочий дадите, тем более мягким буду, уступчивым и снисходительным, но не до слабости.
Позвольте мне Вам кое-что сказать касательно того, что услышал я от Вас о бюллетенях армейских. Желаете Вы кого-нибудь в армию направить, чтобы он бюллетени для публики сочинял. Не разрешите ли Вам такого человека предложить, это статский советник Бек, служащий в Министерстве иностранных дел. Мало того, что он эти бюллетени составлять будет со всевозможной предусмотрительностью, он Вам и для другого очень пригодится; сможет легко оттуда за намерениями мемельского двора наблюдать[490], к которым у меня большого доверия нет, а также окольным путем сведения собирать о намерениях венского двора – более чем сомнительных. А если Ваши армии Одер перейдут, кто более Бека Беннигсену пригодится? Ведь в этом случае придется генералу с обстоятельствами политическими и местными действия свои согласовывать.
Беру на себя смелость снова об аренде для Зонтага напомнить. Что удивительного в том, что из-за многочисленных занятий Ваших Вы опять о ней позабыли?
Добрый день, мой Возлюбленный. Доволен я и счастлив.
117. Г. Ф. Паррот – Александру I
[Санкт-Петербург], 4 марта 1807 г.
Государь,
Господин Дружинин в Герольдии и в Министерстве иностранных дел справился о патентах для профессоров дерптских[491] и ответ получил, что никто об них не слыхал; сказал он мне, что только наш министр право имеет их туда отправить, если в самом деле Сенат указ издал по сему поводу. Меж тем от графа Завадовского слышал я, что патенты уже Сенатом утверждены и для их отправки только Ваша подпись требуется; что же думать мне на сей счет? Когда попечителю об этом рассказал, отвечал он, что уже три года от министра добивается результата и официально, и приватно, и письменно, и на словах, и все без пользы, а кончить дело можно только точным Вашим приказанием графу Завадовскому. Благоволите, Государь, это приказание отдать. Располагаю я в конце недели уехать. Знаете, что я это сделать обязан. С другой стороны, очень бы хотел эти патенты профессорам привезти; посулил им, что привезу непременно, и это единственной выгодой стало бы для Университета от поездки моей, ведь я все прочее время училищами занимался.
Простите мне эту просьбу. Поймете наверняка, что она весьма естественна в моем положении.
Копия плана приходских училищ готова будет завтра. Смогу ли я иметь счастье Вам ее во вторник представить? После этого избавитесь от моей докучливости, для меня самого еще более, чем для Вас, тягостной. Часто себя на Ваше место ставлю. Отчего не могу я творить добро, не мучая Вас! Отчего не могу только о приятных вещах с Вами говорить, когда имею счастье Вас видеть! – Но нет. Когда бы искусство царствовать легким было, не стали бы Вы моим Героем.
118. Г. Ф. Паррот – Александру I
[Санкт-Петербург], 7 марта 1807 г.
Государь!
Нынче уже 7 марта. Позвольте мне Вам о себе напомнить. Нелегко мне это делать, ведь уверен я, что Вы все возможное делаете. Но, с другой стороны, время уходит; Вы, быть может, полагаете, что неделей больше, неделей меньше – неважно. Взгляните, умоляю, на расписание времени моего.
Предположим, что Вы подписанный план передадите министру в субботу 9-го, тогда придется мне официальной копии ждать не меньше трех дней, до 12-го. Затем потребуются мне 3 дня на возвращение в Дерпт, потому что я покамест ночью путешествовать не могу. Следственно, вернусь не раньше 15-го. Там мне надобно в порядок привести дела университетские, училищные, лекции мои и кабинет физики. Итак, в четыре губернии смогу выехать только в конце месяца. А как в каждой губернии пробыть придется не меньше месяца, завершить свою командировку смогу самое раннее в конце июля. Не говорю ни о потерянных каникулах, ни о том, что обязан я приготовиться на следующий семестр к лекциям, которые брошу на столь долгое время; со всем этим справлюсь, как смогу. Но в любом случае должен я на месте быть 1 августа, чтобы лекции начать с первого дня семестра, иначе пропадет и этот семестр. Мой долг профессора есть первейший мой долг, единственный, который исполнять могу без огорчений.
Благоволите, умоляю Вас, уделить мне завтра вечером несколько минут, чтобы мог я Вам вручить план учреждения приходских училищ и проект рескрипта касательно моей командировки; тогда Вы в субботу утром, когда министра увидите, сможете ему приказания отдать. Не из нетерпения и не из упрямства обращаю к Вам эту просьбу, а только потому, что убежден неколебимо в ее неотложности. Когда бы мог Вас от этой докуки уберечь, с каким наслаждением бы это сделал! Знаете Вы, как я Вас люблю. Итак, должны чувствовать, как я страдаю.
Ваш Паррот
119. Александр I – Г. Ф. Парроту
[Санкт-Петербург, 8 марта 1807 г.][492]
Теперь 8 часов, а я еще графа Васильева не отпустил, мне с ним работать предстоит, а когда закончим, слишком поздно уже будет Вас принимать. Предлагаю Вам прийти завтра в восемь, тогда сможем мы закончить еще до прихода министра.