сразу. Начинает уже свои траты ограничивать, хотя и прежде образ жизни его месту генерал-суперинтендента не соответствовал; теперь, когда всех надежд лишился, хочет обходиться только самыми главными нуждами. Сохраните Лифляндии этого человека, столь ей необходимого.
Вы, мой дорогой Александр! Да сохранит Вас Провидение для блага человечества! Я от Вас далеко, а Вы каждое мгновение опасности подвергаетесь. Не забывайте, что не должно Вам служить солдатом и что Монарх имеет право быть погребенным только под развалинами собственной державы.
Клингер не имел счастья Вас увидеть до отъезда Вашего и Вам сообщить имя моего воспитанника, который в Кадетский корпус вступить желает; посоветовал мне Вам его напрямую отправить. Надеюсь, что станет этот мальчик хорошим солдатом. Воспитываю для Вас еще одного того же возраста, который о такой же карьере мечтает; надеюсь Вам его представить, когда воспитание довершу[495].
125. Г. Ф. Паррот – Александру I
[Дерпт], 9 июня 1807 г.
Государь!
Данциг пал, а с ним и надежда закончить кампанию летом[496]. Был я этим живо огорчен, не только оттого, что грозит это продолжением всех бедствий, какие несет с собой эта гибельная война, но и потому, что падение Данцига есть довершение подлой политики лондонского кабинета, о которой не раз говорил я и Вам, и князю Чарторыйскому. Вот плод союза с корыстолюбивым этим министерством. Вы сражаетесь ради спасения Европы, в которой Англия пожар разожгла; Вы сражаетесь, чтобы защитить Вашу империю от врага, которого континентальные войны, затеянные Англией, сделали угрозой для всей Европы; Вы сражаетесь в первую голову за Англию. И вот в решающий момент, когда добрая воля этой нации торгашей могла бы Вам помочь общего врага разгромить, Англия общее дело предает, посылает три жалких куттера[497] в Данциг, чтобы стали они свидетелями захвата этого города, который коронованному бандиту богатую добычу предоставляет, и в то же самое время из Константинопольского канала удаляет свой флот, чтобы свободно могли 80 000 турок из Азии в Европу двинуться на войну с Россией. Сама же тем временем завоевывает Египет, а прежде в Калабрии высаживает свои войска, чтобы, если повезет, порты Неаполитанского королевства захватить и подчинить себе Средиземное море и всю торговлю с Левантом. Говорят, что английские корабли не смогли в Балтийское море войти, потому что Бонапарт запретил Дании их пропустить. Но когда заинтересована была Англия в том, чтобы России, Швеции и Дании угрожать, Нельсон через Зунд прошел и вошел в Копенгаген[498]. Адмирал Дункан[499], желая скрыть причины своего ухода из Константинопольского канала, описывает ужасную картину военных сил Порты в этом канале и подобной ложью порочит гордый английский флаг. Когда бы не имел он секретного приказа это позорное отступление совершить, был бы уже военным судом к смерти приговорен и сложил голову на плахе. Самого поверхностного знания Турции довольно, чтобы понять, что бомбардировка Константинополя, а главное – Сераля, менее всего от обстрела защищенного[500], произвела бы в Турции немедленную революцию, которая бы парализовала эту державу, причиняющую Вам теперь столько неприятностей и вынуждающую Вас укреплять армию на юге. А если бы даже смятение в турецком правительстве не так было велико, а проход через Дарданеллы оказался невозможен, открыто было бы Дункану Черное море, и обязан он был бы там турецкий флот уничтожить, и с помощью русских сделал бы это без труда, а часть русских и английских войск тем временем в Мраморном море бы оставалась, дабы азиатским войскам не дать высадиться.
Этой зимой уже предательская политика Англии обнажилась, когда отказала она Швеции в субсидиях для высадки армии на континенте. Когда бы могла Швеция действовать так, как хотела, 30 000 шведов высадились бы в Данциге и вместе с гарнизоном тамошним могли с успехом новую кампанию начать за Вислой, отрезать Бонапарту всякое сообщение с Германией, а затем прямо на берегу Вислы его атаковать тогда, когда Ваша армия наступала бы на него с фронта. Одна лишь эта операция кончила бы войну в мае месяце, а Турцию бы Вам предоставила. Но Англия не хочет войну заканчивать. Ее отвратительный интерес в том состоит, чтобы позволить французской армии Вам угрожать, а затем прийти Вам на помощь и заключить торговый трактат, еще более разорительный для России, чем предыдущий; также ее интерес в том, чтобы позволить Германию и Пруссию разорить, все мануфактуры этой предприимчивой нации разрушить и ее в зависимость от своей торговли поставить. Подобно пауку, который ткет свою паутину, раскидывает она во все стороны невидимые нити, затягивает в них все живое и пьет кровь своих жертв, и на горе Европе глубокие ее политики предсказывают будущее так же точно, как пауки предсказывают погоду солнечную или дождливую.
Но недостаточно маневры Англии знать; знание это только ту великую истину доказывает, что Россия с врагом этой державы одна сражается. Нужно свои меры брать. Касательно Англии они очевидны. Сохранять нужно хорошую мину при плохой игре и переговоры затягивать. Достоинство России запрещает ей какой бы то ни было торговый договор заключать в настоящий момент, а Ваша честь запрещает Вам такой договор подписать, который в конце кампании расторгнуть придется. Не позволяйте больше Англии в Балтийское море входить. Обстоятельства так сложиться могут, что станет английский флот угрожать Кронштадту или Ревелю. Данциг как крепость мало что значит; но как порт, в распоряжении большой французской армии находящийся, значит очень много. Бонапарту на берегах Балтийского моря принадлежат Эльбинг, Штеттин, Росток, Любек и Гамбург. Данциг есть главное звено цепи, в которой теперь только Кольберга и Штральзунда недостает. Данциг Бонапарту позволяет докончить начатое дело и получить и местные запасы, и свободное морское сообщение со всей Германией, а Россию такого сообщения лишить. В политике предсказывать опасно. Однако ж дерзну предсказаниями заняться и скажу Вам, что Бонапарт сделает, а может быть, уже начал делать. В порту Данцига полно торговых судов, и среди них очень крупные. Бонапарт из малых судов сделает военную флотилию, из крупных – фрегаты, которые вооружит пушками, в самом же Данциге найденными. Булонская армия – часть Великой армии[501]; это солдаты-моряки. Наберет матросов в том же Данциге и в других торговых портах, и через несколько недель обнаружите Вы в Балтийском море французский флот, который русский флот будет сковывать. Проект этот на первый взгляд грандиозным кажется, но куда скромнее, чем высадка в Англии, которую сам английский кабинет возможной считал; средства к тому готовы, флот этот нападет на Кольберг и Штральзунд с моря и захватит две последние крепости, какие у Европы еще остались на Балтике. Предупредите эту важную операцию действиями Вашего флота. Приведите Ваш береговой флот[502] к Данцигу, поддержите его всеми линейными кораблями, какие в Кронштадте и Ревеле стоят. Возьмите приступом Вейксельмюнде прежде, чем французы его в крепость превратят, и сожгите все торговые суда, в порту стоящие. Отвлеките внимание противника от этого важного пункта большими маневрами, настоящими или мнимыми. Когда бы я на месте Калькройта командовал, ни одного бы корабля Бонапарт в порту не нашел. Я бы накануне капитуляции сжег их все до единого. Ведь купцы данцигские не станут богаче оттого, что эта важная добыча к врагу перейдет!
Государь! не презирайте мой совет. Конечно, политика – не мое дело. Но опыт Вам показал, что простые расчеты мои имеют под собой основания. Хотел Вам раньше написать, но возмущение от захвата Данцига так было велико, что боялся я, как бы не вышло письмо чересчур резким, а Вы, я знаю, страстный стиль не любите.
Позвольте мне от внешних предметов к внутренним перейти. Указ о приходских училищах до сих пор не издан. И всему тому благу, какое он принесет и какого Вы сами желаете не меньше, чем я, грозит опасность быть отложенным, а то и вовсе не осуществиться. Я со своей стороны все, что мог, сделал, чтобы выиграть время. Полагаясь на то, что услышал от Вас перед отъездом Вашим, когда показали Вы мне указ полностью готовый, я все приготовил для открытия семинарий в сентябре, Университет уже о помещениях договаривается и нанимает учителей <для этих семинарий>. Если указ не появится в самое ближайшее время, окажусь я в величайшем затруднении, а равно и Университет, который эти предварительные условия заключает на основании моего честного слова, ибо я заверил, что план приходских училищ Вами уже одобрен и будет издан незамедлительно. Благоволите, умоляю Вас, пожертвовать мне пять минут Вашего времени, чтобы от неприятностей избавить.
Ваша армия при Гуттштадте и Гейльсберге победила[503]. Вы там были? Есть ли у меня основания страшиться за особу Вашу, для всего человечества священную?
Ваш Паррот
Когда буду я иметь счастье Вас увидеть?
126. Г. Ф. Паррот – Александру I
Вольмар, 2 июля 1807 г.[504]
Вы возвратились, о Возлюбленный! Ваш Паррот счастлив это знать и счастлив предположить, что Вы довольны, ведь Вы окончательное решение приняли[505]. Я из Пернова сюда примчался (путешествую для осмотра школ лифляндских), чтобы <в надежде> Вас, по крайней мере, увидеть. И как не могу надеяться иметь счастье с Вами на словах переговорить, сделаю это на письме. Найдется же какой-нибудь предлог Вам эту бумагу передать, если ни на минуту в одиночестве не останетесь.