Князь Куракин добился того, что медицинские факультеты лишились права экзаменовать и присуждать степени тем, кто в их университете не учился[541]. Знаю, что не Вы тому виной. Комитет составлен был из особ, которые обязаны были права университетов отстаивать. Клингер тоже этим занимался, а наш министр – вовсе нет, и в результате внутренние дела победили народное просвещение в деле, касающемся просвещения. Известно мне, что факультет против буквы закона пошел, однако доказал он, что против смысла закона не погрешил[542]. Но ведь форма – все, а смысл – ничто. Указ от 6 августа хорошую возможность предоставлял исправить ошибку, бросавшую тень на целый факультет всех университетов вместе взятых. Стоит только первый камень вынуть из фундамента здания, остальные вынуть не составит труда и все здание обрушится. О, если бы нашлось у Вас время меня выслушать, рассказал бы я Вам еще множество вещей касательно университетов. Дело до того дошло, что мы уже не можем профессоров найти на вакантные места. Так мы по наклонной плоскости катимся без шума! Распространяя на другие факультеты право экзамены принимать, следовало в их число факультеты медицинские включить, которые благодаря той чрезвычайной работе, что делали они для военных госпиталей и казеннокоштных студентов, заслужили право по меньшей мере наравне с другими факультетами стоять.
Указал я Вам на зло. Исправить его нетрудно, Вас не компрометируя. Довольно будет несколько статей прибавить. Позвольте мне Вам их предложить.
Как узнали мы, что наш указ от 6 августа сего года понят был превратно, повелеваем мы дополнительно то, что в нижеследующих статьях изложено:
1) Положение об экзаменах не следует ограничивать юриспруденцией, но следует распространить на другие части администрации. Итак, тот, кто желает испытание пройти, сообщает университету ту часть, по которой он служит или желает служить, а университет соответственно назначает комитет испытующих или испытания проводит надлежащий факультет согласно правилам, предписанным для кандидатов в уставах университетских.
2) Министерство народного просвещения отдаст университетам распоряжение составить каталог наук основных и первоначальных, необходимых для каждой части администрации, а из этих каталогов, предоставленных каждым университетом, сделает единый каталог, к которому во всей Империи на экзаменах прибегать будут. Результат каждого испытания определяться будет прежде всего познаниями, какие экзаменуемый обнаружит в науках основных.
3) Те, кто получил степень докторскую или магистерскую в университетах Империи, преимущества должны иметь перед теми, кто сдал лишь означенный экзамен на чины и должности.
4) В губерниях, где русский язык родным не является, доскональное знание этого языка в настоящее время не является обязательным условием для продвижения в чине, потому что заведения образовательные не добились еще совершенства в этой части. Впрочем, те, кто знание русского языка соединяет с познаниями в их части наук, получают для продвижения права дополнительные.
5) Факультет медицинский участвует в экзаменах наравне с прочими факультетами, и то, что в уставах университетских для него означено о производствах в степени, остается в силе; это указам, касающимся медицинского департамента, не противоречит.
Не жалейте о времени, потраченном на чтение этого длинного письма, и сделайте так, чтобы смог я Вас вскоре поблагодарить за его действие. Но о чем я? Несмотря на то что Вы мне зимой сказали, ушло время, когда я Вашим доверием пользовался. Но разве смогу я Вам изменить?
148. Г. Ф. Паррот – Александру I
[Дерпт], 17 октября 1809 г.
Государь!
Полагаю я своим долгом знать обо всем, что до Вас касаться может. Посему беру на себя смелость Вам послать письмо нижеприлагаемое от герцога Генриха Вюртембергского; получил я его несколько дней назад от вюртембергского министра, который меня об его содержании еще прошлой зимой предупреждал. Надеется герцог, что Вы благоволите приобрести его физический кабинет, в Германии прославленный, и выражает желание, чтобы я оценку коллекции произвел, хотя мне это кажется бесполезным, ибо убежден я, что, если сочтете Вы возможным возместить убытки, какие, боюсь, герцог потерпел из-за невзгод судьбы, чуть большая или чуть меньшая стоимость этого кабинета на Ваше великодушие повлиять не сможет. <Герцог Генрих полагает, что Вы его коллекцию университетам подарите, и я согласен, что стало бы это для нее превосходным употреблением; главное, чтобы не обойдены оказались новые университеты: Дерптский, Харьковский и Казанский, ведь два других, более старых, Московский и Виленский, меньше в дарах нуждаются, ибо сами имеют коллекции весьма богатые.>
Герцог Генрих полагает, что Вы его коллекцию подарите какому-либо университету. В этом случае позвольте мне Вас просить не забывать о Дерпте, который, смею сказать без хвастовства и пристрастия, до сих пор милостям, какими Вы его осыпали, превосходное находил применение.
Прощайте, мой Александр! – Хотел бы Вам и другое сказать; но молчание Ваше, для меня столь огорчительное, не велит.
Ваш Паррот
149. Г. Ф. Паррот – Александру I
[Дерпт, апрель 1810 г.][543]
Государь!
Граф Завадовский передаст Вам первый том моих «Начал физики». Это первый большой труд, который я написал с тех пор, как в Дерпте нахожусь, и не мог я отказать себе в удовольствии Вам его посвятить[544]. Примите дар с таким же чистосердечием, с каким я его Вам подношу; сделал все возможное, чтобы не был он Вас недостойным. Тщетно пытался я сохранить в посвящении верность тому холодному стилю, какой подобные посвящения отличает обыкновенно; в том не преуспел и надеюсь, что чувство, сквозь этикетные формулы пробивающееся, не вызовет у Вас неудовольствия. Испытываю даже особое удовлетворение от того, что это посвящение, такое, как оно есть, выходит в свет почти в то же самое время, что и указ о финансах[545]. – О да! хотел бы я написать книгу об Александре I, способную для Европы сорвать то покрывало, каким по вине гибельных обстоятельств его добродетели укрыты. – Жаль мне, что финансисты Ваши ни лучше действовать не умеют, ни лучше свои действия объяснять. Не думайте, впрочем, будто воображаю я, что правительство могло новых налогов избежать; но распределить их нужно было иначе. <Неужели этот г-н Якоб, который англичанина Смита переводил, так дурно понимает то, что переводит? Как жалею я, что не был> Если бы я этой зимой в Петербурге побывал! Быть может, сумел бы Вас предупредить о некоторых важнейших положениях; но на сей раз приехать не смог. Если желаете Вы узнать правила, которые, надеюсь, могли бы послужить основой для преобразования системы финансов, напишите мне. Сочиню для Вас записку. Мне мои собственные финансы не позволяют никаких трат экстраординарных, а потому путешествие в Петербург для меня есть вещь невозможная.
Быть может, огорчение Вам причиняю; <я та сова, которая дурное предсказывает[546]. Но не забывайте, что сова – еще и птица Минервы. Особенно> Но не забывайте, что я Вам пишу под диктовку тех чувств, какие в Вашем окружении неизвестны. Не пренебрегайте сердцем
Вашего Паррота.
150. Г. Ф. Паррот – Александру I
[Дерпт], 10 августа 1810 г.
Только что прочел я, Государь, указ от 3 июня о займе[547] и слышу, что готовятся новые проекты по финансовой части. Дай Бог, чтобы проекты эти были более тщательно обдуманы, чем заем. Что у Вас за финансисты!
Рубль из чистого серебра нынче идет за 3 рубля 30 копеек ассигнациями, а Вы обязуетесь погасить заем, давая рубль серебра за 2 рубля ассигнационных. Желаете Вы также проценты выплачивать серебром, то есть по курсу 3 рубля 30 копеек в ассигнациях, и это при условии, что курс их не понизится. Иначе говоря, частное лицо, которое Вам одну тысячу рублей даст, через семь лет получит назад свою тысячу рублей с лажем 1 рубль 30 копеек на 2 рубля, данных взаймы, или 65 процентов своего капитала. При этом еще и доходная ставка поднимется до 10 процентов. – Какое правительство, Государь! когда-либо такой заем объявляло? А если курс ассигнаций Ваших еще ниже упадет, если он до 4 рублей снизится, тогда заемщики получат в придачу 100 процентов капитала и 12 1/8 процентов дохода за семь лет. – Я такие расчеты понять не могу. Остановите, заклинаю Вас, этот чудовищный заем, который Вас на 100 миллионов беднее сделает (не считая процентов), если он удастся, а у иностранцев создает ужасное представление о состоянии Ваших финансов. Вдобавок этот заем понизит курс ассигнаций. – Идея сжигать ассигнации кредиту на пользу не пойдет; ведь эти сожженные сто миллионов не составляют, пожалуй, и одной восьмой от всей суммы, находящейся в обращении. Да и кто поверит, что их в самом деле сожгут, если публика по займу столь для нее выгодному может судить о бедственном состоянии финансов?
Государь! Есть две возможности: либо заем удастся, поскольку население Вам верит, и в этом случае получите Вы взаймы 100 миллионов, а вернуть придется 200 миллионов с ростовщическими процентами, либо заем удастся только частью, и тогда Вы от этой части сто процентов потеряете и, что гораздо хуже, узнает Европа, что Вам не удалось заем произвести, а такой беды, сколько мне известно, ни с одной, даже самой маленькой державой до сей поры не случалось.
Для погашения долга выделяется часть государственных имуществ для продажи. Но подсчитана ли заранее цена, по какой они продаваться будут? Окончательный срок возвращения займа определен в семь лет. Таким образом, Государь, Вы государственные имущества выставляете на продажу с торгов принудительную. Покупатели остерегутся первыми покупать; будут, само собой разумеется, ждать, пока срок окончания торгов не приблизится, а поскольку торги Вашим распоряжением открыты, придется эти имущества продавать, не гонясь за ценой; не говорю уже о мошенниках, которые в таком случае непременно явятся.