[Дерпт], 20 декабря 1810 г.
Наконец, Возлюбленный, узнал я, что Вы ознаменовали день Вашего рождения благодетельным указом, согласно которому проценты, которые дворянство должно было Вам выплачивать серебряными рублями, принимаются бумажными деньгами, считая 2 рубля ассигнациями за 1 рубль серебром. С другой стороны, однако, уверяют, что рижские депутаты добились сохранения своих альбертовых талеров, и прибавляют, что негоциация эта обошлась им всего в 75 000 талеров! <Возможно ли это? Неужели можете Вы согласиться на продление этого ажиотажа, который так сильно курс понижает?> Итак, ажиотаж продолжится, а бедные учителя уездных училищ курляндских и лифляндских, получающие жалованья всего 500 рублей, то есть меньше 100 талеров, умрут с голоду. От отчаяния уже теперь многие из училищ уходят, а новых нам не найти. В государстве все связано, и альбертовы талеры губят народное просвещение в двух губерниях.
Если нужно Вам новое доказательство, найдете его в событии совсем недавнем. Гамбург больше заемных писем из Риги не принимает. Банкир Клейн получил многочисленные протесты, и после появления этой новости курс русских бумажных денег вверх пошел.
Надеюсь, что в новом году изданы будут и другие указы, которые я Вам предложил. Не позволяйте себя к новым отсрочкам принуждать, а главное, издайте их вместе и целиком. Они всех отраслей администрации внутренней и внешней касаются.
Помните ли Вы о несчастной вдове Рота? Срок уплаты приближается. Это милость, которая Вам ничего не стоит, и вдобавок восстановление справедливости. Благоволите этот рескрипт подписать и приказать, чтобы Кабинет его копию отдал надворному советнику Гену из Комиссии составления законов, который делами вдовы занимается. Не пеняйте на мою докучливость. Нет у меня другого посредника. Только с Вашей помощью могу добро творить; прочие пути презираю.
Прощайте, мой Возлюбленный! Скоро каникулы; надеюсь, что здоровье мое поправится. Многое от Вас зависит. Спасите свою Империю, себя самого, и нежный Ваш друг сделается здоров. Печаль – самый большой источник его недуга. Исцелите
Вашего Паррота.
162. Г. Ф. Паррот – Александру I
[Дерпт], 15 января 1811 г.
Должно быть, мой Возлюбленный, последнее декабрьское письмо мое затерялось; не забыли бы Вы, конечно, несчастную вдову Рота, о которой я Вам писал, а нынче вновь прошу о рескрипте, ее касающемся.
Важнейший предмет настоящего моего письма есть Университет, Ваш Дерптский университет, который вот-вот лишится одной из прекраснейших статей акта постановления и Устава. В параграфе 14 Акта и параграфе 151 Устава говорится, что после смерти профессора не только вдова, но и каждый из малолетних детей его получают, помимо единовременной выдачи годового оклада, пенсию, равную пятой или четвертой части оного. Помните Вы наверняка, что в пору основания университета граф Завадовский бесконечные возражения выдвигал и особливо по сему поводу, помните, насколько возражения эти Вас утомляли, а меня удручали. Плодом этих возражений, а равно переводов и копий бесконечных, ими порожденных, стала двусмысленность кое-каких выражений в этой статье <чего я поначалу не заметил (так я был доверчив!)>, которой не смог я избежать и которой граф Разумовский пользуется, чтобы сиротам в пенсии отказать, если мать их жива, и только ей одной простую пенсию выплачивать. Меж тем параграф 14 акта постановления говорит совершенно ясно, что пенсия назначается не только вдовам, но и детям профессоров. Статья 141 Устава утверждает, что, если после умершего останутся со вдовою, либо без оной, несовершеннолетние дети, во всех сих случаях они получают то же самое, что по силе предыдущих параграфов назначено вдовам. Двусмысленность сохраняется лишь в некоторых других общих выражениях, которые, будь они одни, оставляли бы сомнения касательно того, должны ли дети получать вспомоществование помимо вдовы, однако всякие сомнения прекращаются, если прочесть те слова, какие привел я в точности. Я не единственный, кто понимает таким образом ясный смысл Ваших законов. Вся Германия поняла это таким же образом, и именно основываясь на этой статье, иностранцы соглашаются занять должности в Дерпте. Большинство наших профессоров объявляют открыто, что как раз эта статья акта постановления их привлекла, и ратуют за права детей своих.
Можно возразить, что закон этот установлен для одного лишь Дерпта, другие же российские университеты подобного преимущества не имеют. Но разве мы виноваты в том, что никто нашему примеру не последовал? Больше того; когда присутствовал я на заседаниях Главного правления, посвященных рассмотрению Устава, и заметил собравшимся, что 6000 рублей в год, которые Правление для пенсий выделило, в некоторых случаях недостаточны окажутся, и предложил эту сумму до 10 000 увеличить, на что и получил согласие, тогда, как и теперь, возражали мне (а именно граф Завадовский и Муравьев), что русские университеты этого преимущества лишены, на что в ответ настоятельно просил я, чтобы и другим университетам его даровали. И это было бы так легко сделать, как и мы у себя сделали, не запрашивая у Вас новых сумм, но лишь мудро распределив штатную сумму, которая у нас ведь на 10 000 рублей меньше, чем у других университетов. Но там предпочли чрезвычайные преимущества даровать профессорам живым, назначив особливые жалованья тем, кто возглавляет институты химии, ботаники, физики, анатомии, клиники и проч.[584], тогда как мы эти обязанности бесплатно исполняем, чтобы не обидеть наших сирот.
Право и справедливость на нашей стороне, и политика также за нас. Что скажет Европа, когда узнает, что рассуждения софистические лишают наших сирот вспомоществования, которое им Ваши законы официально присудили? Откуда возьмем мы сотрудников, особливо в пору кризиса, когда иностранцы еще больше, чем мы, опасаются падения курса наших ассигнаций? У нас шесть кафедр вакантны; профессора умирают или бросают университет, и никто их заменить не желает.
Но осмеливаюсь я, мой Возлюбленный, у Вас большего просить. Отзовите тот рескрипт, который Вас подписать вынудили и согласно которому всякий раз, когда намеревается университет пенсию назначить, приходится ее у Вас просить как особую милость. Это Вашим собственным законам противоречит. Ни в акте постановления, ни в Уставе об этом не говорится; сказано там официально о непременной выдаче пенсий без всяких исключений; это контракт, который Вы с профессорами заключаете и о котором Вас больше просить не следует, за исключением тех случаев, когда университет имеет причины для превышения размера пенсий, определенного законом; относительно таких случаев Устав утверждает определенно, что тогда обязан Университет Вас об этой милости просить. Сами видите, что ведет это только к досадным затруднениям или по крайней мере к проволочкам, а быть может, и к обогащению секретаря, при министре состоящего. Все, что законно, не должно сомнительным быть. И разве не довольно у Вас и без того дел? Зачем же Вас еще и подобными вещами занимать? Истинное наслаждение государя в том состоит, чтобы знать, что его законы подданным счастье даруют, точно так же, как законы Провидения – всему человечеству. Но желать, чтобы государь благодеяния свои по капле отмерял, все равно что требовать от Провидения, чтобы оно для каждого человека по отдельности ежедневно тысячу чудес сотворяло. Как бы мало ни привлекала меня верховная власть, ради этого хотел бы я быть монархом – не от министров бы тогда милости исходили, а от законов.
Ничего не знаю наверное о делах государственных. Вы предателя наказали[585]. Прибавляют, что Вы с Францией ссоритесь, а французская армия из Испании уходит. Должен ли я к войне готовиться? Скажите хоть слово, подайте знак жизни – жизни для меня. Моя судьба в том, чтобы Вас любить, жить и умереть ради Вас. Ваше сердце должно Вам об этом сказать, а если оно вас не убеждает, упорство мое и докучная правдивость за него говорят. Слышно, что Вы с Турцией мир заключили или вот-вот заключите. А с Персией? Разве неправ я был, когда говорил Вам в октябре, что мир этот необходим немедленно?
163. Г. Ф. Паррот – Александру I
[Дерпт], 12 февраля 1811 г.
Сегодня напишу моему Возлюбленному всего два слова, но слова эти очень важные: благоволите в этом убедиться. Я Вам уже о сем предмете писал прежде.
Гроза приближается. Наполеон готовится Вас той же участи обречь, какая уже всех европейских королей постигла. Россия – исполин, которого надобно ему низвергнуть, чтобы затем династию свою утвердить на всех престолах, какими будет он править как своими вассалами.
Швеция, которая при Густаве Адольфе решила участь Германии, сможет на судьбу России оказать влияние немаловажное. Король Юхан колеблется, возможно не зная, чью сторону принять. Сумели бы Вы его на свою увлечь, ибо не может он за свою корону спокойным быть, пока Вы его королем не признаете. Впрочем, уверен я, что он сдержит все, что Вам пообещает. Бернадот среди французских генералов всегда выделялся честностью и прямотой; короною обязан более этим добродетелям, нежели желанию Бонапарта его удалить. В сем отношении походит он на Моро, а деловыми талантами даже его превосходит. Кажется мне решение, которое он примет, бесконечно важным, хотя у него военных сил не слишком много для кампании. Однако даже малая диверсия порой гибельной оказывается. Употребите Вашу прямоту, все Ваши личные достоинства на то, чтобы его залучить.
Прощайте, дражайший мой Александр!
Ваш Паррот
164. Г. Ф. Паррот – Александру I
[Дерпт], 20 марта 1811 г.
Шлю Вам, Возлюбленный, описание нового пушечного ядра, бесконечно более смертоносного, нежели ядро обычное. Ждал до сего дня, хотя идея эта у меня давно зародилась; боялся, как бы она всем известной не сделалась прежде начала кампании, если заговорю слишком рано. Теперь еще довольно времени остается для ее осуществления, к которому приступить надобно не раньше, чем вражеские армии в поход выступят. Однако предварительные опыты надобно заранее произвесть, и прошу я Вас на них присутствовать самолично, а устроить это все в укромном месте и втайне. В параграфе 9 описан способ эти ядра так изготовлять, чтобы получить надежные результаты. Об этой материи в теории рассуждать трудно; только общий очерк ее даю в параграфах 4, 5, 6, 7 и 8, из которых последний Вам наиболее интересен будет. Прилагаю к рисунку, который нарочно сделал я на листке малого формата, подходящем для писем, особливое объяснение для того, кому поручите Вы отливку ядер; почерк свой исказить постарался, чтобы никто мою руку не узнал. Можете кого угодно назвать творцом этого изобретения; никто об истинном авторе не догадается.