[614]. Покоряюсь Тебе, коль скоро так надобно. Ожидаю, когда мой час пробьет.
Да хранит Вас Господь всемилостивый, который должен Вас любить за Ваше сердце, который должен Вами руководствовать, коль скоро Он Вас на поприще столь трудное определил. Да укрепит Он прежде всего Вашу надежду на победу в этой войне, а следственно, поможет Вам ее вести уверенно. Я этой мужественной уверенности полон. Да перейдет она в Вашу душу, да животворит все Ваши действия, да оживит все Ваши предприятия, да электризует всю Вашу армию! Вот мои слова на прощанье. – Кончаю, чтобы не растрогаться сверх меры. —
Ваш Паррот
191. Александр I – Г. Ф. Парроту
[Санкт-Петербург, 21 марта 1812 г.][615]
Шлю Вам 1160 рублей и перстень.
Благодарю Вас сердечно за то, что содержалось в Вашем письме; оно меня взволновало и тронуло. Верьте мне, что остаюсь всегда
Весь Ваш.
[Росчерк]
Говорил с военным министром о способе Вам выразить мое удовлетворение по поводу телеграфов; поручил ему выяснить, что Вам было бы наиболее приятным. Впрочем, охотно делаю это напрямую в настоящем письме и прошу мне это сказать откровенно.
192. Г. Ф. Паррот – Александру I
[Санкт-Петербург], 21 марта 1812 г.
Последнее мое письмо Вас взволновало и тронуло. Благодарю Вас за это, мой Александр! Вы меня счастливым сделали.
Что же до дела Сперанского, могу только еще раз попросить Вас необходимое довершить, удалив от всех дел Розенкампфа. Он только жиреть будет, составляя законы, которые все никак не составит. Не ждите от него на сей счет доказательств более ясных. Все в восторг придут и увидят, что Вы, чтобы предателей покарать, не дожидаетесь, когда заговорщики начнут козни плести.
Желаете Вы от меня услышать, какое свидетельство Вашего удовлетворения хотел бы я получить. Скажу об этом со всей открытостью прямого сердца, будучи равно далеким как от ложной скромности, так и от алчности.
Равнодушен я к орденам, столь часто наградой служащим, и таким образом меня никто обрадовать не сумеет. Знаете Вы, что я даже своего скромного Владимира принимать не хотел. Все мое тщеславие в том состоит, чтобы ученым быть и заслужить в полной мере звание профессора. Но есть у меня желание, которое Вы естественным признаете. Хотел бы после войны на год или полтора в чужие края поехать, увидеть вновь места, где я родился, и восстановить расшатанное здоровье. Кроме того, желаю повидать корифеев физики и великие заведения, где эту науку развивают с таким успехом; мечтаю заслужить, обогатив свои познания, видное место в ученом мире.
Но теперь не время у Вас эту награду просить, мой Александр! Вас другие ждут дела; не то чтобы этот дар для императора России обременительным оказался. Но в настоящий момент такой пример мог бы вред причинить, потому что последовали бы ему те люди, что подобной малостью ограничиться не пожелают. Вам все Ваши богатства необходимы для чудовищной схватки, в которую Вы вступить готовитесь, в которой решится участь Вашей империи и Ваша собственная – ибо я Вас знаю! Вы слово сдержите. Мы все, подданные Ваши, обязаны Вам помогать всей нашей преданностью, всеми нашими силами, всеми нашими средствами, ни корысти, ни алчности не выказывая. А я, Ваш друг, стану Вас теперь просить о награде за телеграф, который нарочно для этой кампании изобрел! Если Небо позволит Вам с победой возвратиться и благоволите Вы затем обо мне вспомнить, тогда приму я охотно сумму, требующуюся на путешествие, о котором мечтаю.
Прощайте, мой Возлюбленный, дражайший мой Александр! Да сохранит Вас Небо и да подарит Вам победу! Так и сделает, ибо Вас любит.
Весь, всегда Ваш Паррот
Ах, отчего не позволяете Вы мне с Вами в поход выступить?!!
Приложение
Г. Ф. Паррот – императрице Елизавете Алексеевне
[Санкт-Петербург], 20 марта 1812 г.[616]
Всемилостивейшая Императрица!
Великодушный Ваш подарок для вдовы Асмус, дочери пробста Рота, я получил. Разрешите же мне прежде всего поблагодарить от ее имени Ваше Императорское Величество от всей полноты сердца. Также от моего собственного имени обязан я высказать не меньшую благодарность Вашему Величеству за то, что получил повод Вам, всемилостивейшая Государыня, эти строки написать. Делая это, нахожусь я мысленно в Вашем присутствии. В моей душе возникает Ваш образ, чистый и благородный. Ощущаю я себя, словно бы действительно подле Вас присутствовал, – лучше, чище, неудержимо меня влечет ко всему доброму и прекрасному, и даже умнее становлюсь.
Позвольте эту чувствительнейшую дань уважения моего сердца той неизреченной прелести воздать, коей чистейшая добродетель все Ваше существо осенила. Сия дань не иссякнет, как и источник ее, и ежели не смог я ее так выразить, как чувствую, простите это языку, у которого нет для такого достойного выражения.
Будьте счастливы! Только таким призывом моего сердца могу я всякий разговор с Вашим Императорским Величеством закончить.
Паррот
193. Г. Ф. Паррот – Александру I
Дерпт, 27 марта 1812 г.
Приехал я сюда в субботу вечером больной, а в довершение неприятностей полковник Экеспарре пишет мне, что ни приказа о телеграфах, ни денег на них не получил, а потому вынужден был прервать работу уже наполовину начатую над двумя первыми. Не знаю, с чем это связано, но с большой печалью вижу, как идеи, Вами одобренные и без сомнения могущие Вам пользу принести, в жизнь не воплощаются. Так же случилось с ружейными пулями эллиптическими: Вы их одобрили, даже сами за них назначили изобретателю огромное вознаграждение в 50 000 рублей, и несмотря на все это они изготовлены не были. Не упрекайте меня за то, что я телеграфы представил слишком поздно. Вот уже два с половиной года я с этой идеей не расстаюсь, и когда бы три месяца моего пребывания в Петербурге были употреблены с пользой, получила бы уже армия свой корпус телеграфический. Последние недели выбивался из сил, чтобы их изготовление устроить, которое бы Вам всего в 15 000 рублей обошлось, и вот из-за забывчивости мои труды и заботы, мое расшатанное здоровье и, что гораздо важнее, Ваша воля – все напрасно. Лучше бы мне было в опытах потерпеть неудачу.
Не знаю также ничего о судьбе новой картечи. Если испытания удались, благоволите, молю Вас, где бы Вы ни были, в Петербурге или в армии, ибо не знаю, где это письмо Вас застанет, приказать, чтобы изготовили их скорее, немедленно, безотлагательно. Знаете сами, как это важно.
Не упрекайте меня в нетерпеливости из-за стиля этого письма. Пишу так, потому что дело идет о Вашем благополучии. О, если бы Небеса хоть пятью такими нетерпеливыми Вас окружили! Все Ваши приказания были бы исполнены.
Сохраните привязанность к Вашему ворчливому философу. Сердце его в этом нуждается, да и Ваше тоже. – Рассчитываю на Ваше обещание, если <будете несчастны> неудачи наступят[617]. Прощайте, мой Возлюбленный, дражайший мой Александр! —
Решительность, твердость, упорство. —
194. Г. Ф. Паррот – Александру I
[Дерпт, начало апреля 1812 г.][618]
Не знаю, Возлюбленный, застанет ли Вас это письмо в Петербурге, но отправляю его в надежде, что оно за Вами последует.
Опыты с новой картечью не удались; очень это меня огорчает. Быть может, для искомого результата надо жестянку изменить[619]; но время опытов прошло, теперь время действовать; надобно уметь с излюбленными идеями проститься.
Просили Вы меня назвать Вам со всей откровенностью награду, какую хотел бы я от Вас за телеграфы получить. Позвольте мне попросить передать Барклаю, о чем мы договорились с Вами на этот счет; есть у меня основания думать, что, коль скоро Вы решили с этим делом без него покончить, считает он, будто я получил вознаграждение куда большее, чем он бы справедливым полагал. Я желаю уважение этого человека заслужить. Мало в Вашей службе таких, как он. – Надеюсь, что сколь скоро Вы с Экеспарре увиделись, то не преминули дать ему точные приказания касательно телеграфического корпуса. Не упустил я ничего из возможного, чтобы его создать.
Долг мой велит мне Вам замолвить слово о Беке[620]. Голос публики в Петербурге и в нашей губернии его невиновным объявляет. Сказал я Вам, что, исходя из всего, что мне о нем известно, считаю его абсолютно неспособным к предательству. Но на него давно уже ополчились, потому что в суждениях о некоторых особах он чересчур откровенен и потому что Вам напрямую передал бумаги, которые должны были прежде через другие руки пройти и к Вам не попасть[621].
Сказали Вы мне, что Вам давно уже представили доказательства, против него говорящие, и уже одно это бы в меня сомнение вселило, даже если бы других причин сомневаться не имел. Знаю в точности, что он ничего не нажил; напротив, небольшое состояние, которое ему жена принесла, все растаяло, хотя видел я своими глазами, что живет он очень скромно. Молодой граф Сиверс на место Бека назначен был сразу после его ареста, задолго до предоставления доказательств; следственно, хотели избавиться от Бека, от неудобного сего человека, который трудится поистине днем и ночью, но о начальниках своего департамента отзывается нелестно. Я его за разговоры осуждаю; но согласитесь, что дела этого департамента велись из рук вон плохо. – Когда бы это письмо в другие руки попало, меня бы судьба Бека постигла и не преминули бы доказать, что я изменник, коль скоро баварскому посланнику визиты наносил. Но я Вас люблю и обязан Вам правду говорить. —