[Дерпт], 15 марта 1822 г.
Государь!
Возвратили Вы покой и жизнь вдове Рота. Благоволите принять ее благодарность и благословения; благоволите принять благодарность и благословения Вашего Паррота, которые воссылает он Вам со всей пылкостью своей души. Восстановили Вы благополучие осиротевшего семейства. О Государь! Слезы умиления, пламенные молитвы стольких существ, утешенных Вашими благодеяниями, образуют величественное облако, на котором душа Ваша воспарит однажды к Предвечному. Простите мне напоминание об этой сладостной картине, которая, полагаю, Вашему благородному сердца мила.
Как видите, я к своему прежнему слогу вернулся. Но могу ли иначе поступить, Государь, если совершили Вы благодеяние, которое меня близко касается? Но простите ли Вы меня, Государь, если прибавлю я несколько строк о благодеянии, которым можете Вы осчастливить всю Вашу Империю? Толкуют о переменах в Министерстве духовных дел и народного просвещения. Если это правда, Государь, благоволите поставить во главе этого важного департамента протестанта, знающего и любящего религию, которую призван он защищать (обер-прокурором Синода может и должен быть человек совсем иного рода), человека ученого, который обладал бы глубокими познаниями научными и, главное, знал бы истинные правила просвещения публичного и частного. – Взгляните на этот департамент. Увидите Вы, что русские университеты опустели, а училища подчинены механизму иссушающему и убивающему. Даже Академия наук ныне не более чем тень той, какой она была во времена Эйлера, Палласа, Гмелина, Ловица. Ваша нация после двадцатилетних Ваших усилий, совершенных ради натурализации наук в России, вынуждена теперь поверить, что натурализация эта невозможна, или представить себе, что подлинная наука сводится к приобретенному внешнему блеску, а истинный свой ум нация показывает, когда создает многочисленные переводы. Государь! Человек, наделенный гением и познаниями, оживит Академию, университеты и училища, даровав им истинный дух вместо мертвящих форм, которые множатся с такой быстротой (даже в Дерпте), что скоро вернее и выгоднее будет становиться деловым человеком, чем ученым; число бесполезных канцелярских служителей растет на глазах и становится непроницаемой преградой для самого острого взгляда; замыкается он в узких пределах, по линейке прочерченных. Государь! Когда познает Ваша нация Науки глубоко, а не только поверхностно, тогда расцветет подле Вашего престола истинное благочестие. У лицемерия две руки. Одной хватает оно Науку, а другой – Религию. Благоволите, Государь, сразить это чудовище, равно противное и той и другой, и увидите Вы, что дух Евангелия, сей кроткий дух истины, послушания и смирения, воцарится благодаря Вам в Религии, Науках и управлении. Царствовать – значит страстно искать истину.
Ваш Паррот
205. Г. Ф. Паррот – Александру I
Дерпт, 19 марта 1822 г.
Государь!
Когда 15-го числа сего месяца имел я честь сообщить Вашему Императорскому Величеству мои общие соображения о народном просвещении в Вашей Империи, не мог я представить, что справедливые опасения, какие мне внушало текущее управление этим важным департаментом, сбудутся не позднее чем сутки спустя столь разительно. Совесть моя вынуждает меня, Государь, развенчать в Ваших глазах проект полной реформы народного просвещения, предложенный г-ном действительным статским советником Магницким. Знаю, что, нападая на этот проект, нападаю я на человека могущественного, а следственно, и на самого министра, который хочет добиться одобрения этого проекта[641]. Но когда дело идет о народном просвещении и о славе царствования Вашего Императорского Величества, я об опасностях забываю. Осудите меня, Государь, как Вам будет угодно, но благоволите сначала прочесть дословный перевод рескрипта, который наш почтенный и верный попечитель вынужден был Университетскому совету вручить, а затем мои замечания, основанные на прилагаемой к сему <русской> немецкой копии проекта г-на Магницкого, которую граф Ливен в Дерптский университет прислал.
<Не однажды раздавались жалобы на то, что в России мужи могущественные угнетают Ваших нерусских подданных. Я же хочу русскую нацию спасти от позора, на который могущественные мужи России ее обречь желают.>
Не обладаю я больше <Ваше Императорское Величество меня лишили> драгоценным правом, какое Вы мне некогда даровали <и которым пользовался я только ради блага Ваших подданных и чести Вашего царствования>, – правом Вам частным образом писать. Но всему есть предел, и счел бы я, что совершаю преступление против священной Вашей особы, которую лелею неизменно <на старый свой манер>, как прежде, <и против долга моего как служащего по ведомству народного просвещения>, если бы соображение это помешало мне открыть Вам глаза на пропасть, у края которой <Вы стоите> стоит народное просвещение Империи и которую от Вас изо всех сил скрыть стараются. Делайте со мной что хотите, Государь, но выслушайте еще один раз из моих уст истину, ту истину, которая в течение десяти лет в Вашем благородном сердце отклик находила.
Ваш неизменный Паррот
Приложение
О записке г-на попечителя Казанского учебного округа, действительного статского советника Магницкого по преобразованию училищ
Следует из этого рассмотрения, что причины малых успехов учеников, которые указаны Попечителем Казанского учебного округа, либо не существуют, либо недостаточны для объяснения этого якобы повсеместно распространенного изъяна, который, быть может, и сам не существует. Следует из этого также, что и причины нелюбви русской нации к образованию не существуют, да и сама эта нелюбовь не имеет места. Напротив, все иностранцы, знающие Россию, говорят в один голос, что русские люди учатся охотно и легко и что недостает им в этом отношении только основательности образования, и вот чем министерству надлежало бы заняться в первую очередь. Сие суждение иностранцев касательно способности и желания русских людей получать образование подтверждается в полной мере многочисленными и богатыми пожертвованиями, которые частные лица и дворянские собрания делают университетам и училищам; служит это несомнительным доказательством любви русской нации к образованию, и в разительной противоположности состоит с тем фактом, что в прибалтийских губерниях ничего подобного не происходит. Впрочем, не соглашаясь с преувеличенными утверждениями г-на Магницкого, не можем мы не признать, что русские училища от процветания очень далеки, и пора отыскать истинные причины такого положения.
Рассматривая успехи учеников, важно отличать достижения мнимые от истинных. В первых, без сомнения, недостатка нет, и я их наблюдал в русских школах Риги и Ревеля, которые бесспорно принадлежат к самым скверным из русских школ. Напротив, истинные успехи куда более редки. Но причины этого вовсе не в нелюбви нации к образованию заключаются. Причины в механизме, который образованием овладел и который память учеников ставит гораздо выше собственных их суждений.
Рассматривая число учеников, посещавших училищ, можно согласиться с г-ном Магницким в том, что могло бы и должно бы оно быть гораздо более значительным. Причина этого явления в недостатке уважения и доверия, которые публика в России питает к русским школам и университетам. Недостаток уважения не может ничем быть лучше доказан, чем докладом графа Разумовского, учреждающим звание почетных смотрителей; утверждает министр в этом докладе, что почетные смотрители необходимы, дабы уездные училища возвысить в глазах публики[698]. Да и о каком уважении к училищам можно говорить, если попечитель Казанского учебного округа г-н Румовский около 15 лет назад выгнал без всякого расследования четырех профессоров, не пожелавших подписать подложный счет директора университета, директора, который никаким законом не был утвержден и против появления которого университет должен был бы протестовать с первых же дней своего существования[699]; о каком уважении можно говорить, если попечитель того же округа, г-н Магницкий, выгнал, также без всякого расследования, девять профессоров, из коих по крайней мере один, Врангель, столько достоинств имеет, что очень скоро зачислили его в институт Царскосельский, находящийся перед взором самого Императора[700]? Когда унижают таким образом лучших служителей народного просвещения, может ли нация уважать учреждения, которые под этой железной ферулой страждут?
Может ли доверие родиться, если профессорский состав русских университетов представляет собою смесь, а можно было бы сказать попурри, из русских, немцев, французов, венгров, которые между собой вечно ссорятся и соперничают? Русская нация, хотя ее идеи на сей счет не вполне отчетливы, желает народного образования сугубо национального. Вот истинный смысл ее пожертвований, ее щедрости, ее энтузиазма при виде планов царствующего Императора. Однако администрация за двадцать лет ей такого образования представить не сумела, и вот причина недостатка доверия. Посмотрим, способен ли проект г-на Магницкого породить прочное образование, дабы число учеников увеличить и уважение общества к училищам укрепить.
4 Так называемый метод «взаимного обучения» был впервые применен в 1790-х гг. в сиротском военном интернате г. Мадраса (Индия) для обучения детей чтению и счету, при котором в роли помощников учителя выступали наиболее способные ученики, передавая усвоенные знания остальным. Автор «Мадрасской системы», педагог Э. Белл, изобрел ее независимо от Дж. Ланкастера, развивавшего этот метод с 1798 г. в своей школе в южной Англии, откуда он широко распространился по Европе и Америке. К 1811 г. было открыто 95 ланкастерских школ с более чем 30 тысячами учеников. В России эта система использовалась с 1818 г.
Таков в общем виде проект реформы, какую г-н Магницкий задумал произвести в народном просвещении Казанского округа и какую г-н Министр одобряет и желает, поелику возможно, на всю Империю распространить. На сей предмет проект этот был сообщен попечителю округа Дерптского, который поспешил его подвергнуть рассмотрению Университета. Университет как представитель народного просвещения своего округа мнение свое выскажет откровенно и без боязни, вкратце же будет оно заключаться вот в чем: сей проект к Дерптскому округу применим быть не может. Если прочие попечители также у своих университетов мнение спросят, сообщив им о желании министра, станут ли те отвечать откровенно, памятуя о судьбе стольких профессоров, из Казанского университета изгнанных автором проекта? Если же будут отвечать, руководствуясь не убеждениями, а страхом, тогда выставлен будет этот проект как единодушное желание русских университетов, и разве сможет Император его не утвердить? <Мнением университета Казанского г-н Магницкий уже заручился, так как объявляет он дважды, в начале и в конце своей записки, что сочинил ее, основываясь на сделанном по его просьбе докладе о состоянии училищ этого округа.>
Автор замечаний вышеприведенных полагает, что исполнил священный долг, сообщив Монарху-Законодателю правдивый разбор опасного этого проекта.