Левантийский флот разрастется, если нужно, до сотни парусов, чтобы свою власть над новыми территориями поддержать.
Вы, Государь! единственный, кто в дело вмешаться может; ибо переговоры вести в такой момент, как теперь, – значит не делать ничего[693]. Начните с того, чтобы над событиями взять верх, и затем делайте, что пожелаете. Триста тысяч русских штыков и несколько орудий для осады одни только могут вырвать греков из рук алчных англичан и превратить Грецию в государство европейское и монархическое <с королем и представительной конституцией на манер польской>. И сделать это надобно непременно, если не хочет Россия лишиться своей черноморской торговли и покориться английской монополии во всех торговых сношениях с Левантом. Ибо будьте уверены, Государь, что, если Великая Греция подчинится Англии, самое большее через два года Малая Азия свергнет оттоманское иго и англичане вынудят Турцию уступить им с этой стороны Дарданеллы и Скутари (не следует о Гибралтаре забывать), благодаря чему сделаются они хозяевами входа в Черное море <а это им прекрасные пути в Персию обеспечит>, что для русской торговли в этих краях смертельно опасно. Англичане вдобавок мечтают со времени египетской кампании Бонапарта стать владельцами Суэцкого перешейка, чтобы его перерезать и в Калькутту добираться в два раза быстрее, чем сегодня, а к цели их приведет сосредоточение мощных сил на этом азиатском берегу. Ведь Малую Азию от Суэца отделяет только Сирия, пустыня, которую у Порты отобрать легко, открыв перед набожными греками перспективу освободить Святые места от власти мусульман. Египет противиться этому не станет, потому что, когда эта операция его от Турции отделит географически, воспользуется он давно ожидаемой возможностью от нее отделиться политически. Англия признает новые государства американские, чтобы их торговой посредницей сделаться, а одна английская компания уже составила план перерезать Панамский перешеек. Выполнив эти два намерения, Англия весь земной шар с двух сторон охватит, и военные и торговые ее корабли станут повсюду насаждать законы Альбиона. Соединенные Штаты Америки составляют в своем полушарии противовес этому морскому колоссу. Греция должна и одна только может сделать это в нашем полушарии <и владеть Суэцким перешейком подобает не кому иному, как ей>.
Благоволите, Государь, не принимать обширные эти виды за грёзы. Основаны они на природе вещей, и убедитесь Вы, что все это исполнится. Всеобщий интерес в том состоит, чтобы Греция была независимой. Ваш интерес – в том, чтобы Россия на Черном и Каспийском море главенствовала, чтобы Вашей нации сохранить ее самую прекрасную отрасль торговли. Итак, надобно действовать. Учтите вдобавок, Государь, что воевать Вам придется в любом случае. Война неизбежна, и коли так, надо ее по своей воле вести, а не по воле событий. Возможность ее начать – и притом немедля – для меня бесспорна; ведь не сомневаюсь я, что не остались Вы праздным наблюдателем великой драмы, которая в Вашем соседстве разыгрывается, и приготовились так или иначе в дело вмешаться, когда обстоятельства того потребуют. Единственное препятствие, которое преодолеть надобно, это недоверие греков. Но от него и следа не останется, если отправите Вы к ним Каподистрию полномочным послом.
Благоволите, Государь, в политическом моем усердии видеть исключительно пламенное желание, чтобы совершено было дело поистине доброе, и совершено Вами. <Алчу я политической славы и огромных преимуществ, которые><Увидите Вы, Государь, что все, к чему клонится общий порядок вещей, сбудется.>
220. Г. Ф. Паррот – Александру I
Дерпт, 14 октября 1825 г.
Государь!
Нуждаюсь я в безраздельном Вашем доброжелательстве, чтобы обеспечить участь мою в последние годы жизни. Забудьте же письма мои о Греции, которыми, возможно, я Вас прогневил. – Нет, не так: благоволите, напротив, о них вспомнить и увидеть в письмах этих настоятельное желание Вам служить, даже невзирая на риск Ваши милости утратить.
Попросил я об отставке, ибо прослужил 25 лет, предписанные для этого нашим Уставом, и желаю остаток дней посвятить исключительно науке. Заканчивая таким образом гражданскую свою карьеру, хочу получить аренду в 1000 рублей серебром (ректору Эверсу Вы ее пожаловали за пять лет ректорства), потому что, сделавшись заслуженным профессором, потеряю 1500 рублей в год и не смогу более удовлетворять настоятельную потребность в благотворительности, сделавшуюся для меня сладостной привычкой: придется мне самому проедать все, что получать буду, а это для меня невозможно. Получили Вы, Государь, или получите вскоре от графа Ливена и от министра сие пожелание, которое дерзаю я Вам адресовать.
Но хочу я доверить Вашему любящему сердцу вторую просьбу: чтобы пожизненная эта аренда перешла после моей смерти к моей вдове. В течение всего времени моей службы, которое посвящал я всецело исполнению собственных обязанностей, видела она меня только за трапезами, зато разделяла все мои заботы, а часто и огорчения, в которые ввергало меня желание Вам служить всеми возможными способами. Разве не справедливо было бы вознаградить ее за это достатком в старости?
Понимаю я, Государь, что не можете Вы благодеяния Ваши основывать исключительно на собственном Вашем доброжелательстве и что часто вынужден Император отказывать просителям в том, чего его сердце жаждет. Позвольте же мне предложить Императору несколько фактов, которыми его добрые намерения оправдать можно будет.
Сделавшись профессором в Дерпте, поставил я себе двойную задачу: должность свою исправлять усердно, а вместе с тем приносить ей честь своими учеными трудами. Вы знаете, Государь! и сами, и благодаря всем министрам и попечителям, при которых я служил, и благодаря голосу публики, исполнял ли я первую из этих обязанностей как должно. Что же до второй, министр представит Вам список моих сочинений, в числе которых 15 книг в собственном смысле слова, 62 трактата, напечатанных в журналах физических и химических (два последних только что вышли), и несколько речей академических[694]. Министр прибавит к этому списку перечень 14 ученых обществ, которые сделали мне честь в свои ряды принять. Смею добавить, что сделал бы я и больше для науки и для своей славы, когда бы не посвящал более половины времени управлению университетом и училищами, для которых беспрестанно выполнял работы экстраординарные всякого рода, хотя мог бы от них отказаться. Знаете Вы, к тому же, Государь! и другие мои труды, которые с должностью профессора не связаны, такие как телеграф, улучшение устройства казарм, подписка для обители Большого Сен-Бернара и план защиты столицы от наводнений. Наконец, не забыли Вы и мои поездки в Петербург, которые я почти всегда за свой счет совершал, и ворох писем и других бумаг, посвященных лишь Вам одному. Они лежат сейчас у меня перед глазами, равно как и Ваши письма, которые столь дороги моему сердцу и которые почитаю я прекраснейшим памятником моей жизни, а потомство мнение мое разделит.
Позвольте мне под конец, Государь, прибавить, что смогу я, надеюсь, и еще что-нибудь сделать для того, чтобы заслужить милость, у Вас испрашиваемую. Мои познания, поддержанные опытностью сорокалетней, позволяют мне судить о содержании многочисленных проектов, которые Вам представляют; полагаю, что доказал это в первую голову трудом о борьбе с наводнениями и передвижной конструкцией, которую построил я для большого телескопа. Если пожелаете Вы, Государь, приказать, чтобы сообщали мне основные проекты, связанные с физикой, прежде чем их Вам представят, быть может, мое суждение избавит Вас от расходов бесполезных.
Понимаете Вы бесспорно, Государь! что, желая посвятить себя далее моей науке и многочисленным ее практическим применениям, не смогу я имением управлять. Итак, прибавляю к пожеланиям, уже высказанным, просьбу получать аренду не натурой, но в виде тысячи рублей серебром, начиная с 10 декабря сего года, дня, когда истекут 25 лет моей службы.
Вы мне милость, о которой я прошу, окажете; сердце меня в том уверяет. Но прибавите ли к тому в сию столь важную пору моей жизни несколько строк, из которых узнал бы я, что Вы это не без удовлетворения делаете? Тем самым преисполните счастьем
Вашего Паррота.
Комментарии[695]
1. Г. Ф. Паррот – Александру I. Речь перед императором Александром I при его первом приезде в Дерпт. [Дерпт, 22 мая 1802 г.]
Оригинал: LVVA. Ф. 7350. Оп. 1. Д. 6. Л. 57.
Копия: LVVA. Ф. 7350. Оп. 1. Д. 6. Л. 55–56 об.
№ 1 из Пакета I.
Заголовок речи на л. 54 и л. 58. На оригинале надпись рукой Паррота: «Оригинал восьмиугольной формы, чтобы положить его в шляпу» (лист действительно имеет такую форму). Он содержит некоторую правку, учтенную потом в беловой копии, с которой, очевидно, был сделан список для самого Александра I (см. «Исследование»).
2. Г. Ф. Паррот – Александру I. [Дерпт, 11 августа 1802 г.]
Черновик: LVVA. Ф. 7350. Оп. 1. Д. 6. Л. 52–53.
№ 2 из Пакета I.
3. Александр I – Г. Ф. Парроту. Санкт-Петербург, 24 августа 1802 г
Копии: LVVA. Ф. 7350. Оп. 1. Д. 6. Л. 51; Д. 6. Л. 7, 29.
Первая из копий находится в Пакете I как приложение к № 2.
Адрес на письме: «À Monsieur Parrot, Prorecteur de l’Université de Dorpat».
4. Г. Ф. Паррот – Александру I. [Дерпт, 30 августа 1802 г.]
Черновик: LVVA. Ф. 7350. Оп. 1. Д. 6. Л. 49–49 об.
№ 4 из Пакета I.
Приложение. Замечания о шерстяных фуфайках.
Черновик: LVVA. Ф. 7350. Оп. 1. Д. 6. Л. 62–62 об.
5. Г. Ф. Паррот – Александру I. [Санкт-Петербург, 13 октября 1802 г.]
Черновик: LVVA. Ф. 7350. Оп. 1. Д. 6. Л. 50–50 об.
№ 3 из Пакета I.