Действительно вначале всегда слово. И это слово начало действовать давно, как только ему сказали: «Она твоя жена» и забыли про это. И он забыл. Подумаешь, какая малость по сравнению с тем, что им предстоит совершить вместе! А на самом деле это все было придумано только для того, чтобы сейчас они стали мужем и женой, Адамом и Евой, родителями Каина и Авеля. Только вот кто был первым, он запамятовал. Кажется, Каин. Ну что же, они готовы сотворить Каина, и Авеля, и Сима, и длинную череду других мужчин и женщин. Силами чресел своих.
Плотское желание впиталось в песок. Она это почувствовала, она к этому и стремилась. Вот теперь пришло желание духовное. Она легла рядом. Он зарылся губами в ее черные волосы, нащупал губами розовую раковинку уха и стал тихо-тихо шептать туда заветные слова, которые еще никому не шептал:
— Когда безгрешный серафим взмахнет орлиными крылами, небесный град Иерусалим предстанет в славе перед нами. Ни звезд, ни солнца, ни луны, светильник града — Ангел Божий... У городской его стены двенадцать мраморных подножий. Смарагд, и яспис, и вирилл, богатствам Господа нет счета... но сам архангел Гавриил хранит жемчужные ворота... Я знаю: жжет святой огонь, убийца в град Христов не внидет, его затопчет Бледный конь и царь царей возненавидит...
Она безмолвно покрыла его лицо тихими нежными поцелуями благодарности. И стало им хорошо. И заснули они в объятиях друг друга, муж и жена, так и не познавшие друг друга в первый день творения.
ГЛАВА 4. БАРСКАЯ НЕМИЛОСТЬ
Усталые, но довольные Медянников и Берг спешили на службу. Бессонная ночь, проведенная в трудах праведных на месте взрыва в «Арсенале», быстрое разоблачение причин и виновников взрыва наполняли их души радостью и согласием. Они успели прихватить пару часиков сна в кабинете управляющего заводом, там же плотно позавтракали на счет все того же управляющего, написали соответствующие бумаги, где сам взрыв усилиями Берга был представлен как последнее слово химической взрывной науки, и были с почетом отпущены в Департамент.
Сумрачный Путиловский сидел в кресле, погрузившись в него с головой, и с угрюмой радостью мечтал об отставке. Вот сейчас он возьмет чистый лист бумаги, выведет на нем соответствующие вензеля, вложив туда всю горечь и сарказм, переполняющие его душу, и положит все это на стол Лопухину, минуя все остальное бездарное начальство, менявшееся с калейдоскопической быстротой. Вечером сходит в балет, принародно покажет кукиш Плеве (ежели тот окажется), познакомится с Карсавиной, поведет ее к Кюба...
Далее фантазия отказывала, но это ничего, можно прожить и без фантазий. В крайнем случае можно пригласить Франка и вместе с ним надраться так... Впрочем, Франк, подлец, никогда не надирается! Надраться одному и спать, спать, спать... Можно записаться добровольцем в армию, успеть к шапочному разбору и вернуться героем войны, в орденах и японках... Интересно, сильно ли отличаются по душевному складу и физическому устройству японские жёнки от родных россияночек? Мысли об отставке почему-то выбрали несколько другое, более приятное направление.
И тут заявились эти два гаера.
— Где вы шляетесь целыми днями? — раздраженно вылез из кресла начальник.
— Павел Нестерович! — обиженно, но понимающе прогудел Медянников. — Мы же всю ночь с Иваном Карловичем, как последние цуцики, в дерьме рылись!
Путиловский нахмурился и вспомнил.
— Прошу прощения, я совсем забыл. Ну, и что там на «Арсенале»?
— А-а! — небрежно махнул рукой Берг. — В цейхгаузе аммиачная селитра сдетонировала.
— Вы уверены? Первый раз слышу, что удобрение детонирует.
— Во! Я ж говорю — чтобы навоз взрывался? — вставил свой довод Медянников. — Думали — умысел! Они же там и японских шпионов успели поймать. Глаза узкие-узкие!
— Шпана с Охты! Набили им морды, вот глаза и сузились, — авторитетно опроверг Берг слабую теорию японского шпионажа. — Все просто. Они неправильно хранили аммиачную селитру. Под открытым небом. Она, натурально, смерзлась. Вместо того чтобы ломами раздолбать, решили маленьким взрывом все это сделать. В «Химише цайтшрифт» описан подобный случай. Селитра может детонировать, если постараться.
— Виновник найден?
— Кусочками. И наполовину.
Путиловский прошелся по кабинету.
— Напишите подробный отчет. Но это после. Теперь о делах более существенных. Наш доклад и выводы признаны неверными. Велено поменьше заниматься взрывами и побольше — охраной. Революционеров нет, террора нет, надо сильнее закрутить гайки — и все будет в порядке!
— Как же они не понимают очевидного? — Берг воздел руки к небесам, но оттуда никаких поощряющих знаков не поступило. Тогда он опустил очи долу, но и на полу ничего не нашел.
— Плеве тридцать лет в полиции! — раздраженно бросил Путиловский. — Что мне оставалось? Под козырек и шагом марш!
— А я только-только Дусю выучил... — печально шмыгнул носом Берг.
— Какую еще к черту Дусю? — с удивлением уставился на Берга Путиловский, полагая, что тот опять завербовал новую осведомительницу из очередного развеселого дома.
Евграфий Петрович ринулся спасать Бергову репутацию, но промахнулся:
— Да это Ванина сучка!
— Сучка?!
Путиловский укрепился в своих подозрениях и гневно уставился на Берга. Тот мгновенно стушевался: кто его знает, может вышел новый секретный циркуляр, запрещающий обучать собак женского полу?
— Собачка! — спас Берга Медянников. — Помните, мы ему щеночка подарили? Шустрая такая! Он, сучий потрох, мне динамит в карман сунул, так Дуся меня чуть не съела!
— За десять метров запах динамита чует, — радостно доложил Дусины тактико-технические данные Берг.
Путиловский тяжело вздохнул:
— Рад за вас. Действительно, интересно. Но Дусю отставить. А то нас всех отставят. Террора же нет! И быть не может!
— Да не расстраивайтесь вы так, Павел Нестерович. — Старый служака Медянников и хулу, и поощрения переносил с олимпийским спокойствием. — По-ихнему, нету — значит нету! Пока жареный петух в задницу не клюнет.
— Спасибо, Евграфий Петрович. Да, Иван Карлович, директор просит вас лично курировать охрану благотворительного вечера у баронессы Кноритц. Он состоится через неделю. Возможно, будет государыня с детьми. Время есть. Особенно обратите внимание на пожарные опасности. А то у графини Клейнмихель из-за фейерверка чуть дом не сгорел!
Берг стал лаконичен и серьезен:
— Знаю.
— Вы, Евграфий Петрович, найдите себе дело сами. А я, с вашего позволения, отбуду домой. Если будут спрашивать — приболел-с!
Путиловский зашел в свой кабинет, открыл шкафчик, достал оттуда графин с водкой, налил полстакана, подумал, выпил, занюхал промокашкой и заел лавровым листиком, предусмотрительно отложенным на крайний случай. Этот случай настал. Освободив таким простым образом весь день, он вышел в оперативную часть, записал на себя дежурную пролетку, влез в нее и сказал:
— Давай-ка, братец, дуй-ка ты на Острова.
Очередной кучер попался веселый:
— Так Острова большие, ваше благородие!
— На Петровскую косу, в яхт-клуб! — уточнил Путиловский и задремал под мягкое покачивание рессор.
Произошедшее понравилось новизной ощущений, и по нескольку раз за день они теперь ласкали друг друга, так и не позволяя себе до конца стать мужем и женой. Это вошло в привычку и помогало поддерживать огонь в очаге страсти, хотя пару раз, не стерпев накала, Савинков посетил дом терпимости, тем сняв напряжение и получив возможность доводить Дору до более высокого градуса. Шла древняя любовная игра — кто первый не выдержит. Пока оба были на высоте.
Остальная жизнь текла своим чередом. Окольным путем из Швейцарии через Норвегию прибыл посыльный с динамитом и корпусами бомб. Дора придирчиво и не торопясь подыскивала хорошую квартиру, которая должна была стать опорным пунктом для сбора всей команды. Легенда разрасталась: кафешантанная дива-барыня с мужем-иностранцем, при них старенькая экономка, двое слуг по хозяйству и кучер с экипажем для поездок по городу. Наконец подходящая «фатера» нашлась, дело было за слугами и экономкой.
Въезжать лучше всего было полным составом, чтобы не вызывать подозрений окружающей челяди некомплектом прислуги. Могли сразу посыпаться предложения, которые надо логично отвергать, что сразу вызовет кривотолки и мелкую месть в виде доносов: приехал немчура, наверняка японский шпион. Тем более что у Савинкова действительно в лице было немного татарщины, отчего при внимательном рассмотрении и болезненной фантазии его могли принять за японца.
Два таких случая уже произошли. Выручили безупречные английский и документы.
Гуляя утрами по столице, он посетил дом Плеве и отметил в окрестностях чрезвычайную концентрацию агентов в штатском. Любого остановившегося тут же начинали пасти несколько молодцов без определенного рода занятий. Руководил ими грузный пожилой человек с лицом смекалистого простолюдина. Вычислил его Савинков случайно: неторопливо раскуривая трубку, задержался у подъезда и видел, как этот простой прохожий завел одного молодца за угол и там дал ему по шее, очевидно за ротозейство. Евграфий Петрович таким образом выполнял волю Путиловского, велевшего ему найти занятие по душе.
Относительной свободой возле дома министра пользовались только извозчики и папиросники, но их было трудно подделать. На это и указал Савинкову Азеф, проделавший с ним пару экспедиций к дому Плеве.
— Привычное не привлекает внимания. Никаких офицеров, студентов, дам в вуалях или евреев! Только серенькие, незаметные личности, лучше крестьянские тупенькие личики. Вот вас, Викентий, трудно вообразить кучером. А Авель — это идеальный извозчик. Второй — папиросник. Им будет Боришанский.
— Он же иудеи! — логично возразил Савинков.
— Нетипичный. Я вот тоже иудей, но могу быть и русским купцом.
Азеф состроил туго думающую купеческую морду, и Савинков рассмеялся: похож!