Но сейчас от Берга требовалось совсем другое — не сдаваться до последней капли крови. И Берг держался. Первые секунды его сильно напугали, на что организм ответил совершенно естественной реакцией и попытался спрятаться внутрь. Попытку затруднило несколько суховатое телосложение поручика, где для пряток почти не оставалось места. Беглец был с торжеством извлечен из своего эфемерного убежища и подвергнут пытке с пристрастием, после чего сдал своего хозяина с потрохами и перешел на службу к баронессе под псевдонимом «маленький Иоанн».
Служба была тяжелой. Вначале был дан испытательный срок, который «маленький» сдал на «отлично», потому что не выдержала сама испытательница. То есть она выдержала, но покинула дистанцию намного раньше испытуемого и, тяжело дыша, распростерлась рядом с Бергом на персидском ковре. Дыхание загнанной лошади наполнило душу Берга уверенностью в своих силах, а «маленького Иоанна» — свежей горячей кровью.
Ожидая, пока пульс баронессы упадет ниже смертельной отметки, поручик разоблачил тело любовницы, подвергнув осмотру наиболее интимные места, и осмотром остался доволен. Сама подопечная осмотру не сопротивлялась, а, наоборот, подставляла все укромные местечки, напоминая о забытых или пропущенных. После осмотра Иван Карлович безжалостно прервал послеполуденный отдых чаровницы, на сей раз исполняя роль угнетателя. Попытки избежать насилия были пресечены им с должной жесткостью, что мгновенно усмирило восставшую из пепла, и она принялась догонять убежавшего далеко-далеко «маленького Иоанна».
Так они бегали друг за другом в пределах ковра, размеры которого отпечатались в подсознании Берга как четыре Лидии в длину и три в ширину. После он промерил ковер шагами, а Лидию пальцами и убедился в правильности такой весьма интуитивной и ненадежной оценки площади победы. И опять в процессе ковровых метаний кобыла баронессы рухнула первой. Берг слегка загордился своей мощью и позволил себе, лежа навзничь, выкурить первую за эти соревнования папироску. Естественно, испросив на то разрешения дамы. Дама в ответ так слабо махнула ручкой, что он даже испугался — а не плохо ли ей? Возможно, дамы высшего общества не приучены к таким лихим оборотам и он слишком взвинтил темп, в то время как надо быть медленным и печальным? В конце концов, речь идет о детях-сиротах, а в воздухе явно пахло паленым и жареным.
Тут Берг вспомнил, что он голоден и с утра не съел ни крошки. Стол был рядом, дама так же расслабленно махнула ручкой, дескать, делай что хочешь, я уже ничего не хочу... И Иван Карлович, в чем мать родила, уселся за стол и принялся жадно восполнять в своем теле внезапно образовавшийся дефицит жиров, белков и углеводов.
Во всем этом — стол, нагота, ковер, на ковре безжизненно обнаженное женское тело, по ковру в головоломном беспорядке перемешаны нижнее белье всех цветов радуги, верхнее белье и Просто белье, непонятно чье и откуда, — во всем этом был какой-то приятный упадок, можно сказать декаданс. Ваня на все уже смотрел как на привычный пейзаж и быстро ублажал себя всякого рода питательными продуктами из погреба барона. При этом он не забывал и о любовном напитке — вине, три бокала которого последовали в него безо всякой очереди. И далее приступил к птице, чью божественно зажаренную корочку проглотил сразу же. Он очень любил жареные корочки у гусей, уток и даже куриц. За корочку он готов был продать душу (но никто не покупал).
В самый приятный момент поглощения райской пищи Берг вдруг почувствовал, что сам становится предметом еды. Кто-то — а здесь не было никого постороннего — забрался под стол, приспособился к тесному пространству, нащупал там свою свежезажаренную корочку и стал ее ласково есть, помогая себе обеими руками.
Представьте себе неимоверную картину: голый джентльмен сидит за столом и с аппетитом ест, а в это время кто-то невидимый под столовой скатертью ест его! Такие же ощущения, единственные в своем роде, испытывал, наверное, покойный Кук, открывший дикарей и съеденный ими же.
Мыслями о Куке Берг смог сбить волну возбуждения, что разрешило ему продолжить трапезу. Под столом не возражали против такой схемы питания и продолжили свою трапезу тоже. Итак, в кабинете баронессы наступило так редко наблюдаемое в природе равновесие, когда и овцы целы, и волки сыты.
Естественно, подобное искусственное положение вещей долго продолжаться не могло. Внешние факторы в таких казусах играют роль спускового крючка. В дверь постучали. Из-под стола донесся голос баронессы, на долю секунды прервавшей свои экзерсисы:
- Да!
И в кабинет вошла молодая, красивая горничная. Берг застыл, как соляной столп на месте преступления. Но вот что значит английская школа муштровки прислуги! Горничная даже взглядом не повела, собрала пользованную посуду, составила ее на поднос, поставила перед Бергом чистую и удалилась, плотно закрыв за собой дверь. Иван Карлович до ужаса скосил глаза, глядя вслед красивой фигуре. Возбуждение его достигло крайней точки. И лишь в последний миг сквозь узкую щель закрываемой двери светлые очи горничной быстро прошлись по Берговой фигуре, не выказав при этом никаких эмоций, хотя одобрение им было замечено.
Берг перевел дух, но баронесса духа не перевела ни на секунду и продолжала питаться все той же бесконечной корочкой. Натурально, поручик уже никак не мог обуздать своего «маленького Иоанна», тот пустился наутек, и дело кончилось для него весьма плачевно, что случается каждый раз, когда кто-то неопытный отрывается от предводителя и пускается во все тяжкие. Плачевные дела длились не слишком долго, и все это время Берг сидел точно опустошенный. Впрочем, так оно и было.
Поняв, что дальнейшее добровольное заточение под столом стало бессмысленным, баронесса выползла на белый свет (несколько свечей погасло, так что белый свет можно было смело назвать полусветом) и, усевшись напротив Берга, как ни в чем не бывало с аппетитом принялась за еду, одновременно раскрывая перед визави все преимущества учреждения Общества помощи детям-погорельцам.
Покончив с ужином и сиротами, благотворители перебрались в спальню, причем не простым пешим способом, а оригинальным: Берг шел на четвереньках, а на его спине, приятно грея мехом последнюю, ехала баронесса, в одной руке держа блюдо с фруктами, а второй размахивая перед носом вьючного животного кистью винограда вместо морковки. Так и доехали, смеясь и дурачась. В спальне воцарилась совсем уже дружеская атмосфера. Берг был положен по стойке «смирно» и украшен оставшимися виноградинами и грушами во всех местах и местечках. После этого Берга снова начали есть, чередуя с фруктами. Такая смешанная диета возбудила новоявленных вегетарианцев до последнего градуса, который, однако, последним не оказался, а только дал начало ночным безумствам, описывать которые ни у кого не опустится на бумагу стило...
Результатом всего этого стала просто-таки физиологическая зависимость баронессы от Берга — и Берга от баронессы, правда в меньшей степени: он мог прожить без Лидии, но она уже не могла мыслить и ночи без веселья и объятий. Муж, несчастный барон, внезапно превратился в счастливого завсегдатая карточного клуба, которого никто не обвинял, не корил и не бил туфлей по щекам, когда он возвращался в родные пенаты, изрядно проигравшись.
Дуся каждую ночь верно ждала Хозяина, иногда навывая от тоски и печали одни ей понятные песни. Все собаки в округе, заслышав Дусино пение, враз начинали подвывать, отчего о Берге пошла дурная слава чернокнижника и злодея, у которого по ночам плачут души расчлененных невинных младенцев. Докладную о новоявленном маркизе Синяя Борода донесли до Путиловского, и тот разрешил Бергу иногда — но только иногда! — оставлять Дусю у Лейды Карловны, благо жили они не очень далеко друг от друга.
И без того тощий Берг за две недели устройства сирых детей сам приобрел все черты погорельца: худобу, постоянно печальный взор и черные круги под глазами. Баронесса же цвела и пахла, как майский розан, чем вызывала зависть у завсегдатаев ее пятничного журфикса. Слухи о трансцендентальных сексуальных способностях Берга в неявной форме заходили по столице.
Цвел и барон. Благодаря постоянным играм его рука приобрела искомую твердость при метании талии, и, кажется, он таки нащупал заветную систему! Никому ничего не говорил, но уже три раза подряд сорвал изрядный банчишко. Так что во всей этой истории страдальцев было два: Дуся, лишенная Хозяина, и сам Хозяин, лишаемый Дуси и здоровья.
Медянников, знавший от своих филеров и светлоглазой горничной всю подноготную Общества вспомоществования погорельцам, сказал как-то:
— Павел Нестерович! Неровен час, лопнет становая жила, помрет Ванюша без покаяния... Грех на нас с вами ляжет!
Путиловский глубоко вздохнул и задумался.
— У вас там есть осведомительница?
Медянников скромно потупился.
— Тогда велите последить за ними. И мне на стол — досье. А пока пусть побезумствует. Молодой, глупый...
Молодой и глупый тем временем спал сладким полусном.
— Иоанн, — пропела Лидия. — Ну что ты все спишь да спишь?
Берг привычно нащупал до боли знакомые контуры тела и спросонья принялся нести свой тяжелый крест. Донеся его до конца тернистого пути, сбросил и погрузился в тихую дрему, впуская в одно ухо нежное лепетание высокородной подруги.
— ...Ты должен освободить меня от этого убожества, надо мной смеются который год, мои балы должны стать самыми изысканными, а мне не хватает средств, он во всем мне отказывает, а сейчас, когда я так страдаю... — Лидия умело пустила слезу, чуть поплакала и так же умело прекратила маленький спектакль. — Ты должен сделать это!
— Что «это»?
Спросонья Берг не понял Лидию и начал делать то, что он понял, но был отвергнут. Удивительно! Ранее она себе такого не позволяла, так что данный феномен можно было посчитать за положительный знак. И Берг попытался уснуть. Но тут его стали щипать, кусать и дергать, а в завершение всего — щекотать, чего он боялся более всего на свете еще с кадетских времен.