Я покрепче ухватился за слегу…
И тут Майа, как птица кинулась, в аил из двери. Подхватила меня, едва стоящего на ногах.
— Сынок, ты чего? Тебе нельзя туда!
Я замотал головой. На улице кто-то плакал, и на душе у меня было душно, словно она тоже горела.
— Рожи хочу посмотреть! — выдавил я. — Запомнить!
— Нельзя туда, сынок. Нельзя!
— Почему? Они всё равно меня уже видели! И я на них посмотрю!
— Да ты, что ли, не понял? — Майа взяла меня за левую руку, висящую плетью, и подняла на уровень лица. — Смотри!
Я уставился на едва заметный красноватый орнамент, широким браслетом обвивший запястье.
Ожог такой, что ли? А почему не болит?
Может, это след от часов остался? Прикипел, понимаешь…
Я всмотрелся в рисунок и заморгал. Мне показалось, или он слегка опалесцировал в полутьме?
— Что это? — оторопело спросил я.
— Это — воинский знак, — шёпотом пояснила Майя. — Видно, непростого ты рода, сынок.
— А какого? — спросил я, разглядывая странный, ни на что не похожий узор.
— После видно будет, — ответила Майа уклончиво. И пояснила, вспомнив, что я «всё забыл». — Знак только начал проступать у тебя на руке. Вышла нижняя полоса. Вот это переплетение, видишь? Потом будет верхняя. А потом между ними проступит родовой защитник — волк или медведь. Ты же, наверное, юный воин из тех из горных отрядов, что шли на помощь владетелю Юри? Говорят, высоко в горах воинами становятся совсем юные.
— И что теперь делать? — Орнамент вдруг нестерпимо зачесался и начал бледнеть.
— Ждать, — улыбнулась Майа. — Через пару зим знак выступит весь, и мы узнаем, какого ты рода. Но ты из нашей, из красной кости. Видишь, твой знак — красный. Ты из воинов.
— А почему он тускнеет?
— Родовые знаки проступают в моменты боя или опасности. Так душа воина призывает своего покровителя. Но твой знак — ещё слабый совсем. Повезло, что успела его разглядеть.
— А чего ты тогда испугалась? — удивился я.
— Так воины увидели бы и зарубили тебя! — Майа покачала головой: мол, чего же я такой глупый? — Этот узор означает, что ты уже был посвящён в воины. У тебя был меч, и ты сражался в долине. Таких не щадят даже раненых.
— А ты сомневалась, что сражался? — я рассмеялся и с трудом сдержал кашель.
— Ты мог быть при ком-то из старших братьев, — пояснила Майа и потянула меня к лежанке. — Мой сын, Кай, бегал с поручениями Ойгона. Это все знают. А ты — ещё младше него.
Она всё ещё поддерживала мою руку, и я видел, как алый браслет постепенно сливается с кожей.
— Смотри, — сказал я. — Он совсем исчез.
— Это ненадолго, — покачала головой Майа. — Со временем знаки будут проступать чаще. Тебе нужно бежать в горы, сынок. А пока я перевяжу тебе запястья, словно там тоже есть ожоги.
Я вспомнил, что руки братьев Ойгона и Темира были обмотаны от локтей до запястий кожаными полосками, но решил, что это для защиты в бою. А выходит, они тоже прятали руки?
Спросил об этом Майю, но она улыбнулась и покачала головой.
— Мужчины не прячут воинских знаков. Они носят наручи, чтобы не задело в бою. Но тебе так делать тоже пока нельзя. Враги думают, что ты ещё мал. Скоро они начнут забирать мальчишек, чтобы воспитать из них тех, кто не помнит своего рода. Колдун сегодня кричал про это. Но с тобой они опоздали, а значит — убьют, если увидят знаки. Да идём же в постель! — прикрикнула она на меня. — Я позову шаманку. У неё есть хорошая трава от ожогов. Тебе нужно быстрее встать на ноги, сынок.
Интерлюдия (Найманы)
В горах темнеет быстро, и скоро крылатые волки начали нервничать.
Их дикие собратья — хищники ночные, а вот домашние охотятся только днём. Да и воздушные потоки ночью холодны и плохо держат крупных боевых зверей.
Воинам Азрима пришлось спешиться в крошечном распадке между горами, чтобы устроиться на ночёвку.
Ничего опасного в этом не было: вряд ли какой-то горный зверь рискнёт напасть на отряд, в котором полдюжины крылатых волков.
Ну а местные дикари, если и заметили найманов, то бегут сейчас, как олени — догоняй да рви. Это на пеших они смогли бы устроить засаду, но не на волчих всадников. Да ещё и со своим колдуном.
Миссия была поисково-карательная. Азрим и колдун искали следы пропавших воинов терия Вердена, что разбрелись по округе пограбить местные деревушки и не вернулись к сроку.
Сегодня они обыскали два горных селения. Но ни одного местного мужика даже не видали — старухи да дети. И никаких следов неудачливых мародёров.
Азрим злился и бродил туда-сюда по каменистому взгорку, разглядывая нависающую над тропой гору, похожую на медведя.
Колдун, тощий и мерзлявый, громко ругался и требовал ставить палатку. Однако ночи поздней весной уже тёплые, и воины отнекивались. У них и так хватало работы — костёр развести да похлёбку сварить из ячменя и добытой в деревне курятины.
Конечно, под утро и они озябнут, ну так там и вставать пора. А прогибаться под колдуна гордые волчьи всадники не нанимались.
Без толку прободавшись с рядовыми воинами, колдун пошёл жаловаться Азриму.
Тот похмыкал, но всё-таки приказал устроить колдуна поудобнее. Куда без него, нахлебника? Горы здесь дикие и страшные. Не чета родным скалам.
Что за земля, где всё поросло лесом, как шерстью? Какие же это горы? Вот дома — острые пики и плодородные долины.
— Знаешь, чего я всё думаю? — сказал подобревший колдун, глядя как воины раскручивают туго стянутое полотнище походного шатра из лёгкой и крепкой драконьей кожи.
— Чего? — лениво откликнулся Азрим.
— Да вот медведь этот. Больно он был велик. Как мог мальчишка с таким справиться? Лет-то ему на вид немного совсем.
— Так, может, ловушка какая была устроена? — хмыкнул Азрим. — Яма или особый лук, что ставят здешние охотники на звериных тропах? Заденет медведь верёвочку на тропе, а стрела в него — вжух!
— А раны тогда откуда? Страшные раны, словно медведь терзал его, рвал когтями.
— Думаешь, мальчишка на охоте был только пособником?
— Думаю, не медведь это был, а дракон! — возвысил голос колдун. — Когти вот так и прорывают броню, когда он налетает грудь в грудь на другого дракона и хватает всадника! Да и волосы у мальчишки сострижены! А не потому ли, что их обожгло молнией колдуна-огнеметателя? И на теле я тоже видел следы огня. Меня сбил собственный огненный след, но мой-то огонь колдовской, лёгкий, он едва опалил кожу. А под ним темнели старые ожоги!
— Ну и что с того? — буркнул Азрим и вытащил из походной сумки полоску сушёного мяса.
Он устал и думать совсем не хотел. Хотел горячей похлёбки и поспать в тёплом сухом шатре. Скоро там уже дежурные сообразят ужин?
— А то, что на драконе бился в небе с нашими всадниками только один мальчишка! — колдун торжествующе осклабился. — Сын мятежника Юри, младший брат наследника этих земель преступника Эргена, юный княжич Камай!
— Терий Верден сам заколол княжича, — отмахнулся Азрим.
— А если мальчишка был под защитой мощного колдовства? Здешние горные духи опасны. Призрачный медведь легко отвёл мне глаза, опустошил разум! Я только сейчас про всё это сообразил! И так же могло быть и на поле боя!
Азрим открыл рот, пожевал задумчиво, а потом до него дошло, и он подскочил, заорав воинам:
— Сматывайте шатёр! Летим назад!
— Да куда? Куда? — недовольно забурчали воины, только-только развернувшие этот проклятый шатёр. — По темноте не полетят волки!
— Значит, пойдёте пешими, если головы хотите сберечь! — отрезал Азрим. — Терий Верден не простит нам, если упустим княжича!
Глава 7Пять медведей
Найманы быстро свернули так и не поставленный шатёр. Навьючили его на одного из волков, что недавно остался без всадника. На второго загрузили припасы.
Голодные, злые они не хотели пешком идти в ночь. Бурчали, что колдуну померещились эти дурацкие ожоги.
Но деваться было некуда: Азрим велел возвращаться, а с дюжинным не поспоришь.
Волчьи воины, ругаясь, побрели назад короткой дорогой. По неразведанной тропе, про которую только слышали, что она, мол, удобная, караванная.
Шли, ориентируясь только на лунный свет да чутьё волков, которых вели в поводу.
Уставшие звери тоже были недовольны. Ворчали, низко опуская морды.
Им не нравилось это ночное путешествие, не нравилось, что не дали мяса. Но сытых — их было бы не поднять с лёжки.
Волчьи всадники непривычны к долгой ходьбе. Сапоги на них мягкие, для полёта, а не для каменистых горных троп.
Полночи, сбивая ноги, шли они по распадку между горами, а он всё тянулся и тянулся, пока не наметился тонкий, как горло убийцы, проход в долину.
Воины воспрянули духом: дальше — они видели это сверху — и дорога была ровнее, и до деревни оставалось не так уж много.
Азрим повеселел и подшучивал над еле бредущим колдуном. Тот вздрагивал от каждого шороха, хотя из крупных хищников здесь водились только медведи да горные барсы, безопасные для такого большого отряда.
Всадники начали болтать, предвкушая резню, что устроят в деревне. Раз не дали ни поесть, ни поспать, то хоть натешиться! Кровь разогнать дурную, чтобы не шла к голове и не вызывала тяжёлых мыслей.
Первым шёл всадник самого старого в отряде волка. Дорога была незнакомой, и Азрим рассчитывал на опыт и чутьё старика с седой, изрезанной шрамами мордой.
Вот этот-то волк и встал, вздыбив загривок и загородив дорогу стае, когда более молодые, почуяв деревню, уже рвались перейти на рысь.
Всадник стал уговаривать зверя — другие-то волки ничего угрожающего не почуяли.
Конец пути уже маячил и перед людьми, манил. Они вплотную подошли к каменистому спуску в долину. Оставалось миновать узкий проход между двух рядом стоящих гор.
Однако старый зверь рычал и пятился, дёргая мордой так, что едва не свалил всадника, державшего его за шлейку на плече. И молодые волки тоже остановились, опасливо принюхиваясь.