— Верю. — согласился я, осторожно погладив Александра по руке, успокаивая. — Вы не братоубийца.
— Йохан был заядлым охотником и коллекционером огнестрельного оружия. Был, да… А еще он был долбанным трезвенником! До того дня, я ни разу не видел его выпившим. Ни разу, да… Но в тот день, Государь, зная страсть братца к оружию, сделал ему подарок, не помню уже по какому поводу. Подарок, да… Он подарил ему из своего загашника какое-то уникальное ружье. Не знаю, что именно, не разбираюсь в оружии. Смешно, правда? Никчемный сын великого царедворца и высочайшего армейского чиновника ни черта не разбирается в оружии. Смешно… Я смешон, да… На чем я там остановился?
— Государь подарил Йохану некое ружье. — подсказал я, приобнимая Александра и ласково ему улыбаясь.
— Верно. Ружье, да… И вот, сраный Йохан не нашел ничего лучшего, чем по этому поводу впервые в жизни напиться. Идиот! А напившись, заявился ко мне, похвастаться своей дурацкой железкой. Ко мне, да… Мы с ним всю жизнь плохо ладили и практически не общались, но… Я ему тогда говорил, чтобы не брал в руки эту чертовщину, раз уж выпил, но… И знаешь, что в итоге произошло?
Александр поднял на меня взгляд.
— Ваш брат застрелился. — ответил я.
— Верно. — кивнул Александр, пристально взглянув мне в глаза. — Напившийся придурок, не убедившись должным образом в том, что оружие разряжено, захотел продемонстрировать мне работу механизма и… От отцовской расправы меня тогда, помнится, спасла мать.
На этом месте Блумфельтд разревелся вновь.
— А второй раз… Ай! — он махнул рукой. — Не хочу даже вспоминать! Представляешь, родной отец собирался убить меня дважды… Хотя, о чем это я? Разумеется, Филатова, такого ты себе вообразить просто не сумеешь…
— К сожалению, сумею… — ответил я, зубами стаскивая левую перчатку и демонстрируя Блумфельтду искалеченную кисть. — Николай Филатов, мой биологический отец, решил без всякой жалости расправиться со своей родной дочерью, со мной, подослав посреди ночи убийц. Убийство чести, как это он потом назвал. Вы, возможно, что-то слышали о недавней перестрелке в Москве, возле одного из Филатовских зданий.
— И правда. — Александр закусил губу, глядя в никуда. — Что-то такое я слышал. А на следующий день еще, вроде бы, крупная авария с поездами произошла…
— Да, авария была… Но Господь спас меня, и я сумела отделаться тогда одним лишь мизинцем… Так что, я вполне могу вас понять, Александр. — ответил ему, поднимая свой бокал.
Александр, взяв мою ладонь в свою, облобызал мой искалеченный мизинец, после чего отпустил ладонь.
— Одним лишь мизинцем, да… И, что? Ты в итоге простила своего биологического отца? — поинтересовался он, проведя большим пальцем по губам Кайи.
— Нет… — я покачал головой и зашептал ему на ухо. — В итоге на малом Семейном совете я застрелила своего биологического отца, а также двух его братьев, которые собирались зарезать моего приемного папочку.
— Застрелила?! Ты?! Не твой приемный отец?! — выпучил на меня глаза любовничек. — Охренеть!
— Я. Да. Не приемный отец. — покачав головой, шепотом ответил я, а затем…
Пора бы уже закругляться.
— Александр, я искренне благодарна Господу нашему, за то, что он в безмерной милости своей свел наши пути. Я всегда буду любить вас и только вас! — признался в своих чувствах я и, уверен, учитель актерского мастерства из «пионерского лагеря» совершенно искренне поаплодировала бы моей игре, после чего, высоко подняв бокал, объявил тост. — За наше знакомство! Выпьем же до дна, любимый!
Быстро, в два или в три глотка, выпил содержимое бокала, после чего крепко зажмурился, восстанавливая дыхание. Мир вокруг неслабо так закружился…
— Меня любит барышня Филатова… Кому рассказать, не поверят. Этот мир, наверное, сошел с ума. За знакомство! — сказал пришедший вновь в хорошее настроение Александр, и в следующий миг опрокинул в себя свой виски.
Восстановив дыхание, я, из-под опущенных ресниц, внимательно следил за реакцией Блумфельтда.
— Странно… — нахмурив брови, заявил он, уставившись в одну точку и облизывая губы. — Я почему-то не чувствую языка и губ…
В следующее мгновение он вперил в мою сторону свой уже расфокусированный взор.
— Ты… — произнес он, протягивая в мою сторону руку, однако в этот момент я был уже на ногах, сделав пару шагов назад.
— Свет! — хриплым шепотом скомандовал Александр, а затем прижал ладонь ко рту, явно борясь с тошнотой.
На лбу у Александра выступили крупные капли пота, он побледнел и весь как-то осунулся.
Электроника на голосовую команду откликнулась мгновенно и помещение стало освещено вполне себе обычным образом.
С изрядным трудом, и не с первой попытки, поднявшись на ноги, Александр, которого шатало из стороны в сторону, словно бы матроса на палубе в шторм, двинулся к бильярдному столу, дойдя до которого принялся шарить рукой по сукну, явно ища пакетик с «дурью».
— Его здесь нет… — прошептал он, не обнаружив искомое. — Но я… Я точно помню, что оставлял его здесь!
А затем, едва-едва удерживаясь на ногах, направился к бару, дойдя до которого и, пошарив рукой по небольшой столешнице из красного дерева, развернулся ко мне, сжимая в руке практически пустой уже пакетик.
— Ты высыпалаэтов мое виски… — сказал он, то ли вопросительно, то ли утвердительно, глядя в мою сторону.
Я, согласившись с его словами, кивнул, продолжая молча наблюдать. Любовничек держаться на ногах был уже не в состоянии.
Александр Блумфельтд, стоя теперь на карачках, в одной лишь расстегнутой рубашке и в носках, являл собой зрелище более чем колоритное. Он, постоянно заваливаясь набок, полз к противоположной стене, ну а я неспешно шел за ним.
К стене, которая таковой вовсе даже и не являлась.
Вся противоположная стена этого помещения представляла собой один здоровенный встроенный шкаф, застекленный тонированным стеклом и разделенный стеклянными же перегородками на множество секций. И это стало видно только теперь, когда помещение начало нормально освещаться.
А в самом же шкафу…
То,чегоисколькохранилось за стеклом, могло бы сделать честь даже крупнейшему магазину для взрослых на планете. Равно как и самой изощренной пыточной…
Предназначение одной части «коллекции» было вполне очевидным, а вот другой…не вполне. Никак не могу пожаловаться на скудость воображение, но то для чего могут потребоваться некоторые хреновины за стеклом… Нет, в этом воображение мне отказывает.
Александр тем временем дополз до стеклянной стены и уже сумел-таки открыть одну из многочисленных стеклянных дверок, а выбрать нужную для него было сейчас очевидно непросто, которая открывалась тоже весьма интересным образом, по прикосновению к ней, достав некую металлическую коробочку.
Подойдя ближе, я не без интереса наблюдал за его действиями.
Когда Блумфельтд смог наконец открыть коробочку, предварительно уронив ее несколько раз, я увидел два больших стеклянных шприца, надежно закрепленных внутри. Скорее всего, некая экстренная помощь как раз на случай подобной неприятности, ибо Александр, как лицо, употребляющее «дурь», вполне мог предвидеть то, что с ним самим или с одной из его «подопечных» может приключиться «передоз».
— Нет! Нет! Нет! Извини, любимый мой, но я, пока еще, ничем подобным пользоваться тебе разрешить не могу! — погрозив ему пальчиком, сказал я, а затем, сделав шаг вперед, несильно ударил ногой по руке Александра, в которой он держал коробочку, после чего и она, и оба шприца, находившиеся в ней чуть ранее, полетели по комнате.
Несколько мгновений спустя на лице Александра, осознавшего, что он лишился спасительного лекарства, отразился страх. Нет, не страх. Первобытный ужас. И это выражение его лица мне очень понравилось.
— Ты говорила, что любишь… — прошептал он, глядя в никуда, и было очевидно, что Александр уже ничего не видит, а затем его вырвало.
Я отвернулся, дабы не наблюдать неприятного зрелища.
— А разве те несчастные, бывшие вашими зарегистрированными любовницами ранее, не говорили вам, что они любят? — поинтересовался я, присаживаясь перед Александром на корточки, а сделав это, осознал, что Кайа моя полностью обнажена, отчего мне вдруг стало крайне неприятно. — Уверена, что говорили…
Встав, я направился к креслу за платьем.
Трусы… Мои трусы, когда я их нашел, оказались разорваны, но это даже и к лучшему, ибо без хорошенького публичного скандала мне, пожалуй, никак не обойтись, а порванные девичьи труселя лишь добавят ситуации пикантности.
— И что с ними стало в итоге? — спросил я, надевая платье, пошитое из ткани, которая практически не мнется, что, уверен, также было продумано заранее. — Они исчезли, будто бы их никогда и не было на свете.
— Помоги мне, Филатова. Принеси шприц или…или позови доктора на помощь. — услышал я голос Александра, уже просто валяющегося на полу в луже собственной рвоты. — Ты говорила, что любишь… Я чувствую, что умираю…
— Жить вам, Александр, или же умереть — это я оставлю на волю жребия. — сказал я, подойдя к лежащему на полу мужчине. — Выживете вы и игра просто пойдет одним путем, а ежели нет — другим. Для моей игры в этом нет принципиальной разницы. Хотя, признаюсь, что лично мне бы хотелось, чтобы вы еще пожили некоторое время, дабы закрыть гештальт со своим любовничеством, потребовав от Семьи выполнения обещания, данного мне, в обмен на мою жертву, и более к этому вопросу никогда уже не возвращаться.
Александр ничего не ответил, сознание покинуло его. Я же, не оборачиваясь, направился к его ВЭМ.
«Black as night, black as coal
See the sun blotted out from the sky»…
В тот же день, поздним вечером по местному времени. Соединенное королевство. Лондон. Букингемский дворец. «Тайная» комната.
В помещении, используемом королевой Анной для разговоров высшей степени секретности, раздался звук открываемой двери, а затем, когда внутрь вошла эффектная, довольно высокая и златокудрая женщина, облаченная в траурное платье, и гвардеец закрыл за ней дверь, все четверо мужчин, сидевших за круглым столом, означающим, что нынешняя встреча будет неформальной, встали.