Что же до Пансиона, в котором я оказался, то это ведомственное учебное заведение, для дочерей, чьи родители, так или иначе связаны с Министерством Войны. Их несколько по стране и они считаются если не лучшими, то одними из, учебными заведениями для девочек. Это касается основных классов и классов для одаренных.
В «особые классы» также набирались дети только из среды военных.
Попасть в любой из классов для тех, чьи родители не состояли на военной службе — было великим блатом, рассчитывать на который могли единицы.
Меня похлопали по плечу. Яна.
— Чего ты там такого интересного нашла, в своем вэме, что «забила» на обед и ужин? — спросила, улыбаясь, она.
Я глянул в окно и правда, ночь уже на дворе.
— «Отбой» сейчас уже будет, ты, конечно, можешь и дальше сидеть, но завтра в 6.15 утреннее построение… Кстати! С остальными уже познакомилась? — спросила она.
В комнате уже находились все местные обитательницы.
— Нет, — ответил я и, почесав затылок, добавил, — что-то я засиделась за ноут… вэмом.
— Вот эта, — она указала рукой на темноволосую пухленькую девчонку, которая лежа на своей кровати и что-то читала в своей книге-планшете, при свете настенного светильника — Оксана, моя ровесница, ей 15, и наша с тобой одноклассница.
Указанная Оксана оторвала взор от чтения и слегка помахала мне рукой.
— Меня Кайей зовут, — представился я.
Та, кивнув, вернулась к чтению.
— А это, — Яна указала на ближайшую ко мне кровать, на которой сидела болезненного вида девочка и смотрела «в никуда», — Мари.
Мари эта имела «на лице», что называется, все признаки психического расстройства. Совершенно точно «инвалид детства» по «голове». Бабуля моя, из прошлой жизни, про таких говорила, со вздохом: «поздний ребенок».
— Самая старшая из нас, ей 16, и, не смотря на свой видок, — она ухмыльнулась, — ни разу не осталась на второй круг. Учится в 10 классе. И хорошо, блин, учится! — последнее она сказала с какой-то обидой и завистью.
Перед сном я отправился в коридор, попить водички из местного кулера. Вернувшись, переоделся в свою шелковую пижаму, и только было лег в кровать, как раздался возглас:
— Ух ты! — ко мне подлетела Яна, с горящими глазами, и принялась лапать мою пижаму.
— Офигеть, какая круть! Оксан, глянь, какая у нашей красотули пижама!
Та, в ответ, что-то угукнула.
— Дашь завтра поносить? — спросила Яна, заглядывая ко мне в глаза.
Оксана, оторвалась от чтения и посмотрела на нас, на лице отразилось явное отвращение к Яне и она сказала:
— Ставлю рубль на то, что и трусики у нее первоклассные! Попроси, может она и их даст тебе поносить.
Яна в ответ рассмеялась и показала какой-то, явно неприличный, жест. Оксана добавила:
— Раз уж в этом году с нами живет такая «раихис мидхин (богатая девушка, нем.)», то надеюсь, что теперь ты будешь клянчить прокладки, зубную пасту и шампунь — у нее, а не у меня.
Атмосфера слегка накалилась, но в этот момент, к нам в комнату вошла воспитатель:
— Чего расшумелись? — спросила она, — ложитесь спать и чтобы я вас больше не слышала сегодня. Или пеняйте на себя — оштрафую.
— Да, мадам! — сказали трое.
Минут пятнадцать спустя. Пытаюсь уснуть. Рядом, из кровати Мари, начал доносится какой-то шум. Я сел на кровати и хотел было узнать, все ли с ней в порядке? Мало ли, случилось что с человеком. И когда я уже встал из кровати, она издала сладострастный стон.
Я сел обратно в кровать. А потом лег.
У нее точно все хорошо. И как воспитанный и вежливый человек, я перестал обращать на происходящее внимание, сделав вид, что ничего не слышу.
Еще около пятнадцати минут спустя. Тишина все не наступала, наоборот, «накал страстей», в кровати рядом, только возрастал, к стонам соседки добавился еще и скрип ее кровати.
У каждого человека, рано или поздно, наступает предел терпению. Мой настал. Я и раньше, в прошлой жизни, сложно засыпал, а теперь и вовсе не могу заснуть, когда что-либо мне мешает.
Я встал, подошел к ней и слегка сдернул с нее одеяло.
Она тут же села на кровати, облокотившись на ее спинку. По ее раскрасневшемуся лицу сбегали капли пота, отчетливо видимые в свете луны, она вырвала из моих рук конец одеяла и, тяжело дыша, со злостью спросила:
— Тебе чего?
— Мари, ты мешаешь спать, — сказал той я, — чем бы ты там не занималась, пожалуйста, делай это или беззвучно или иди в туалет.
— Ничего я не делаю! Отстань! — шёпотом взвизгнула та, укрылась одеялом с головой и, более не обращая уже на меня внимания, продолжила свою кипучую деятельность.
Я слегка обалдел. Со мной редко бывает так, что я не знаю, что сказать. Сейчас был как раз такой случай.
На соседних кроватях начался ржач.
— У нашей Мари руки — не для скуки! — со смехом сказала Яна.
— Ты мне 50 копеек должна! — отсмеявшись, ответила той Оксана.
— Завтра, у меня сегодня нет, — был ответ.
— Попробуй только завтра не отдать, — с угрозой в голосе сказала Оксана.
Яна включила ночник и посмотрела на офигевшего меня, так и оставшегося стоять у кровати Мари.
Трудные подростки-девочки во всей своей красе!
— Мы поспорили на то, как скоро тебе надоест слушать Мари. Я проиграла, — сказала она со вздохом.
Предмету нашего разговора было, как медоеду, на все пофигу, она продолжала самозабвенно заминаться тем, чем занималась. Со всеми спецэффектами.
— Мари у нас большая любительница по ночам запустить руки в свои трусики, — сообщила мне Оксана, — ты привыкнешь к этому. Со временем. Ян, выключи свет, мешаешь спать.
— И не только в свои, — со смехом добавила Яна, — девчонки за это уже из нескольких комнат ее выгоняли.
— Наша — последняя, откуда Мари еще не выгнали, — буркнула Оксана и заметив мой взгляд, покраснела, поспешно добавив, — не потому, о чем ты подумала!
— И что, ее до сих пор не «попросили» за это из Пансиона? — поинтересовался я, садясь на свою кровать. — В правилах же ясно написано, что за подобные вещи — с вещами на выход.
— Она дочь Михайлы Потапа, — объяснила мне Оксана, — кто же ее выгонит-то?
— Аааа, тогда ясно, — глубокомысленно ответил я.
Надо будет узнать, что это еще за Михайло Потап.
— Ты сама же видишь по ее лицу, — продолжила Оксана, — что на заводе ей не все гайки в голове закрутили. А так, она добрая и безобидная, хоть и чудная.
— Говорят, — продолжила тему Яна, — что она пару раз «это» делала прямо на занятиях. Во представление, наверное, было!
Она засмеялась.
— Ты это видела? — со злостью спросила Оксана, — тебе только дай позлословить!
Та пропустила гневную реплику мимо ушей и сказала:
— Привыкай Красотуля, у нас тут, в «особых классах», все «особые». Оксана, вон, например, зарезала хахаля своей матушки, когда тот, с ее слов, решил устроить старый-добрый «сунь-вынь» ее младшей сестренке. Сколько раз там ты его ударила ножом? Писали, вроде, 70. А после, ее год держали в психушке…
Оксана ее перебила:
— Слушай, ты! Хочешь о ком-то рассказать, шалава, расскажи о себе! Остались еще в нашей стране мужчины, с которыми ты не переспала?
Ссора набирала обороты.
Яна захихикала.
— Ну да, я люблю мужчин. Люблю деньги. Что в этом плохого…
— Тебе же даже шестнадцати нет! — снова перебила Оксана, — как ты можешь матери в глаза смотреть, когда ведешь такую жизнь? Не стыдно?
— Ты не переживай за мою мать. Это, во-первых, не твое дело, а во-вторых, ей пофигу на меня! И на то, чем и с кем я занимаюсь! Ты о себе подумай лучше! Значит, когда мамкин хахаль устраивал тебе «сунь-вынь», ты вся такая, святая, была не против, а когда с твоей сестренкой захотел, то с ума сошла от ревности, да?
Оксана включила свой ночник. Ее лицо было бледным и перекошенным от злости. Она вскочила с кровати, схватила со своего письменного стола какой-то карандаш и в два прыжка оказалась у изголовья кровати Яны.
Стыдно сказать, но я просто сидел и с широко раскрытыми глазами смотрел на едва не разыгравшуюся передо мной трагедию, ничего не предприняв.
Оксана схватив одной рукой Яну за горло, замахнулась на ее острым карандашом и прошипела:
— Извинись! Или…
Яна бледная от ужаса, выставила перед собой ладошки и прохрипела:
— Прости меня, пожалуйста…
Злоба в глазах Оксаны потухла и она убрала руку от шеи Яны.
В этот момент в комнату вошла воспитатель и, глядя на этих двоих, спросила:
— Что тут происходит?
Молчание прервал я.
— Оксана хотела узнать и записать рецепт у Яны, — сказал я первую попавшеюся чушь, что пришла мне в голову.
— Что за рецепт? — не поняла воспитатель.
— Кулинарный, — ответил я.
Та поняла, что ей на уши вешают лапшу и раздраженно сказала:
— Всем присутствующим тут кулинарам штраф в десять очков, за нарушение порядка и шум после отбоя!
10 очков — это два полных обеда, с компотом и десертом. Все моментально приуныли, особенно, оправившаяся от нападения Яна.
— И что у вас тут за запах? Мари, ты опять взялась за старое?! Тебе дополнительный штраф в пять очков!
— За что? — взвизгнула та.
— За бездуховность!
— И проветрите помещение! — сказала она прежде, чем выйти.
После того, как воспитатель ушла, Яна, потирая шею, сказала мне, с благодарностью в голосе:
— Пиздеть, ты оказывается большая мастерица! За драку бы с нас пятьдесят очков сняли!
Когда страсти улеглись, я обнаружил, что не только про еду забыл и поплелся в туалет. Тут их, кстати, оказалось два на этаж. В каждом по пять умывальников, туалетных и душевых кабинок и одна ванна.
Справив нужду, вышел из кабинки и заметил стоящую, прислонившись к двери, со скрещенными на груди руками, Оксану. Чего ей надо? Я ей что, чем-то не понравился?
— «Раихис мидхин», скажу, как старшая — младшей, а не из дружеских чувств, держись от Яны как можно дальше. Она пытается втереться к тебе в доверие, корысти ради! Она всей своей жалкой душонкой ненавидит таких как ты, богатеньких «плюшевых» принцессок. Так, что ее, якобы дружба, — это просто туфта! Пустишь — эту змею