И чтобы мы, воспитанницы, запомнили навсегда сегодняшний день, дабы им, воспитателям, не приходилось по этому поводу браться за розги вновь. И краснеть за то, что среди их подопечных есть та, что ворует у своих сестер.
— Снимай штаны, — сказала воспитатель воровке.
— Я больше не буду, простите! — насупившись, ответила та.
Здоровенная девица, выше 180 сантиметров и очень «широкая в кости», хотя и не «жирная», каковой обозвала ее Яна, вид она имела — абсолютно простецкий и была явно из какого-то забытого Богом отдаленного гарнизона, где ее отец «тянул лямку» на военной службе.
— А больше и не надо! Ты сожрала все, до последней! Я не одной не попробовала! — разъярилась «потерпевшая» и, задрав голову, ибо доставала той, разве что, «до пупка», ругала ее на чем свет стоит.
Воспитатель прокашлялась, чем моментально призвала «потерпевшую» к порядку.
— Я последний раз тебе говорю, — вновь сказала она любительнице чужого сладенького, — снимай штаны! Не подчинишься, наказание будет суровее.
Та, начав всхлипывать, спустила, как и было приказано, штаны. На ее трусах, в районе правой ягодицы, была большая дырка, что немедленно вызвало злорадный смех и веселое шушуканье воспитанниц, из числа тех, кто стоял позади нее. Воровка ярко покраснела, со стыда.
— Трусы тоже долой! — приказала воспитатель и та, под злорадные ухмылки зрительниц, сняла и трусы, после чего попыталась прикрыть «срам» рукой.
— Руки в петли!
После того, как «злодейку» разложили на «козле», выставив ее задницу на всеобщее обозрение и, закрепив ее руки ремнями, Катя — так звали «злодейку», начала рыдать в голос. В основном, от унижения, слыша негромкое, но весьма колкое, обсуждение ее «пятой точки» и всего того остального, что открылось для взора наблюдателей.
— Я хочу, — сказала воспитатель, беря в руки розги, — чтобы вы запомнили то, что сейчас произойдет и чтобы больше подобного в этих стенах не происходило.
После чего, сильно ударила розгами по заднице, чем вызвала дикий вопль наказуемой. Второй удар, третий, десятый. Воспитатель и не думала прекращать наказание. Катя уже истошно орала, не переставая. Ее глаза повылезли «из орбит».
Воспитатель лупила по заднице безо всякой жалости, сильно, но не изо всех сил, явно имея солидный опыт обращения с розгами.
Девчонки из «особых классов», поначалу, смотрели на экзекуцию, кто со злорадством, кто с жалостью. Теперь же, по истечению солидного уже числа ударов, диких криков и красных полос на заднице — на происходящее смотрели с ужасом и отвращением.
— Глянь на новенькую, на Принцесску из 15 комнаты, — сказала одна из воспитанниц, на ухо своей подруге, показывая подбородком на Кайю, — как можно быть такой спокойной, когда так бьют человека? Что она за чудовище? Ни один мускул на ее лице не дрогнул! И стоит, и смотрит, как будто перед ней чашку с чаем ставят, а не человека порют!
Она сделала жест, будто сплевывала. Ее подруга ответила на это:
— Ты же знаешь, чья она. В ихнем Имении, небось, прислугу ежедневно порют, может даже и она сама, лично. Так что она привычная. Она нас за людей даже не считает. Забудь о ней, обычная богатая барская гадина.
— Ненавижу таких, как она, — прошипела та, довольно громко, в ответ, — все соки из народа тянут…
— Тихо ты! — шикнула, на слишком уж разошедшуюся, подруга, — не дай Бог услышат!
Наконец, удары прекратились. Воспитатели стащили с «козла» рыдавшую воспитанницу, всю в слезах и соплях. Помогли ей надеть штаны и увели к себе, на продолжение воспитательной беседы и, вероятно, для обработки пострадавшей задницы каким-нибудь антисептиком.
Последняя из оставшихся в зале воспитателей, скомандовала затихшим девчонкам:
— Отбой! — она похлопала рукой по «козлу», после чего сказала тем, кто эту штуку принес, — унесите «это» обратно.
После подобной экзекуции, настроение у всех было на нуле и мы, без разговоров, просто легли спать.
Последующие дни протекали без каких-либо происшествий и были весьма однообразны, в виду царившей в «особых классах» уставщины.
Я все также продолжал «радовать» учителя русского языка, своим собственным стилем письма, а учителя физики и математики обнаружили во мне несомненный талант.
Изначально, я не хотел выделяться из толпы своим отсутствием на хозяйственных работах. Но! Во-первых, я обнаружил, что мне и без них не хватает времени на изучение местной «информатики», а также истории и правописания. А во-вторых, мне оказалось «не по статусу» заниматься подобными вещами.
Я очень скоро выяснил, что в этом обществе поговорка: «лучше быть, чем казаться» — не работает. Тут все наоборот, кем кажешься — той, или в моем случае тем, ты и являешься. Этот мир, во всяком случае, в Пансионе, — мир каких-то иллюзий. Как и говорила Маргарита, тут все решает твоя родословная, плюс, конечно, богатство и влияние Семьи. А у меня в этом конкурентов, по крайней мере, в «особых классах», не было. Были, конечно, тут девчонки из богатых и влиятельных Семейств, но это все не то. По сравнению с моей Семьей, все они были нищими плебеями.
Так что, хоздеятельностью я не занимался, хоть меня и ставили «в график». Вместо меня эти работы выполняла какая-то иная девочка, которая, впрочем, была абсолютно не в обиде на меня за то, что ей приходится вкалывать вместо меня. Ибо, помимо очков, что она, само собой, получала за выполненную работу, я вознаграждал ее лично от себя. Кому-то покупал в местном буфете пресловутых конфет; кому-то «обед-ужин»; а кому-то, просто давал небольшую сумму денег.
А ведь мог просто отказаться от работы, благо на это бы закрыли глаза и свалить все на кого-нибудь еще, без какой-либо компенсации, с моей стороны.
Яна, например, за долю малую, выполняла уборку в комнате и по этажу за меня, когда подходила моя очередь по графику.
В общем, менял семейные денежки на репутацию.
Слухи среди воспитанниц расходились, как лесной пожар. Так что, буквально через день, после моего появления тут, обо мне все уже знали все. Из того, что можно было узнать в сети, плюс, само собой, разные слухи и небылицы.
Что же касается слухов о моей попытке самоубийства и феерического видео, которое, само собой, постарались изъять ото всюду, но как говорится, что попало в Сеть, то… я, если честно, ожидал худшего. Но, так как девочки, по натуре своей, любят подобные любовные истории, то большинство из них, в основном, сочувствовали мне.
А еще, я внезапно превратился из просто «Кайи», в «Кайю и ее шайку».
Но тут ларчик открывается просто. Раз от меня можно получить различных «ништяков», то вокруг меня, моментально, начали виться самые разнообразные личности. Во главе с Яной, само собой.
За право поработать вместо меня порой случались настоящие стычки. И дело тут не только в «ништяках», что я за это давал, но и в том, как я выяснил, что для подавляющего большинства девушек из низких, а порой и не очень низких, сословий, пределом карьерных мечтаний было, стать Компаньонкой или, как это тут называется — Прислужницей, у такой барышни, как я.
Благо для меня — они не знали моего истинного положения в Семье и того, что вместе со мной, у них, в качестве моей Прислужницы, вполне себе мог появиться шанс быть «законсервированными» или вообще, оказаться на кладбище.
Ставить об этом их в известность я не стал. Пускай себе крутятся вокруг меня, пока это мне не мешает — я не против.
Воскресение. Единственный выходной день в Пансионе. Ранним утром все воспитанницы пошли в храм, который находился в паре километров от Пансиона, на утреннюю службу.
Так как это считалось «выходом в Свет» или что-то вроде, то воспитанницы были одеты «по гражданке» и с платками на головах. В церковь «простоволосых» девиц не пускают.
Мои и еще нескольких девиц шмотки, стали предметами разглядывания, обсуждения и легкой зависти для прочих учениц.
Вообще-то, большинство девочек, за крайне редким исключением, были одеты очень хорошо и весьма, на мой взгляд, стильно. Даже Яна, «лучшие годы» шмоток которой, остались в прошлом.
Так что лично я, причин для какой-то шмотницкой зависти не усмотрел. Но, я-то барышня «не по рождению», все-таки. Да и этот мир мне знаком мало, так что в нюансах я не разбираюсь.
Так как литургию служил не кто-то, похожий на фельдкурата Отто Каца, из «бравого солдата Швейка», то она, как и все прочие посещенные мною подобные мероприятия — была невыносимо скучна и единственное, что о ней можно сказать — она, литургия эта, была моим первым «выездным мероприятием» в составе «особых классов» Пансиона.
После того, как богослужение закончилось и мы вернулись обратно, в Пансион, я собрался было взяться за ноутбук, когда услыхал Яну, которая, потягиваясь, мечтательно сказала:
— Эх, сейчас девчонки из обычных классов и наши, кто при деньгах, пойдут на барбекю! Вот бы тоже пойти!
— Барбекю? — спросил я.
— По воскресениям, для воспитанниц устраивают мясной пир в парковой зоне Пансиона, — пояснила Оксана.
— А почему вы не идете? — спросил я.
— Денег нет, — кисло сказала Яна, добавив, — для «особых» мясо — или за деньги или за очки. Очков очень много надо, так что тоже — не вариант. А просто идти, чтобы посмотреть, как девки жрут и веселятся — это такое.
Вообще-то, я всякие шашлыки люблю, так что, зачем сидеть в такую прекрасную погоду, в душной комнате?
— Девчата, — сказал я, — ай-да, на это ваше барбекю! Я угощаю!
Мое предложение было встречено всеобщим воодушевлением. Даже Оксана, которая большую часть времени — мрачна, как тучка, заулыбалась.
Поставив в известность воспитателя, мы, вчетвером, отправились на кухню, где по воскресениям выдавали, а «особым классам» — продавали, маринованную говядину, для жарки в специально отведенном месте.
Также, в буфете, купили сока и сладкой газировки. На все про все, у меня ушло примерно шесть рублей, из имевшихся, на данный момент, в наличии, 180.
«Особые классы», по традиции, размещались в отдалении от остальных, на краю полянки. Вместе с нами, я насчитал девять человек, т. е. позволить себе подоб