Я аккуратно растер и оглядел свои запястья, на которых к старым шрамам, добавились, кажется, новые, от наручников.
— Нигде не болит? — услышал я его вопрос.
— Нет, нигде не… — я не договорил, ибо рассмотрев этого человека, я его моментально узнал и мое сердце заколотилось столь быстро, что едва не выпрыгивало из груди, а щеки сильно покраснели.
Ошибки быть не может…
Это был тот самый «Консультант», из магазина женского платья.
Выглядел он, в своей форме и в «бронике», очень круто, конечно, а некий символ, на его лацкане его формы, в виде глаза, выполненный, судя по всему, из драгоценного металла, добавлял какой-то таинственности…
Я провел ладонью по лицу, дабы хоть как-то стереть все то, что на него налипло и чтобы отогнать наваждение, уверен, что, если раньше этот типчик просто очень понравился моей тушке, то теперь…
— Боже! Не желаю быть героиней дурацкого любовного романа, — почти простонал я, повернув голову и разглядывая происходящее вокруг.
— Что? — не понял меня «Консультант».
Я взглянул на стол и у меня из головы моментально выветрились все «консультанты» разом.
Видеофон «дядюшки»! У меня, похоже, от всего произошедшего мозг совсем перестал работать, раз я забыл про запись, что хранится на накопителе!
— Мой видеофон, — прошептал я, потянувшись за ним рукой и схватив который, тут же убрал его в карман пиджачка, где непослушными еще пальцами, нащупал разъем под накопитель, вытащив который, с некоторым трудом, сломал пальцами, затем вытащил аппарат на свет божий, осмотрел его и бросил обратно на стол.
— Ой! Это не мой! Где же мой? — капризно спросил я.
— Школьницы нынче совсем не романтичные, — расстроенно сообщил тот силовикам, что в полном облачении стояли в помещении, а затем, уже мне:
— Разве в дамских романах это не то место, когда юная барышня, то есть ты, спасенная прекрасным юношей — мной, должна броситься на шею и целовать своего спасителя? А она о своем видеофоне беспокоится… — пожаловался мой спаситель.
Бойцы заулыбались, а я чуть отодвинувшись, ответил тоном взрослой «тетеньки», что разговаривает с подростком:
— Одному здесь присутствующему «прекрасному юноше», стоит поменьше читать дамских романов…
Меня перебил смех, присутствующих здесь силовиков, а я добавил, вновь обращаясь к покрасневшему от возмущения «спасителю»:
— Меня только-только едва не задушили и не застрелили, так что, я вовсе не желаю ссориться с… — я замолчал, вспоминая, как зовут его подружку. — Касуми, она, судя по всему, девушка горячая и вполне может завершить начатое этими двоими… Но я искренне благодарна вам… вам всем, — я обвел взглядом тут присутствующих, — за то, что я… жива.
Я впервые бросил взгляд на «дядюшку»… на его тело.
«Дядя» Художницы был безусловно мертв, одна из пуль, попавшая в голову, разворотила его лицо, а несколько других, я насчитал еще минимум пять попаданий — его тело, оставив рваные и окровавленные следы на дорогом костюме.
Быть убитым солдатами страны, которой он, верой и правдой, судя по всему, служил долгие годы. Печальное завершение жизни, да…
Мой разум «зацепился» за несколько слов:
«Убит страной»!
Я оглядел покойных, никто, судя по всему, не пытался с ними договориться, их просто убили.
От этих размышлений меня отвлекла ворвавшаяся в помещение бригада медиков и моя «вновь обретенная матушка».
На следующий день, у себя в «домике на островке», в Поместье. После осмотра врачами, прибывшими вместе с «матушкой», которые пришли к выводу, что, кроме сильного душевного потрясения и поврежденных запястий, перебинтованных прямо тут же, в «пыточной», никаких иных физических повреждений, требующих лечения у меня нет.
Так что единственным специалистом, с которым мне пришлось «плотно» пообщаться — был психолог, тоже какой-то «ведомственный», не гражданский.
Ибо, все произошедшее в Пансионе — не подлежало огласке, об этом меня предупредила «матушка».
Целый день провалявшись в кровати, не желая никого видеть и вставая только на «покушать», под бдительным надзором сиделки, я к вечеру решил посмотреть «ящик».
«Щелкая» пультом, я внезапно замер, на одном из государственных каналов женщина-диктор читала новости:
— К печальным новостям, — сказала она, — вчера ночью, в своем доме, на пятьдесят девятом году жизни, вследствие тяжелой скоротечной болезни, скончался…
Я пропустил мимо ушей то, что она сказала далее, ибо на меня, с экрана «ящика», смотрел «дядюшка» Художницы, облаченный в мундир…
— Приносим свои соболезнования, — услышал я конец фразы диктора, — в связи со смертью человека, имевшего столько заслуг перед Родиной.
Скончался, от болезни, дома… да.
Я переключил на «коммерческий» новостной канал, один из репортажей которого, освещал крупное ДТП:
— Сегодня ночью, в крупной автомобильной аварии, погибли несколько офицеров седьмого управления армейской контрразведки, в данный момент, сообщается о пяти погибших…
Глава 26
«Ничто» — пожалуй именно так можно описать то место, где я сейчас нахожусь. «Ничто». Ничего нет, не видно ни зги.
Внезапно «дали» яркий свет, осветивший меня и то место, где я стоял.
Резко отвернув голову в другую сторону от его источника, я сильно зажмурил один глаз и заслонил рукой другой.
Еще один источник света! Еще один! И еще! И еще!
Попривыкнув — осмотрелся, выяснилось, что свет «дали» вовсе не только ради меня.
Пять мощных прожектора освещали пять участков… сцены!
Место где я оказался — было обычной деревянной сценой, без кулис, возникшей «из ниоткуда» и находящейся посреди «ничего».
— Убийца! — позади меня раздался истошный крик, я вздрогнул и резко развернулся, узнавая голос — кричала Яна!
На сцене стояла освещенная прожектором ванна, из которой поднималась мокрая и голая Яна, чьи глаза и рот были широко раскрыты, прямо как тогда, когда я видел ее в последний раз…
— Что ты натворила? — ее голос сорвался на истерику, — я лишь хотела быть твоей Прислужницей, а ты меня безо всякой жалости убила! Ты жестокая, как и все знатные…
Она с трудом вылезла из ванной и сделала несколько шагов в мою сторону, оставляя мокрые следы на деревянных досках.
— Убийца, — раздался еще один девичий вопль, я повернул голову, чтобы узнать, что на этот раз…
На другом освещенном участке сцены я увидел Художницу, видок она имела такой, будто явилась сюда прямо со съемок фильма «Звонок».
Она стояла в длинной ночнушке, склонив голову, шея ее была в петле, а другой конец веревки уходил куда-то высоко, в «ничто»…
— Ты не оставила мне выбора, ты… — она запнулась, подняв голову и заглянула мне в лицо.
Ее глаза «вылезли» из орбит, цвет лица, в свете софитов, был лиловым, а распухший язык вываливался изо рта.
Я взглянул на ее ноги, они были грязными, перепачканными землей.
— Это ты виновата в моей смерти! Я так хотела жить, ты понимаешь? — ее вопли перешли в жалобный скулеж.
— Понимаю, — пробормотал я, — еще как понимаю.
Еще один прожектор! И на этот раз он осветил сцену совсем уж близко от меня!
И когда я увидел фигуру, вырванную из тьмы потоком света, у меня в глазах, на мгновение, вспыхнули ярко зеленые кляксы, из-за мощного выброса адреналина.
Передо мной стоял «дядюшка» Художницы.
Он стоял, расправив плечи и смотрел на меня.
Одет он был не так, как в нашу с ним встречу, сейчас он был облачен в парадную форму Русской Имперской Армии, а бессчетное количество орденов и медалей на его груди, отражая свет прожектора, слепили мне глаза.
— Зачем ты опозорила мою племянницу? Почему ты поступила с ней столь жестоко? Разве она сделала тебе что-то плохое? — спросил он, повернувшись ко мне целым глазом, вся другая сторона его лица была раскурочена пулевым попаданием.
— Я не… — затараторил было я, но он меня перебил.
— А твоя новая «мать»? Зачем она устроила на меня засаду? Зачем убила меня? Я столько лет отдал служению Родине! Какая неблагодарность!
— Это из-за тебя меня убили! — раздался новый вскрик.
— Ну что еще? — с истеричными нотками с голосе, ответил я, оборачиваясь на следующий голос.
На сцене появился освещаемый прожектором гроб, из которого, одетая в свадебное платье, вставала Мари.
На ее шее зияла страшная колотая рана, из которой мощными толчками хлестала кровь, заливая платье и все вокруг.
— Ты загубила мою жизнь и довела до самоубийства мою любимую! — донесся новый голос — Татьяна!
Она выглядела ровно так же, как тогда, на общем построении, когда я ее видел в последний раз, вся растрепанная и лохматая.
— Ты разрушила мою Семью! — я вновь обернулся, это кричала убийца Мари, — и из-за тебя меня теперь казнят!
Проорав последнюю фразу, она зарыдала.
— Ты и твоя мать виновны в моей смерти! — невдалеке от меня луч света «выхватил» лежавшую на полу, скрюченную фигуру, которая, не торопясь, придерживая рукой рану на животе, поднималась на ноги.
Это был тот самый тип, который по указке «дядюшки» удушал меня.
Еще четыре вспышки! Рядом с «дядюшкой» появились четыре безликие фигуры, облаченные в форму контрразведки, на их телах я увидел множественные следы пулевых попаданий…
— Это ты стала причиной нашей смерти, — закричали они в один голос, — ты виновата!
В этот момент заголосила вся сцена разом! Все, кто обвиняли меня в своей смерти и прочих несчастьях закричали, завизжали, захныкали — одномоментно.
Это было ужасно! От их воплей было больно ушам, заткнув ладонями которые, я присел на корточки и заорал, в ответ, сам:
— Заткнитесь уже, Господи Боже! Хотите мне что-то высказать? Велкам! Но по одному и без воплей!
Внезапно все изменилось.
Воцарилась тишина.
Я обнаружил, что обнаженным, я «разложен» на той хреновине, на которой пороли съевшую чужие конфеты Воспитанницу.
И тут я услышал тихие голоса и характерные звуки, что доносятся из зрительского зала перед спектаклем…