Как ни странно, но у меня это почти получилось…
— Хотите знать, — сказал я с подрагивающей улыбочкой, — кто виновен в гибели Лизы… я скажу… я скажу… Но, боюсь, вам не понравится то, что я скажу.
«Добрый дядюшка» сделал «очень страшное лицо», а я продолжил:
— В нашем Пансионе, любая Воспитанница могла это сделать! Это насколько надо было быть безрассудными, чтобы устраивать подобное в стенах этого заведения?! Здесь все друг за другом подглядывают, обо всем сплетничают…
По лицу «дядюшки» было видно, что он был готов отдать, стоявшему позади меня, распоряжение…
— Но «кто это сделал?» — это неправильный вопрос, неправильный, да, — покашливая, продолжил я, — нужно спрашивать о другом…
— О чем? — прервал меня «дядюшка».
— О том, почему ваша племянница, вместо того, чтобы бежать «под крыло» своего дяди и прятаться от последствий произошедшего там — предпочла залезть в петлю?
Я смотрел на него, мне удалось полностью восстановить контроль над выражением лица и внешними эмоциями, он — на меня.
— Я Вам отвечу — она Вас боялась, — сделав паузу, продолжил, — боялась больше смерти! Боялась, а не любила.
Этот тип, потихоньку, от моих слов, приходил в бешенство.
— Наверное, вы считаете, что если напугать меня до мокрых трусиков или даже убить… Думаете, я Вас боюсь? — спросил я, хотя, само собой, я его опасался, еще как!
— Нет, не боюсь, хотя колени мои и трясутся! Хотите знать, почему?
— Почему? — спросил тот, поглядев на часы.
И тут нас прервали, в помещение, со стуком, вошел мужик, в той же форме, что и остальные контрразведчики, дойдя быстрым шагом до «дядюшки», он тихо зашептал, что именно — слышно было плохо, но я точно расслышал: «ВЭМ» и «не обнаружено».
Стало быть, этот тип пришел доложить командованию, в лице «дядюшки», о результатах поиска доказательств в моем ВЭМе и видеофоне.
Сообщив все, что должен был, вышел вон, а «дядя» уставился на меня вновь.
— Потому, что в будущем меня не ждет ничего хорошего! — изобразив на лице злость, ответил ему, продолжая наш прерванный разговор, — я совершила серьезный, с точки зрения моей Семьи, проступок. И знаете, как поступила моя Семья после того, как меня выписали из больницы? Они заперли меня, на веки вечные, в «сумасшедшем доме»!
Я взял паузу, чтобы отдышаться, а на мое лицо вернулась улыбка.
— Но, к счастью или сожалению, они передумали, — продолжил я затем, — но лишь для того, чтобы отдать меня, будто какую-то ненужную вещь, на забаву садисту!
Воцарилось недолгое молчание.
— Вы думаете, что напугаете меня смертью от вашей, фигурально выражаясь, пули? Нет, — я отрицательно покачал головой, — лично для меня, гораздо худшая участь — постоянно подвергаться истязаниям подонка, к которому, в скором времени, меня отправят в качестве, как там это называется? Зарегистрированной любовницы, да? Знаете, перед тем, как забрать меня из «дурдома», моя бабушка мне сказала, если я все правильно помню, что в «прекрасные» времена ее молодости, такую девушку, как я, которая, с ее слов, столь сильно опозорила свою Семью — убили бы! При чем собственные родные! Вот и Ваша племянница решила, видимо, что уж лучше в петлю! Или, быть может, вы бы с ней обошлись иначе?
У «доброго дядюшки» от злобы перекосило лицо, он хотел мне что-то высказать, но я не дал, заговорив снова.
В конце концов, пока я говорю — я живу и меня не пытают, так что, отчего бы и не поболтать?
— Вы хотите знать кто виноват в самоубийстве Лизы? Я Вам скажу! В ее смерти виноват «порядок» и «нормы», установившиеся в нашем обществе, по-крайней мере, в некоторой его «прослойке» и которые вы же сами, как цепной пес, защищаете! Это вы, в числе прочих, ответственны за смерть Лизы!
— Ты, значит, еще и бунтарка… — «дядюшка» выразительно посмотрел на стоящего позади меня.
— Стойте, — закричал я, — хотите, чтобы я призналась? Ладно…
Я сглотнул.
— Ладно, я признаюсь! Это я снимала «то» видео, — «дядя» слушал меня внимательно, а я, криво улыбнувшись, продолжил, — они попросили меня помочь им с виртуальной записью, хотели подзаработать чуть-чуть деньжат…
— Ах ты малолетняя сука! Издеваться вздумала… — прошипел озверевший «дядя» и сделал знак рукой.
Вот и все, — пронеслось у меня в голове, — кажется, мое время вышло.
Мне на голову снова набросили прозрачный мешок, меня снова душили. И я снова громко «мычал», пытаясь вырваться из рук своего убийцы.
На сей раз, похоже, все!
На сетчатке моих глаз вспыхнули зеленые «кляксы», мощнейший выброс адреналина, все происходящее замедлилось для меня во много раз, будто для меня включили «слоу мо».
Сознание начало, потихоньку, покидать меня, я перестал слышать то, что твориться вокруг, а глаза начала застила пелена…
Сил на то, чтобы сопротивляться у меня больше не осталось.
Внезапно, натяжение мешка спало и я смог, наконец-то, сделать глубокий и болезненный вздох.
В помещении явно что-то начало происходить, но я не обращал на это внимание, слух ко мне так и не вернулся, я неотрывно смотрел на «дядюшку», который, стоя в правом нижнем, относительно входа, углу помещения, смотрел на меня…
И который вытаскивал, медленно, для меня сейчас было все, будто в замедленной съемке, руку из кармана своего пиджака…
В его руке был пистолет, какая-то местная компактная модель, дуло которого, он наводил на меня.
Лучше попытаться сделать хоть что-то, чем не делать ничего вовсе, — подумалось мне, — а мое тело, тем временем откидывалось назад, падая со скамейки.
Я все еще мог видеть «дядюшку», но уже не видел его оружия.
Интересно, меня застрелят или я умру от травмы головы, полученной при падении на пол?
Я с силой зажмурился.
Громкий выстрел или же два одновременно? Не уверен…
Но слух явно вернулся, правда очень не вовремя.
Звук выстрела в закрытом и пустом помещении — это очень громко и очень больно, для ушей.
Я не почувствовал ни пулевого попадания, ни сильного удара головой о пол.
Я открыл глаза, все «плыло», над собой я увидел человека, державшего меня рукой и не дававшего мне упасть.
С моей головы, наконец-то сняли мешок.
Кажется, мне что-то говорили, но я не мог разобрать отдельных слов.
Откинув назад голову, я оглядел стену, чуть ниже потолка была выбоина, скорее всего именно туда и попала пуля «доброго дядюшки», но как он мог так сильно промахнуться?
Повернув голову налево, я, наконец-то, смог увидеть своего мучителя, что удушал меня, тот лежал на полу, скорчившись в позе эмбриона, без движения, в луже крови, что вытекала из него и которая, в лучах лампы «дневного света», была похожа на красную ртуть.
Мужик, который поймал меня «на лету», убрав свое оружие в кобуру, помог сесть на лавку. Он мне что-то говорил и заглядывал в мое лицо, но я не слушал…
— Снимите с меня наручники, — хриплым голосом попросил я.
Что он, без промедления и сделал, то ли какой-то отмычкой, то ли у него имелся некий универсальный ключ от подобного рода спецсредств.
Я аккуратно растер и оглядел свои запястья, на которых к старым шрамам, добавились, кажется, новые, от наручников.
— Нигде не болит? — услышал я его вопрос.
— Нет, нигде не… — я не договорил, ибо рассмотрев этого человека, я его моментально узнал и мое сердце заколотилось столь быстро, что едва не выпрыгивало из груди, а щеки сильно покраснели.
Ошибки быть не может…
Это был тот самый «Консультант», из магазина женского платья.
Выглядел он, в своей форме и в «бронике», очень круто, конечно, а некий символ, на его лацкане его формы, в виде глаза, выполненный, судя по всему, из драгоценного металла, добавлял какой-то таинственности…
Я провел ладонью по лицу, дабы хоть как-то стереть все то, что на него налипло и чтобы отогнать наваждение, уверен, что, если раньше этот типчик просто очень понравился моей тушке, то теперь…
— Боже! Не желаю быть героиней дурацкого любовного романа, — почти простонал я, повернув голову и разглядывая происходящее вокруг.
— Что? — не понял меня «Консультант».
Я взглянул на стол и у меня из головы моментально выветрились все «консультанты» разом.
Видеофон «дядюшки»! У меня, похоже, от всего произошедшего мозг совсем перестал работать, раз я забыл про запись, что хранится на накопителе!
— Мой видеофон, — прошептал я, потянувшись за ним рукой и схватив который, тут же убрал его в карман пиджачка, где непослушными еще пальцами, нащупал разъем под накопитель, вытащив который, с некоторым трудом, сломал пальцами, затем вытащил аппарат на свет божий, осмотрел его и бросил обратно на стол.
— Ой! Это не мой! Где же мой? — капризно спросил я.
— Школьницы нынче совсем не романтичные, — расстроенно сообщил тот силовикам, что в полном облачении стояли в помещении, а затем, уже мне:
— Разве в дамских романах это не то место, когда юная барышня, то есть ты, спасенная прекрасным юношей — мной, должна броситься на шею и целовать своего спасителя? А она о своем видеофоне беспокоится… — пожаловался мой спаситель.
Бойцы заулыбались, а я чуть отодвинувшись, ответил тоном взрослой «тетеньки», что разговаривает с подростком:
— Одному здесь присутствующему «прекрасному юноше», стоит поменьше читать дамских романов…
Меня перебил смех, присутствующих здесь силовиков, а я добавил, вновь обращаясь к покрасневшему от возмущения «спасителю»:
— Меня только-только едва не задушили и не застрелили, так что, я вовсе не желаю ссориться с… — я замолчал, вспоминая, как зовут его подружку. — Касуми, она, судя по всему, девушка горячая и вполне может завершить начатое этими двоими… Но я искренне благодарна вам… вам всем, — я обвел взглядом тут присутствующих, — за то, что я… жива.
Я впервые бросил взгляд на «дядюшку»… на его тело.
«Дядя» Художницы был безусловно мертв, одна из пуль, попавшая в голову, разворотила его лицо, а несколько других, я насчитал еще минимум пять попаданий — его тело, оставив рваные и окровавленные следы на дорогом костюме.