Он был погружён в глубину текста, как ныряльщик в омут, когда вдруг почувствовал чужое внимание — тяжёлое, пристальное, словно физическое прикосновение. Инстинктивно он поднял голову.
В густой тени между высокими стеллажами, словно часть самой библиотечной древности, стоял старец. Длинная, поношенная накидка, сотканная из грубой тёмной ткани, ниспадала до самого пола; на её складках мерцали вышитые серебристой нитью знаки — сложные, геометричные, непохожие ни на что, виденное Кайдором прежде.
Лицо незнакомца было картой прожитых лет, изрезанной глубокими морщинами, каждая из которых казалась отметиной мудрости или тяжёлого испытания. Но глаза... Глаза, тёмные и невероятно живые, смотрели на мальчика с пронзительной ясностью, словно видели не только его внешнюю оболочку, но и самую суть его пытливого духа.
Молча, с достоинством, не нарушая тишины, старец сделал шаг из тени, приблизившись к столу. Его взгляд скользнул по раскрытому манускрипту, затем вновь устремился на Кайдора.
— Что ты тут делаешь? — спросил он.
Голос его был низким, чуть дребезжащим, как шелест сухих листьев, но в нём чувствовалась скрытая сила.
Кайдор, оторванный от звёздных карт и встрепенулся. Не страх, а скорее острое любопытство охватило его. Он ответил просто, выдохнув слова, которые были сутью его существования:
— Я ищу ответы...
Морщины у уголков глаз старца углубились, намекая на улыбку.
— Ответы? На какие вопросы?
Мальчик замер на мгновение, его ум лихорадочно перебирал бесконечные «почему», роившиеся в голове с тех пор, как он впервые разгадал магию букв у очага Магдалены. Он искал ответ, способный выразить необъятную жажду.
— На вопросы о природе вещей, — начал он медленно, подбирая слова. — О силах, что скрыты в этом мире, словно жилы золота в тёмной породе. О тайнах, которые... которые раскрываются лишь тем, кто искренне стремится докопаться до самой сути, до истины.
Старец кивнул, и теперь улыбка озарила его изборождённое лицо теплом и одобрением.
— Похоже, я нашёл именно того, кого искал.
Он сделал ещё шаг и протянул руку. Кожа на ней была грубой, покрытой тонкими шрамами и следами тяжёлого труда, но движение было исполнено достоинства.
— Меня зовут Фалькор. Я странствующий маг. Мои ноги стёрли немало дорог в поисках редких трав, чьи корни пьют силу земли, и минералов, что хранят память о пламенном сердце мира. Но главное — я ищу учеников. Ум и сердце, способные воспринять древние знания, не утраченные, но спрятанные от глаз толпы.
Его проницательный взгляд замер на лице Кайдора.
— Ты хочешь стать моим учеником?
Воздух словно сгустился. Кайдор ощутил, как гулко застучало сердце где-то в самой глубине груди. Это был не просто выбор занятия — это был выбор судьбы, поворотный момент, от которого зависела вся траектория его жизни.
Его взгляд скользнул по руке Фалькора, задержался на мудрых глазах, читающих его колебания. Внутри, сквозь трепет и лёгкий страх перед неизвестностью, проросло мощное, неудержимое чувство: этот человек, этот маг, держит ключ.
Ключ к тем самым тайнам, о которых шептались страницы старинных книг, к силам, что пульсируют под покровом обыденности. Он сможет открыть двери, о существовании которых Кайдор лишь смутно догадывался.
— Да, — прозвучал его голос тихо, но с неожиданной для него самого твёрдостью. — Я хочу стать вашим учеником.
Улыбка Фалькора расцвела в полную силу, а в глубине тёмных глаз вспыхнули искры подлинной радости и удовлетворения. Он крепко сжал протянутую руку Кайдора в своей. Это было не просто рукопожатие — это было скрепление договора, принятие ответственности и обещание пути.
Радость, яркая и стремительная, как вспышка молнии, быстро угасла, сменившись волной тревоги, холодной и липкой. Стать учеником мага означало уйти. Покинуть отчий дом, где пахло хлебом и теплом очага, покинуть родителей с их тихой, понятной любовью, покинуть Магдалену, открывшую ему мир слов и мудрости леса.
Мысль об этом пронзила душу острой болью, словно ножом. Но рядом с болью жило другое чувство — твёрдое, как скала, убеждение. Путь, зовущий его за ворота городка, был слишком важен, слишком значим, чтобы отступить перед страхом расставания. Это был зов самой его сути.
Первыми он решил сказать родителям. Вечером, после скромного ужина, когда на столе остались лишь крошки от хлеба, а масляная лампа отбрасывала на стены дрожащие тени, Кайдор собрался с духом. Голос его дрожал, когда он рассказывал о встрече в библиотеке, о Фалькоре и его предложении.
Родители замерли. Мать перестала вытирать стол, её руки бессильно опустились на фартук. Отец отложил нож, которым чинил упряжь. Никто в их роду, в их спокойном мире мельников и пекарей, не сталкивался с магией и странствующими мудрецами.
Растерянность, почти испуг, читалась в их глазах. Но потом мать взглянула на сына. Взглянула в его глаза, горевшие тем самым знакомым, неугасимым огнём познания, который всегда выделял его среди сверстников. И в её взгляде растерянность стала уступать место пониманию и тихой, горьковатой гордости.
— Мы всегда знали, что ты особенный, сынок, — проговорила она, и голос её задрожал, а на глазах выступили слёзы, не упавшие, а лишь блеснувшие в свете лампы. — Ты всегда... всегда тянулся к чему-то большему, чем наши мельницы да огороды.
Она подошла, обняла его, прижала к груди, пахнущей тестом и теплом.
— Мы поддержим тебя. И будем ждать. Ждать твоего возвращения.
Отец встал, его крупная, сильная рука легла на худощавое плечо сына. В его обычно спокойных глазах Кайдор увидел глубину переживаний и твёрдую решимость.
— Помни, что бы ни случилось в тех далёких краях, — сказал он серьёзно, глядя Кайдору прямо в глаза, — твой дом — здесь. Твоя семья — здесь. Если станет тяжело, если понадобится помощь или просто крыша над головой — возвращайся. Дверь для тебя всегда открыта.
На следующее утро, едва занялась заря, окрашивая восток в нежные розовато-золотистые тона, Кайдор направился по знакомой тропинке к опушке. К хижине Магдалены. Тяжесть предстоящего разговора сжимала сердце, делая каждый шаг трудным.
Но едва он вышел на маленькую поляну, дверь скрипнула, и на пороге появилась сама травница. Она стояла, опираясь на посох, и смотрела на него своим нестареющим, мудрым взглядом цвета лесной чащи. Казалось, она знала всё ещё до его прихода.
— Я слышала, что ты встретился с Фалькором, — сказала она мягко, без предисловий. Голос её был тёплым, как чай из лесных трав. — И что ты решил пойти с ним.
Кайдор лишь молча кивнул, стискивая зубы, чтобы не дрогнул подбородок.
— Знаю, что тебе тяжело, мой дорогой ученик, — продолжила Магдалена, делая шаг навстречу. — Расставание — горькая трава. Но помни: я буду гордиться тобой всегда. В тебе дремлет великая сила — сила ума и духа. Твой путь ведёт к большим свершениям, к вершинам знаний, о которых мы здесь лишь мечтали.
Она положила руку ему на голову, и от этого прикосновения веяло успокоением и уверенностью.
— Пусть твои знания и обретённая мощь служат свету. Пусть они приносят понимание и помощь, а не разрушение.
Она заглянула ему в глаза, и в её взгляде была вся её любовь и вера. Затем она достала из складок платья маленький предмет. Это был амулет, искусно сплетённый из гибкой лозы, перевитой сушёными ароматными травами — шалфеем, зверобоем, чем-то неуловимо знакомым и родным. В центре, будто сердце, лежал гладкий камешек цвета мха.
— Возьми это.
Кайдор бережно принял дар. Амулет был тёплым от её рук, и, прижимая его к ладони, он почувствовал лёгкое, едва уловимое биение, словно в нём жила частичка самого леса, частичка её силы. Запах трав — горьковатый, терпкий, целебный — окутал его, мгновенно перенеся к очагу в хижине, к первым прочитанным словам.
— Пусть он напоминает тебе о твоих корнях, — прошептала Магдалена. — О доме, о лесе, который был твоей первой школой. Обо всём, что ты узнал здесь.
Кайдор сжал амулет, ощущая его выпуклости и гладь камня. Это был не просто оберег. Это был символ. Символ детства, мудрости первой наставницы, веры в его путь. Он прижал его к груди, чувствуя, как тепло разливается по телу, подпитывая решимость.
Их прощание было без лишних слов. Долгий взгляд, полный невысказанной любви, гордости и неизбежной грусти. Магдалена смотрела, как её птенец готовится к первому настоящему полёту, зная, что его ждёт великая судьба, начавшаяся у окна с видом на дремучий лес.
Утро отъезда пришло с первыми, ещё холодными лучами солнца, едва золотящими верхушки деревьев за окном. Кайдор встал в тишине, нарушаемой лишь его собственными осторожными движениями и жалобным скрипом половиц под босыми ногами.
Его мир теперь умещался в небольшом холщовом мешке: пара скромных смен одежды, тщательно отобранные, самые дорогие сердцу книги (непрочитанные страницы манили, как обещание), кусок хлеба, завернутый матерью, фляга с водой. Последним, самым бережным свёртком, он уложил амулет Магдалены, обёрнутый в мягкую ткань. Его прикосновение к мешку было почти ритуальным.
Он подошёл к двери родительской спальни. Отец лежал на спине, тяжело дыша во сне, укрытый домотканым одеялом. Мать сидела на краю кровати у окна, её силуэт чётко вырисовывался на фоне светлеющего неба. Она не спала. Услышав шаги, она обернулась. Без слов она встала и подошла, обняла его крепко, по-матерински, вбирая в себя каждую черточку лица, каждый вздох.
— Береги себя, мой дорогой, — её шёпот был горячим у самого уха. — Возвращайся к нам. Когда сможешь. Когда путь приведёт.
Кайдор прижался к ней, чувствуя, как комок подступает к горлу, сдавливая дыхание. Он вдохнул родной запах дома — дыма, хлеба, тепла. Затем подошёл к кровати, коснулся отцовского плеча. Тот открыл глаза, мгновение смотрел сонно, потом узнал сына и улыбнулся — улыбкой усталой, но полной любви и принятия. Он сел.
— Ты готов, — констатировал он просто, голос был хрипловат от сна. — Дорога зовёт. Помни наши слова. Твоя семья — твоя крепость.