Каждая мысль, каждое чувство, каждая искра его существа были сведены в одну точку — точку открытия Врат в иной мир. Он ощущал сложнейшую энергетическую конструкцию портала как продолжение собственного тела, каждую вибрацию, каждый ток силы. Он направлял, стабилизировал, вплетал защитные контуры последнего уровня. Он был на грани триумфа, чувствуя, как барьер между мирами истончается, как начинает проступать… нечто иное.
Но в самый миг прорыва, когда реальность уже дрожала, как натянутая плёнка, что-то пошло не так. Не ошибка в расчёте, не сбой воли — словно сама ткань мультивселенной в этом месте оказалась аномально хрупкой, повреждённой древним катаклизмом, о котором не знал даже Кайдор.
Вместо плавного, контролируемого перехода энергии произошёл катастрофический резонансный всплеск. Энергия, которой не было выхода в стабильный канал, вырвалась наружу с чудовищной, неконтролируемой силой, словно дикий, первобытный зверь, сорвавшийся с цепи космического масштаба.
Ярчайшая, слепящая даже его, видавшего виды, Архимага вспышка бело-голубого света ударила в глаза. Одновременно с ней пришёл удар — не физический, а экзистенциальный. Удар по самой его сути, по связи души и тела.
Громовой треск рвущейся реальности, в тысячу раз громче любого земного грома, прокатился эхом по Санктуму, сокрушая хрустальные сосуды, срывая со стен свитки, заглушая саму мысль.
Кайдор, Архимаг, повелитель стихий, хранитель глубочайших тайн, почувствовал, как его железная воля, его абсолютный контроль, наталкиваются на непреодолимую стену хаотической силы. Он попытался удержать, перенаправить, сдержать разрыв — но это было подобно попытке остановить падающую гору ладонью.
Он ощутил леденящий душу момент, когда его сознание, его «Я», начало отделяться от физической оболочки, словно его выдернули из собственного тела корнем.
«Нет! Контроль! Стабили...» — мысль оборвалась.
Последнее, что он увидел перед тем, как погрузиться в бездну небытия, было зрелище собственного тела. Оно не падало. Оно… рассыпалось. Медленно, невероятно, как песчаный замок под напором волны, плоть и кости начали распадаться на миллиарды мерцающих частиц, растворяясь в ослепительном свете вышедшего из-под контроля портала.
Не боль, а всепоглощающий ужас небытия и бессилия охватил его. Чувство бесконечного, стремительного падения сквозь бесформенный, бушующий вихрь света и тьмы, сквозь рвущиеся ткани реальностей, словно он проваливался в самую сердцевину космической бездны.
Затем свет погас. Звук исчез. Ощущение собственного существования растворилось. Наступила абсолютная, всепоглощающая тишина и тьма.
Сознание Архимага Кайдора, поверженного на пороге величайшего триумфа, погрузилось в небытие, унесённое волной собственного, вышедшего из-под контроля открытия.
Глава 7: Жертвоприношение Ради Цели
Тишина.
Бездонная, абсолютная, лишённая даже намёка на форму или длительность. Затем — первая, смутная вибрация. Ощущение… тяжести. Разрозненные сигналы начали пробиваться сквозь вату небытия. Холодок вдоль позвоночника. Давление на спину. Лёгкое покалывание в кончиках пальцев.
Кайдор медленно, мучительно возвращался к сознанию, как глубоководный пловец, всплывающий из чёрных глубин океана. Каждое пробуждающееся чувство было отдельным подвигом, преодолением косной инертности нового, чуждого тела. Мысль, вязкая и медленная, пыталась сформироваться:
«Я… существую?»
Веки словно были приклеены свинцом. С невероятным усилием он заставил их дрогнуть, потом приподняться. Первое, что предстало перед затуманенным взором, — белый, ровный потолок. Свет мягкий, рассеянный, льющийся откуда-то сверху и сбоку, создавал неестественно уютную, стерильную атмосферу. Этот покой резко диссонировал с хаосом, бушевавшим внутри его разума.
Сотни обрывков мыслей, воспоминаний, невероятных по масштабу ощущений от контакта с Камнем Мудрости и последовавшей катастрофы пытались прорваться сквозь густой, непроглядный туман амнезии нового воплощения.
«Портал… вспышка… падение… рассыпание… Где я? Кто я?»
Он перевёл взгляд вниз. Движение головы далось с трудом, вызвав лёгкое головокружение. Его руки. Они лежали поверх гладкого, прохладного одеяла. Совершенно чужие руки. Тонкие, с явно недостаточной мышечной массой, бледные, с выступающими голубоватыми венами. Совсем не те мощные, покрытые шрамами от магических экспериментов и походов руки Архимага, которые он помнил… как будто помнил?
Пальцы слегка дрожали, когда он попытался сжать их в кулак. Слабость была унизительной, всепроникающей. Сбоку доносилось тихое, ритмичное журчание — капельница. Где-то вдали, за стеной, едва различимое жужжание и щелчки — голоса незнакомых механизмов, медицинского оборудования. Всё это казалось чуждым, непонятным, лишённым магического резонанса, пустым. Мысли путались, натыкаясь на стену непонимания собственного существования.
— Это не моё тело… Это не мой мир…
— Лёша, родной! Ты проснулся!
Голос прорвался сквозь шум в ушах и хаос в голове. Тёплый, дрожащий от сдерживаемых эмоций, женский. Совершенно незнакомый, но пропитанный такой искренней радостью и облегчением, что они почти ощущались физически.
Кайдор, превозмогая слабость и туман в сознании, медленно повернул голову на подушке. У кровати стояла женщина. Средних лет, с лицом, измученным бессонницей и тревогой, но сейчас озарённым сиянием счастья. Карие глаза, влажные от слёз, смотрели на него с безграничной любовью и надеждой. Она тут же шагнула ближе, её рука — тёплая, чуть шершавая от работы — накрыла его холодную, дрожащую ладонь и крепко сжала, как будто боялась, что он снова исчезнет.
— Д-да?
Произнёс он, и его собственный голос поразил его. Молодой, хрипловатый от долгого молчания, лишённый привычной глубины и силы. Чуждый.
Женщина — мать этого тела? — широко, ласково улыбнулась, и слёзы наконец скатились по щекам. Она не отпускала его руку, а другой нежно, почти благоговейно погладила его по щеке.
— Да, сыночек. Да, это я. Я так переживала за тебя.
Голос её дрожал.
— Врачи… врачи говорили, что шансов мало. Что ты уже не придёшь в себя. Но я верила. Каждую минуту верила, что мой мальчик вернётся.
Она вытерла слёзы тыльной стороной ладони, не отпуская его руки.
— Что помнишь последним, Лёшенька? Перед тем как… уснул?
Кайдор замер. «Лёша». Алексей? Имя откликнулось где-то на задворках сознания, как эхо чужой жизни. Он сосредоточился, пытаясь пробиться сквозь вату амнезии к последним воспоминаниям своей жизни. Всплыли обрывки: ослепительный свет формирующегося портала в Санктуме, гул нарастающей мощи, ощущение абсолютного контроля… и затем — рвущий реальность треск, невыносимая боль разрыва, падение в световую бездну. И тьма. Пустота. И вот теперь — этот белый потолок, эти чужие руки, это тёплое прикосновение. «Эксперимент… ошибка… пересечение… тело другого…»
— Я… не уверен, — с трудом выдавил он, стараясь скрыть панику под маской спокойствия и слабости. Голос звучал прерывисто. — Кажется… я потерял память. Многое… стёрлось.
Глубокая тень промелькнула в глазах женщины — Марии, как вдруг подсказало чуждое знание. Но она тут же снова улыбнулась, этой улыбкой пытаясь защитить его от страха.
— Ничего страшного, мой хороший. Совсем ничего страшного.
Она погладила его руку.
— Главное, что ты здесь. Что ты открыл глаза. Что ты снова со мной. Воспоминания… они вернутся. Обязательно вернутся. Со временем. Не надо торопиться. Сейчас тебе нужен только отдых. Покой. Не спеши вспоминать всё сразу.
Она придвинула стул и села рядом, не отпуская его руку. Начала тихо рассказывать, голос её был убаюкивающим, как ручей: о том, как долго он «спал», о бесконечных днях и ночах у его кровати, о добрых врачах, о бабушке, которая каждый день звонила.
Каждое слово Марии, каждая интонация были кусочками мозаики этой новой, чужой жизни, в которую он был вброшен. Кайдор заставлял себя слушать, впитывать, анализировать. «Алексей… авария… отец погиб… кома…». Чужое горе, чужая боль, чужая надежда, возложенная теперь на него.
Усталость, тяжёлая и неумолимая, накатывала волной, смывая и без того хрупкие нити сознания. Он не сопротивлялся, позволил ей унести себя обратно в тёмные воды забытья, где смутные образы прошлого величия смешивались с обрывками новой реальности.
Следующий визит врача был более предметным. Человек в белом халате, с внимательным, оценивающим взглядом, тщательно осмотрел Кайдора — Алексея. Проверил рефлексы, реакцию зрачков на свет, выслушал сердце и лёгкие, задал несколько простых вопросов на ориентацию. Кайдор отвечал сдержанно, стараясь имитировать слабость и спутанность сознания, ссылаясь на пробелы в памяти.
— Физически… организм восстанавливается, — заключил врач, делая пометки в планшете. — Но нейрокогнитивные последствия комы ещё полностью не ясны. Амнезия — явление нередкое в таких случаях. Главное — не форсировать события. Серьёзные нагрузки, попытки резко встать — абсолютно исключены. Мозг и тело прошли через колоссальный стресс. Им нужно время и покой. Очень постепенное увеличение активности. Понятно, Алексей?
— Понятно, — тихо ответил Кайдор, ощущая всю унизительную зависимость от этого хрупкого сосуда плоти.
Пока он лежал, у него было время собрать разрозненные осколки понимания. Картина прояснялась, пусть и оставаясь чудовищной. Его эксперимент с межпространственным порталом достиг критической точки, но вместо стабильного перехода произошёл катаклизмический сбой. Его сознание, его дух, его «я» было вырвано из собственного уничтоженного тела и… перенесено. Пересекло невообразимые барьеры, чтобы воплотиться в этом юноше, Алексее, чья собственная душа, судя по всему, покинула или была вытеснена из израненного тела в момент клинической смерти после автомобильной катастрофы.
Тело было молодым, но изрядно потрёпанным — долгая кома, мышечная атрофия, последствия тяжелейших травм. Оно было пустым в магическом смысле. Кайдор, с его обострённым после контакта с Камнем Мудрости восприятием, ощущал лишь жалкие, едва тлеющие искорки жизненной энергии, никак не связанные с магическими потоками.