Мастер брезгливо покрутил в руках убогий деревянный меч для тренировок. Вообще, корабелы наверняка умели обращаться с оружием, и желание поучиться — скорее от скуки. Но навык, конечно, полезный.
Гюнтер вздохнул.
— Ты. Становись. Спину прямее. Ногу вперед. Как ты держишь меч? Кто ещё будет учиться?
Выстроилось пятеро желающих. Остальные расползлись к бортам, с любопытством взирая на действо.
— Первое, что учим, — привычно повысив голос и нахмурив брови начал Гюнтер — держать. Берем меч горизонтально, немного подбрасываем, ловим за рукоять, крепко ухватывая. Стараемся поближе к гарде.
В первый же «подброс» двое уронили своё оружие, что вызвало хохот зрителей.
— Хват меча прямой, ровный, все пальцы ложатся в ряд, большой палец захватывает, сгибается и замыкает в замок. Вот так! Всё должно быть ловко и привычно, уверенно, словно кладёте пятерню на титьку любимой женщины.
Снова одобрительный хохот.
— Для тупых поясняю, титька любимой женщины, а не отвислая незнакомая сиська жирной портовой шлюхи — потому что рука должна привыкнуть к эфесу, как в родному. Смысл этого подбрасывания в том, чтобы в усталости, раненым, оглушенным или пьяным уверенно схватить, держать и колоть. В идеале меч становится продолжением руки. И держать вот так, на прямой руке, запястье и большой палец всегда слегка напряжены. Чтобы легко держать удар. Отражаемый или наносимый. Тренируемся.
Пока учимся нагибаться, оттого что снова промахнулись клешнями мимо суковатой палки, символизирующей клинок, — поговорим про стили. Если, допустим, драться на палубе, то тут не до пьяных танцев. Нет размаха. Щит перед собой, плечо повыше, левая нога ставится набок, правая назад, меч смотрит вперед, рука отведена вниз и назад, остриём в районе брюха, чтобы ежели чего — колоть в живот насмерть. Глаза все время смотрят. Нельзя жмуриться. Закрыл глаза — умер. Понятно? Смотрим в глаза противника, он выдает себя тем, что смотрит, куда собирается рубануть. Смотрим на руки, на оружие врага.
В тесноте тактика простая. Держим строй, широко граблями не машем, чтобы своих не зацепить, прикрываем. Удары — резкий укол и короткие быстрые замахи снизу, сверху, сбоку. Скорость важнее силы. Никаких вам красивых скрещений мечей. Увидел, что враг зазевался, колешь в брюхо. Лапы выставил — колешь в кисть. Приблизил свою рожу, бьешь лбом в нос и обратно колешь в брюхо. На секунду оглушил ваш соседний союзник — колешь. Рука сразу уходит назад и вниз.
Но сначала учимся хватке. Да сколько можно ронять, как вы вообще по нужде ходите, вы ж роняете всё!
Отдельная история — топор. С ним стиль совсем иной. Про копье забыли. Только топор, меч. Молот? Можно и легкий молот. Так. Топор. Он наносит удар только острием. Им не блокируют удар, херня всё это. Щит, приняли удар, чуть приподняли, рубанули топором по колену. Запястье играет вперед-назад. Или подсекли. Или щит вот таким движением оттянули на себя, а ваш сосед врагу рожу располосовал.
Будем ещё учиться сталкиваться щитами. Казалось бы, нехитрая наука. Но большинство дебилов, типа вас, столкнулись, оттолкнулись и разошлись как кобели, дерущиеся за сучку. Болотная тупость. В момент столкновения надо не раззявливать, а обязательно уколоть в горло. Когда ещё так близко окажетесь? Или ниже щита ноги располосовать чтобы перед смертью покровил. Если елдын свой не прикроет, туда бей. Правил нет, запретных ударов нет, если только желание убить и победить. Пусть поорет, попрыгает, вражий строй нарушит. Это вам не потешный мордобой в портовом кабаке, а мастерство убивать в настоящей драке.
В учебном бою друг друга не жалеть. Враг вас не будет щадить, полудурки. В полную силу. Без обид. Деревянными, но от души.
Только когда солнце уже тянулось к закату, а море показало штиль, Гюнтер дал отдохнуть. Капитан стоял рядом с нами на хуте, его лицо было раздражающе расслабленным и задумчивым. Наконец он выразил блуждавшую в нем мысль.
— Про меч вспоминают, когда битва рядом. Хорошо учит ваш мастер, но не к добру это.
Прием пищи дважды в день. Рано утром и на закате. Кок всё время занят готовкой. У него на баке свой маленький мир — камбуз, куда временно загнали в соседи баранов. Мореходов тянуло на камбуз, как мух на свежую кучу, но кок их отгонял. Экономно расходовал питьевую воду, в одиночку кашеварил.
Готовил откровенно плохо, но сытно и быстро. Капитану, Кабану и отцу доставались самые вкусные куски. Так как он стряпал, распоряжался и накладывал, к нему подлизывались, помогали убирать и мыть посуду, пока он дремал на камбузе, следя вполглаза, чтобы хлеб не утащили.
Поварским делом ему приходилось заниматься в замкнутом пространстве на металлической печке, которую самому же и топить, поэтому невкусная готовка прощалась за ловкость и тяжелые условия. Зато он мог жить тут же, на баке, а не на деревянных койках в сыром трюме.
Ещё одной неочевидной особенностью судна было отхожее место. Называлось оно гальюн. Это должно было означать место на носу корабля, и на больших судах вроде так и было. Но Кот был мал. Моряки, если уж привыкли к слову, то называли так даже дыру в земле возле портового кабака. Гальюн на Коте был другой. Справа по борту ближе к корме, некое крепкое грубое сидение без спинки, с внушительной дырой и мощными ручками по краям, чтобы даже в шторм держаться во время физиологического мероприятия. В основании стула наклонная плоскость чтобы все результаты труда под собственным весом скатывалось прямиком к морским демонам. Но, поскольку реально дерьмище иногда прилипало, к гальюну привязано на длинной веревке ведро, чтобы зачерпнуть забортной воды и смыть за собой.
Естественно — регулярные крики друг на друга с обвинениями в постыдной забывчивости.
И конечно, ни о каком уединении не могло быть и речи. Корабелы говорили, что гальюны на больших коггах дают хотя бы в такое время спокойно побыть одному, а не терпеть издевательские шуточки сотоварищей.
Судно идет днем и ночью, сменяются вахты смотрящего на баке и рулевого, но в основном ночью спят. По моим наблюдениям, отец с неудовольствием ждал отбоя, чтобы посетить гальюн под покровом ночи, потому что никакого отдельного отхожего места для благородных не было.
— Кабан! Эй! Крикните боцмана! — подал голос немолодой рулевой над нашими головами. Был полуденный сон. Кроме судна нигде не сплю днем, а тут просто способ убить время, потому что норманнский язык в голову уже не лез, а заняться нечем. Встревоженный тон старого норда прогнал дремоту.
— Да, вижу, — недовольно вздохнул Кабан. На хуте стало тесно. Капитан, боцман с Людоедом, отец, пару корабелов, даже Снорре. Все смотрят в горизонт на далёкий парус.
Мы идем Басконским морем, вдоль западного берега, тут полно парусов. Иногда проходим совсем рядом с другими морскими скитальцами, машем им. Тут явно другое.
— Квадратный, полосатый. Что скажешь, норд? — голос рулевого был слегка сердит. Обращался он к Снорре, предполагая, что молодой с острым зрением увидит лучше.
— Да. Дрека. Нордский драккар, к ведьме не ходи. Полосатый. И на нас идет, гаммель Скальд, — отозвался Снорре.
Хут наполнился гомоном. Даже я смутно понимал, что при отсутствии другой системы оповещения, суда опознавались по силуэту, рисункам и парусам. Полосатое квадратное полотнище несомненный признак земляков моего саттеля — нордов. Наверняка — морских разбойников. И то, что они повернуты к нам, могло значить, что они хотят поближе пообщаться при помощи своих топоров. Ну, или это просто такое забавное совпадение.
Тем временем ругань на хуте усилилась. Всех осадил Кабан.
— Заткнитесь. Понятно, что пираты. Нехрен галдеть. Дайте капитану решить.
Салент молчал. Потом неоправданно спокойным голосом спросил мнения отца, Кабана и Скальда.
Барон Соллей и Кабан ратовали за сражение. Буквально — разворот и встречный курс, чтобы ошарашить. Не последнее место в этом плане занимала моя скромная персона. Ну, человек тридцать-сорок в тесном пространстве я действительно способен перебить даже и один. Кабан, правда, предлагал практично подождать пока они устанут, ведь мчат на веслах. Ходко, пару часов и догонят. Но немного выдохнутся.
Пришла очередь Скальда. Он откашлялся.
— Ветер усиливается. Бог Тор Хурде гонит стадо. Ближе к берегу отмели. Волна. Водовороты. Боковая качка. Станем углом к волне и пойдем к мелям. Прижмемся к берегу, пущай их поболтает, они ж на веслах. Выдохнутся, копытный дело говорит. Потом резко повернуть от суши, на зюйд-вест. А тогда уже и Хурде нам стадо нагонит. Ветер усилится. Поболтает, потреплет. Отстанут, не полезут.
Капитан помолчал, посмотрел в сторону берега.
— Черные? — уточнил он, хотя я и не понял, о чем вообще речь.
— Белые, костей не ломит. Но всё одно потреплет.
— Ну да, у меня тоже не ломит. — откашлялся капитан:
— Пойдем к берегу. Всем приготовится к маневрированию. Грек, на правый борт, там тяжелее всего. Барон, вы с сыном поможете ему? Снорри, ты у нас норд? Будешь помогать Скальду маневрировать. Боцман, организуй «пропажу».
— Барашка? — уточнил Кабан.
Все засуетились. Галдящая толпа мигом превратилась в сосредоточенное и деятельное войско.
Боцман с парой корабелов добыли откуда-то две бочки, кипу веревок, кок тащил живого барана. Сам капитан сбегал, принес и установил возле рулевого палочку с легкими ленточками, который развиваясь, показывали направление ветра, приговаривая, что, если выживет, купит кованный медью указатель ветра.
Мы стали помогать греку. Мачта была управляемой. Обычно её переставляли раз в день, по ветру. Намертво крепили по оба борта тройными концами к «быкам». Теперь её отвязывали. Но дать парусу свободу означает постоянную регулировку и целую толпу, которая будет держать оптимальный угол захвата ветра. Тут, конечно, моя сила будет кстати.
Скальд задавал этой песне мотив. Пока мы пыхтели, крепко держа канат за марки, то есть навязанные на веревке узлы, грек нам рассказывал, что и как. Чувствовалось, что он волновался, привычные шуточки как ветром сдуло.