Это, так же, как и про нашу святую церковь. Не случайно первые библии были написаны на греческом. Не случайно Иисус обращался к народу на еврейском и на греческом языке. И большинство апостолов носили красивые греческие имена. Пётр, Иоанн, Павел, Андрей. Вероятно, Единосущный тоже был грек, наполовину, разумеется, ибо его достойная матушка наверняка была гречанкой. Оттого иудеи не приняли его как родного и не защитили от гнева язычников-римлян. Понятно объясняю?
Мы с Гильомом безмолвно кивнули. Следующие несколько часов слушали длинную, нашпигованную именами, названиями и датами (кстати, само слово дата — греческое), историю (история — тоже) развития народов и королевств под мудрым руководством греческих наук, искусств и ремёсел. Когда вино и запал старика иссякли, а церковный колокол отзвонил на вечерний молебен, откланялись и покинули старого монаха. Который тоже, разумеется, был греческих кровей. В какой-то момент он спросил меня об отношении к грекам, и я, не задумываясь, ляпнул, что моя матушка греческого рода, на что Никосий выставил вперед палец с пожелтевшим кривоватым ногтем, похожим на коготь старого орла и заявил, что сразу увидел во мне красоту и интеллект. Слово интеллект тоже, разумеется, греческое.
Теперь голова шла кругом, а я представлял свою матушку, знатного валлийского рода, которая смотрит на меня укоризненно из окна донжона Соллеевского замка. В моем видении мама была сердитой, молодой и беременной.
Когда наваждение прошло, захотелось есть. Точнее, жрать.
— Да я вам точно говорю, он колдун и волшебник, прибыл по приказу мавров, чтобы отравить герцога и всю его семью, а женщин города сделать бесплодными и сварливыми.
Мы сидели в местном трактире, в благородной его части, но гомон из простолюдинской слышали отчетливо. Судя по разрозненным фразам, кого-то арестовали и обвиняли не то в колдовстве, не то в изготовлении золота из птичьего помёта и убийстве священника. Или сожжении замка со всеми жителями. Версий было множество.
Вечерело. Пока мы ожидали заказанный рыбный суп с лепёшечками, попивая на голодный желудок божественное прохладное пиво, в заведение, топоча, ввалился новый посетитель. При легком клинке, в кожаном доспехе и с эмблемой города на плече, он искал глазами свободное местечко. Глаза его излучали тоску. Мест не было.
— Сейчас узнаем новости из первых уст, — толкнул меня в бок Гильом и повысив голос позвал. — Пьер! Мессир Пьер, приглашаю вас отобедать с нами.
Лицо этого самого Пьера просияло, приглашение Де Бюжа само по себе означало бесплатное угощение и выпивку. Он был одним из лейтенантов городской стражи и как любой служивый человек экономил скромное жалование и любил дармовщину.
— Да нет, — отмахнулся куда-то в сторону зала простолюдинов Пьер, уплетая жирный кусок баранины, самой дорогой, которой только можно купить за чужой счёт в этом заведении. — Я его не арестовывал. Это капитан Марселлон. Да и разговоров среди народа! Пришла бумага от святой инквизиции Толедо с именем и описанием еретика. А как раз такой приезжий дядька у нас, сидит в кабаке «Толстый кролик», пьет дешевое пиво, утробно рыгает, периодически приводит в порядок себя, платье, бреется и пытается попасть на прием к герцогу. Непростой мужик. Ну, герцог-то в отъезде. Мы этого прощелыгу пока арестовали. Да и делов-то, пришли в кабак, схватили немолодого пьянчугу. Вещи его забрали, да и заперли в башне Карла, наверху, как особого гостя. Ну, побили, конечно, как иначе, он одному нашему зуб выбил. Вроде тот самый еретик оказался. Теперь надо ждать чтоб герцог приехал, написал письмо в Толедо, мол забирайте своего оборванца — еретика. Зовут Серджио или Жовано или как-то так. В чем виновен, не ведаю. Взгляд, и правда, безумный, но какой из него колдун. Небось еретические идейки распространял. Шваль. Шваль и грамотей. И звание непонятное — аркитектор!
— Архитектор, — вздохнул Гильом. — Это учёное ремесло такое. Строительное.
Закончив трапезу, расплатившись и услышав назойливые благодарности от лейтенанта, вышли в ночной город. Я предложил посмотреть порт. Добрели до него пешком, оставив коней у трактира.
Порт был построен бессистемно. Тот там, то тут широкие ровные деревянные пирсы уходили в реку. Просторно, удобно, с размахом. Пришвартованы суда, кружат чайки. Плохо видно в сумерках, но представление я получил. С каждым часом Бордо определенно нравился мне всё больше. Конечно, его жители редко здоровались с Гильомом, но узнавали.
Город. Улицы, параллельные реке и отходящие от неё. Сравнительно прямые. Не загаженные. Проезжие, мощенные камнем и деревом. Геометричный человеческий муравейник. Этот город красивее и организованнее, чем нелепый грязный Конкарно.
— А вон башня Карла. К Карлу Великому не имеет никакого отношения. Так звали тогдашнего капитана стражи, который решил, что стражникам недурно было бы тушить пожары и смотреть, не нападает ли враг. Башню так народ прозвал. Потом отдельную каланчу построили возле порта, вон она, её зовут Баклановой, чайки обсиживают, пожарная стража теперь там сидит. А в Карловой иногда заключенных держат. Особых. Внизу башни бюро стражи. Наверху холодина, зато не сбежишь. Если, конечно, летать не умеешь. Хе. Обычно те, кто там сидит, воют от одиночества и скуки. Ругаются площадно, смешно богохульничают. Бывает, поют. Весь город слышит. А архитектор — молчун.
— А что за это слово такое, прости за северянскую неграмотность?
Польщенный своим превосходством Гильом ответил:
— Архитектор? Тот, кто строит дома большие и необычные. Крепости, храмы, мосты, акведуки. Даже целые города. Не сам, конечно, но знает, как это делать. Расчеты там делает, чертит план постройки, руководит работягами. Ученый муж. Архитектор, кстати — греческое слово.
Мы оба рассмеялись. Вот как выходит. Архитектор может знать, как построить города. На этой фразе как-то сложилось очень многое. Как и встреча с норманнами, появление еретика — случайность.
Как много случайного и закономерного. Но слово «архитектор» со щелчком вставило в ряд мыслей и ощущений, что плавали в моей голове, внезапно собравшись в логичную картинку.
— Домой не поедем, поздно уже. Поселимся в гостевом доме Доброй Бранки. Только мне понадобится отлучиться, посетить прекрасноголосую Аннет, высказать почтение и рассказать, как сильно скучал по ней, как болит моё сердце и тоскует душа.
Луна шла на убыль. Это наблюдение я схватил, как лису за хвост и поставил рядом с остальными мыслями.
Коней без единого слова увёл крупный лысый слуга. Бранка, улыбчивая, немолодая, полная, южных кровей, обняла Гильома, поцеловала в щеку, такой же прием получил и я, замахала руками, затараторила на смеси всеобщего и португальского. Поселила в гостевой комнате, которую Бюж занимал время от времени, посетовала, что мы неразумные парни уже где-то поели и не сможем отведать её выпечки и сегодняшнего молока. Тем не менее, всучила в руки завернутый в полотенце, ещё теплый пирог со сладкой начинкой. Одновременно с этим рассказала мне как устроен дом, кто тут живет, где отхожее место, как пройти отсюда на площадь, какой в этом году будет урожай яблок, какое варенье она из них варит, как звали её бабушку и как та когда-то искала себе жениха.
Распрощался с Гильомом, заперся в комнате, но не смог там усидеть. Насыщенный день требовал проветрить голову. Пирог оставил на низеньком шкафчике.
Несмотря на то, что это было, наверное, плохой идеей, и неизвестно как бы это оценили окружающие, я вылез из широкого окна просторной комнаты гостевого дома, прошелся по пологой крыше, незамеченным спустился в переулок. Погулял полквартала, редкие прохожие не обращали на меня даже малейшего внимания. А потом не нашел ничего лучше, чем забраться по строительным лесам монастыря Святого Креста. А что? Мне хотелось залезть повыше, обратную дорогу я знал, а другую высокую точку — нет.
И вот, сидя возле церковного купола, на зачем-то усыпанной песком доске, я созерцал Бордо. Ночь. Тусклая луна, облачно, звезд мало, темно. Тем меньше шанс, что меня увидит случайный прохожий. Вид на город сверху — одухотворял. Редкие огоньки, скрип канатов в порту, вдалеке кто-то пьяным голосом пел песню. Страшно фальшивил. Свежий ветер дул с полей.
Итак. Отличное место побыть одному. Редко в этом мире удается уединиться. То Снорре рядом, то Гильом, то родственники какие. Я их, конечно, люблю, но иногда необходимо одиночество.
Теперь мысли о беспокойных нордах, сидящем за решеткой архитекторе Серхио, которого я пока ни разу не видел, стародавней, позабытой мечте отца возродить город древних и сам этот город встали перед мысленным взором как участники судебного процесса перед судьей.
Решающее слово. Именем Господа! Кхе. В общем. Раз норды готовы на всё — они восстановят мне город. А если точнее — построят, потому что это тебе не в брошенный дом вселиться. Дохлого бродягу собрал, похоронил, подмёл, дверь новую сколотил, забор поднял и живи.
Города нет. Зато есть место, где древние когда-то смогли его построить.
Внутренний голос подсказал мерзкую мыслишку, что селение не только построили, но и опустошили в ноль.
Прочь! Сохранилась полуразрушенная стена — главный атрибут северного города.
Как, черти меня забери, строить город? Я не знал. Думаю, и Никосий не знал, хотя наверняка старый пердун многое скажет по этому поводу. Надо будет его аккуратно расспросить, но не говорить, что я задумал. Достаточно намека, сладкого вина сорта «нама», и греческие знания польются рекой.
Норды — тоже не знают. Судя по их и Снорре рассказам, если им предоставить возможность — они соорудят длинный дом ярлов и большой дом общины. Перезимуют в лютой тесноте. В следующее лето построят из поваленных деревьев ещё несколько гигантских уродливых домов, где будут жить толпой. И уже в отдаленном смутном будущем, которое может и не наступить — укрупненные семьи будут строить себе жилища поменьше и аккуратнее. Деревянные, теплые, без всякой системы и логики. Сарайчиков налепят, лодки кругом, грязь по уши. Собаки бродят. Получим просто деревню нордов на армориканском берегу. Херня.