Территория замка, как и след сапога, разделена на две части «средней» стеной, где дальняя часть — кривой каблук был «чистым» двором. На чистом дворе высился уродливый и ассиметричный донжон — большое отдельное строение, одновременно дом хозяина и крепость внутри крепости. Соллей жили там. Даже если враг возьмет первую стену, ему придется брать штурмом вторую с чистым двором. А тут все закроются в донжоне, явно рассчитанном на осаду и оборону. И ты ещё попробуй его захвати.
Замок перестраивался много раз, слои стен наползали друг на друга, видны были разные типы каменной кладки, неодинаковые пропорции и кривизна линий. Он был плодом трудов многих поколений. Каждое оставляло свой след в камне, нисколько не заботясь об эстетике, а только о грубом практическом применении, тем более что как военный объект, он наверняка время от времени воевал.
Покончив с замком и поглядывая на уже уставшего от рукомашества саттеля, я переключился на своё оружие.
Меч. Здоровый длинный кусок железа или вроде того. Ручка из дерева, обмотана грязной тканью для амортизации удара. Можно держать двумя руками. Размер — примерно в половину моего роста. Заостренный к кончику, по оси идет что-то вроде углубления — импровизированное ребро жесткости. Может резать, колоть и рубить. Можно просто сильно ударить. Например — рукоятью. Убьет, только если буквально проколоть или сильно порезать живого человека. Выходит, местное военное искусство предполагает примитивный физический контакт. Ну а что я хотел? Пилот же четко сказал — следов цивилизации нет.
Мое оружие при осмотре имело явственные следы ударов молота. То есть просто взяли большую полоску раскаленного железа и лупили по ней что было сил, пока она не приняла нужный внешний вид. Почему нельзя было взять керамическую форму, разогреть и тупо отлить туда кипящий металл? Наверное, причины есть. Надо будет разобраться с этой передовой местной технологией. Кстати, про слово «местный».
Я расспросил Снорре про то, считает ли он себя местным, на что он ответил, что его родина далеко, может даже сто лье. Ну да, ну да, норманн. Я-то чуть дальше «родился». Второй вопрос о том, сколько же нужно прожить, чтобы считать себя местным, поставил его в тупик. Судя по мычанию, какой-то условный порог ассимиляции все же был. И на том спасибо.
Встав в полный рост, я рассматривал владения Соллей. По-видимому, это всё, куда падал взгляд. Болота, холмы, деревенька в низине, ещё крошечные селения за холмами, в болотах и ещё на побережье с дюжину рыбацких домов (остальные зовут тех — рыбниками). На границе владений есть тракт, на нем как положено — трактир, хозяин которого платит отцу небольшой побор. Река, холмы, луга, снова холмы, болота воняют, река, море отсюда не видно. А, нет, немного видно.
Ну что, меч есть, комары мной не брезгуют, компаньон, который ковыряется в зубах и не удивляется моему поведению, тоже в наличии. Что ж делать теперь?
Ответ пришел от того самого саттеля, который подозрительно сильно закашлялся. Последний, кто так кашлял, был сержант на пороге своей смерти.
— А ну-ка иди сюда, — я постарался придать голосу строгости.
Снорре безропотно подошёл.
— Так. Руки вдоль тела. Пасть открой. Закрой, воняет от зубов. Подыши. Не пищи, вижу, что больно. Терпи. Посмотри наверх. Не так высоко, вон на тучу посмотри.
Пока что я не был силен в аборигенской медицине, но даже поверхностный осмотр показал сотрясение мозга, горло — сплошной синяк, лицо разбито, трахея не поломана, но помята, одно ребро сломано, живот плотный, органы явно повреждены, вывихи плечевых суставов. Поражаюсь сколько сил и здоровья у людей. Разумное существо без стимуляторов уже бы умерло, а этот стоит, в ухе чешет. Наверное, там тоже ушиб.
Я вздохнул. Всё ясно.
— Снорре — кузнец своего счастья!
Норд встревожено поглядел на меня.
— Почто вы мне новые непонятные клички придумываете?
— Не важно. Важно, что ты мне нужен живым и здоровым. Так что стой ровно и не бзди.
— А? — начал было он, когда я аккуратно, но сильно взялся за его шею обеими руками и начал его лечить, то есть вливать понемногу свою жизненную силу, одновременно выводя из крови токсины и продукты распада. Лечение — одна из трех встроенных в меня «функций», то, что отец называл способность к странному. Две другие — допрос и связь, причем для связи мне необходим был другой десантник или свой военный, которых на планете не было, так что про свою передатчик мне пора начать забывать, как и о том, что я не местный.
Снорре скривился и вцепился в мои руки, как клещ, но я не отпускал. Лечение требует некоторого времени. Наверное, с учетом истории про архангела, надо было молитву какую прочесть, чтоб как-то успокоить паренька.
— Фу-у-у-у, — со вздохом выпустил своего свежеиспеченного саттеля, снова повалился на траву. Солнце уже не казалось жарким. Лечение отняло кучу сил.
— Сейчас отдышимся и потащишь меня в замок. Теперь мне нужен отдых. Завтра к капеллану зайдем, надо пару молитв выучить, а то — как дурак безграмотный.
Глава 4. Ленивая река
За окном ночь. За окном река Одд. Блестит в свете неполной луны.
Надо отдать должное Снорре. Он приволок меня в замок. Пыхтел, но тащил, принимая часть моего веса, заложив мою руку себе на шею. Вместе мы нашли мою комнату. Все время на виду я держался, не выдавая, как мне плохо. Какую слабость ощущаю. На обратном пути его поймала матушка и обстоятельно отругала, а он что-то виновато гундел, потом кое-как ускользнул.
За это время своими глазами осмотрел комнату. Небольшой каменный прямоугольник, два узких окна, неказистая деревянная кровать, открытый шкаф полный одежды и поставленные друг на друга сундуки. На стене узкий полированный кусок металла, который должен работать как зеркало, но чудовищно потускнел от времени. Откровенно говоря, по сравнению с боксом расположения десантного отделения, где на каждого приходится столько места, чтобы упасть и отжаться, плюс один туалет на всех — моя комната шикарна. Серая, маленькая, потасканная, видавшая не одно поколение Соллей. Шикарная.
До моего слуха донеслись раскатистые шаги на лестнице. Шаги матери, которая поднимается в комнату сына. Уверенные и неотвратимые.
И я проделал то, что показалось самым логичным — скинул одежду, упал на кровать, наспех укрылся и изобразил спящего Кайла.
Мама постучалась для приличия, хотя в своем доме она явно входила, куда считала нужным. Дверь открылась, в звенящей тишине медленно проделала полный мах и зловеще стукнула деревянной ручкой в стену, как, наверное, проделывала тысячу раз. Стук разнесся по замершей комнате.
Я лежал спиной к двери и по-прежнему делал вид что сплю. Не знаю, насколько таким примитивным приемом можно обмануть маму, но она бесшумно подошла и положила мне на голову мягкую заботливую руку. Постояла так некоторое время и так же бесшумно ушла, причем на обратном пути её шаги уже были беззвучны.
Дверь само собой бросила открытой.
А я и правда, уснул и проспал до середины ночи. Потом вскочил, в голове ни намека на сон, закрыл дверь, подошел к окну и принялся разглядывать Одд и отражения луны в рисунке мелких речных волн.
Река придавала какую-то безмятежность. Она не нуждалась в смысле и причинах, она просто существовала. Текла. Легонько шумела. Пахла тиной и плескала озорной рыбой.
Долгая ночь космоса приучила меня к созерцательности. Но из окна своей комнатушки было куда приятнее созерцать, чем из трубы штурмборта в бездну космоса на мониторе.
Кажется, я не очень люблю бездну.
Отец появился под утро, не выспавшийся, пахнущий костром и крепким потом, с усталыми глазами и неискренней улыбкой.
Широкими шагами он преодолел двор, взбежал по деревянной лестнице в донжон и обнял мать. Коротко переговорил с ней и пошел внутрь здания. Я к тому времени давно проснулся, привел себя в порядок, использовал заношенный кусок мягкой ткани, подозреваю, что это было исподнее и попытался отполировать «зеркало». Получилось плохо. На меня смотрело мутное искаженное отражение — сравнительно высокое непривычное существо, тоненькие ручки, тоненькие ножки, худое, с неопределенного цвета серыми глазами, темно-коричневыми слегка вьющимися грязными волосами, большим носом и недовольно поджатым ртом. Пялился я довольно долго, надо привыкать к моему новому телу, теперь уже единственному, к внешности, особенно лицу. Созерцательность прервал барон Соллей.
Впоследствии я сумел отполировать пластину «зеркала» при помощи просеянной золы как абразива и влажной речной глины как полироли. И провел много времени, прежде чем свыкся с тем, что «вот он я». Раньше технологии скарабея в любой момент могли вернуть мне изначальный образ, как у расы создателей, или основные применимые на войне — ипсилоидянский и кассийский. Образы врага. Теперь я только человек.
Отец поднялся по лестнице, молча подошел, обнял и отстранился, придирчиво оглядывая меня, особенно рану на груди, кивнул, потом спросил про здоровье, про неповешенного Снорре, отмахнулся от вялых оправданий и потащил вниз, где уже накрывали на стол.
Главная зала занимала сразу весь этаж донжона. Она была столовой и местом собрания, вообще, чем угодно — при желании. Под ней — кухни и кладовые, узкие комнатки некоторых слуг. На третьем этаже — личные комнаты родителей, спальня, платяная — место хранения одежды, сокровищница. На четвертом — комнаты остальных членов семьи, которая состоит сейчас только из меня и отсутствующего старшего брата Аластроина, наследника земель и замка, он отправился в какую-то святую землю. Все, кроме моей, пустовали и постепенно захламлялись. Чердак — холодный, пыльный, с узкими бойницами и кучей забытого барахла.
Зато зала — сама красота и насыщенность. На стенах непонятные картины, на одной угадывался песочного цвета кот гигантских размеров, гобелены, зеленые с отливом шторы, статуи у стен, какие-то вазы, на полу — огромные полосы ткани с абстрактными рисунками, в углу — крест в человеческий рост, из отполированного дерева с нечитаемыми надписями. Рядом, на серебряной подставке — книга. Первый источник информации, который я видел, пока только издалека — был вручную иллюстрированным евангелием.