Ю.Л. Понятно.
Д.Д. Мне не хотелось бы тебя разочаровывать. Наоборот, я рассказываю тебе все это, чтобы ты понял: где-то в других странах ты еще мог бы сразу разглядеть настоящую синагогу и такого сорта люди встречались бы тебе нечасто. В любом случае они не делали бы погоды. Но сегодняшняя ситуация в России очень уж специфическая…
Ю.Л. Однако я-то живу в сегодняшней России — куда же мне податься?
Д.Д. Ты походишь туда-сюда и обязательно найдешь что-то подходящее. Вообще-то ведь русские евреи — довольно необычная публика. После перестройки они достигли очень многого за короткое время — я имею в виду не каждого по отдельности, а всю общину. Проявили гениальные организационные способности! В России сейчас зарегистрировано около 600 еврейских организаций — вдумайся в эту цифру! Смотри, как любавичские хасиды создают общины и синагоги по всей стране… С другой стороны, в этом процессе что-то теряется, по крайней мере, в некоторых общинах. Ты сам объяснишь это лучше меня. Иногда мне кажется, что простейших вещей, которые ты легко обнаружишь в самом невзрачном миньяне где-нибудь в восточных странах или в Израиле, здесь днем с огнем не сыщешь — ни в Европе, ни в России… Так что тебе нелегко будет найти свою группу.
Но все-таки сегодняшние российские синагоги могут тебе кое-что дать; просто надо взять в них все лучшее. Даже если ты не найдешь там группы для совместной молитвы, ты с кем-нибудь познакомишься — хотя бы с тем же раввином, — у кого сможешь чему-то научиться и продвинуться в своих поисках. Проблема в том, что тебе предстоит долгий путь, а время ограничено. Как говорят наши мудрецы, умный человек — это тот, кто учится у всех.
Ю.Л. Простите, но я не очень понимаю, почему вы говорите о других учителях. Я надеялся, что вы могли бы преподать мне, так сказать, ускоренный курс — может быть, научить не всему, но, по крайней мере, задать направление.
Д.Д. Разумеется, я мог бы еще что-то рассказать тебе, чтобы потом ты уже самостоятельно изучал иудаизм. Но чтобы знать, что такое суббота — или Шабат, как мы говорим по-еврейски, — ты должен сам прочувствовать ее и увидеть глазами еврейской семьи, соблюдающей субботу. Что касается молитв — конечно, следует подучить иврит, чтобы произносить молитвы по-еврейски, но ведь надо также понять, как их читают и поют, их мелодику, а подобные вещи можно узнать только в синагоге. И я уже говорил тебе, в любом случае надо время от времени молиться целой группой. То же самое относится и к еврейским текстам: учеба в нашем смысле отличается от обучения в университете — это ведь религиозная практика, которая не направлена на достижение какой-либо цели, а ценна сама по себе. И в идеальном случае это достигается только совместными усилиями. Поэтому так важно найти подходящую группу.
Ю.Л. Но вы нарисовали не самую радостную картину. Сначала рассказали, какая публика у нас в синагоге…
Д.Д. Некоторые из них — да, но только некоторые…
Ю.Л. Потом вы начали настаивать, что они-то как раз смогут существенно помочь в изучении иудаизма.
Д.Д. Я хотел, чтобы ты понял: такие общины — совсем не то, вернее, не совсем то, чем должна быть синагога. Но думаю, если ты захочешь поискать, то непременно найдешь людей, а потом и группу, которая тебе подойдет.
Ю.Л. Судя по всему, это непросто…
Д.Д. Уверен, что это непросто. И поверь мне, я не забыл, к чему ты стремишься в конечном счете — даже если тебе кажется, что я говорю об отвлеченных вещах. Но это еврейский путь, и ты должен пройти его, как это делали другие. И он не так долог, как может показаться. Через несколько месяцев ты войдешь в курс дела, а через год будешь чувствовать себя как дома. Но сейчас ты должен найти свою группу, свою первую группу.
Ю.Л. Если честно, я не уверен, что мне хочется подыскивать себе группу, как вы выразились. Может, я провел не так уж много времени в синагогах, но ваш рассказ только подтверждает мои впечатления. Я ведь пришел к вам вопреки всему тому, что видел. Вы единственный известный мне человек, который мне кажется — ненавижу это определение — «верующим» (в категориях иудаизма) и одновременно тем, кто желает обсуждать веру на рациональном уровне. Видите ли, мне совершенно не хочется стать объектом миссионерства со стороны местного раввина или даже членом учебной группы. Главное для меня — понять, что такое «видеть мир глазами еврея», как вы выразились, — то есть видеть вещи такими, какими видите их вы. Мне просто нужно понять, что значит верить в Б-га. По большому счету я этого не понимаю.
Д.Д. Разумеется. Но я уже сказал тебе, что я не лучший учитель. Хотелось бы объяснить тебе все в твоей системе понятий, но я не знаю как. Твоя нынешняя ситуация очень точно описана в книге Теилим: «Предпочитаю я стоять у порога дома Б-га моего, чем жить в шатрах беззакония». Поначалу фраза кажется бессмысленной: если есть выбор между «домом Б-га» и «шатрами беззакония», кто же не предпочтет первое? Но суть в том, что «стояние у порога» — это далеко не то же, что «жизнь в шатрах», размеренный образ жизни. Псалмопевец подчеркивает: несмотря ни на что, я предпочитаю полукочевое существование, обивание порога — если это порог дома Б-жьего, — чем жизнь, пусть даже роскошную, в «шатрах беззакония». Стояние у порога Б-жьего дома — это и есть то, о чем ты меня просишь. Человек не находится ни внутри, ни вне дома, но способен заглянуть внутрь и рассказать об увиденном тому, кто пребывает вовне, рассказать на его собственном языке о том, чего он не может увидеть. Наверное, кто-то на это способен, но не я. Думаю, единственное возможное решение — это вместе войти в двери дома и, шаг за шагом, разобраться, что там внутри.
Ю.Л. Но что означает «войти в двери дома»?
МИШКАН
Д.Д. Всегда считалось, что иудаизм — это не столько религия, сколько образ жизни. И это действительно так. «Войти в двери дома» — значит привыкнуть к новому образу жизни, соблюдать Шабат и наши праздники, каждый день читать предписанные молитвы, соблюдать законы чистоты в еде, вести себя надлежащим образом. В общем, стараться жить как еврей.
Ю.Л. Но как можно все это делать, не зная основ? Как можно молиться Б-гу, о Котором толком еще ничего не знаешь?
Д.Д. А разве не так растут дети в еврейском доме? Задолго до того, как они начинают что-то понимать, еще не умея говорить, они уже чувствуют разницу между обычными днями недели и Шабатом, знают, когда и что можно делать. Едва начав произносить первые слова, они уже учат слова специальных благословений перед тем, как съесть что-то, перед омовением рук. Конечно, у них свое, совершенно детское восприятие Б-га — но что из этого? Когда дети ведут подобный образ жизни, у них открывается пространство для понимания, и это пространство будет наполняться все более и более глубоким пониманием по мере их развития.
Ю.Л. Но если речь идет о взрослом человеке?
Д.Д. Он все равно проделывает тот же путь. В Торе неоднократно повторяется, что, когда Б-г предложил Израилю стать его Б-гом — что означало принятие Торы и Его законов, — народ в один голос ответил: «Наасе ве нишма». Эти слова на иврите означают что-то вроде «давайте исполним и будем слушаться». Однако второе слово, которое буквально можно перевести как «слушать», «учитывать», имеет и другое значение: «понимать». Поэтому наши мудрецы истолковывают ответ народа в том смысле, что исполнение мицвойс более важно, нежели их понимание. Некоторые же мудрецы считают, что порядок глаголов означает: делание предшествует пониманию не по степени важности, а во времени; считается за добродетель, если человек начинает служить Б-гу прежде, чем поймет смысл служения. И это справедливо как для ребенка, так и для взрослого — ведь когда израильтяне произнесли эти слова, среди них были мужчины и женщины всех возрастов и дети тоже. Начинать надо с действия.
Ю.Л. Это звучит немного странно.
Д.Д. Не сомневаюсь, но такая странность отчасти связана и со специфическими проблемами русских евреев, о которых я уже говорил тебе. Ты хочешь все понять прежде, чем начнешь учиться. При таком подходе никакой прогресс невозможен. Но если я говорю об определенной последовательности действий, которой надо придерживаться, то только потому, что иначе ты не оценишь даже величайшее знание — сочтешь его за тривиальное или пройдешь мимо, не заметив.
Ю.Л. Но почему так?
Д.Д. Воспользуюсь аналогией. Скажем, некоторое время ты пребывал в очень темном месте, например запертым в чулане, и глаза твои уже привыкли к темноте. И вот ты выходишь оттуда и оказываешься в ярко освещенной комнате. Конечно, ты ощущаешь разницу в освещении, но саму комнату и все, что находится внутри нее, ты не видишь, поскольку свет на время ослепил тебя. Это не слишком удачная аналогия, но смысл ее можно понять: чтобы постепенно перейти от тьмы к свету, надо подготовить глаза — только тогда ты сможешь различить, что находится в комнате.
Ю.Л. Почему же эта аналогия не слишком удачна?
Д.Д. Я привел ее, поскольку свет — это то, что позволяет видеть (а видение есть способ постижения); обычно метафорически он отождествляется со знанием, «просвещением», в то время как темнота в нашем сознании отождествляется со всем неясным, неотчетливым. Но признаюсь, когда я подумал о реальности, которую пытаюсь описать, мне пришла в голову мысль, что лучше было бы представить этот переход прямо противоположным образом — как если бы человек перешел из ярко освещенной комнаты в более темную, которая освещена обычным, естественным светом.
Ю.Л. А в чем разница?
Д.Д. Ярко освещенная комната означает кричащую повседневную реальность, в которой обычно пребывают люди, — яркую пантомиму их жизни. Она состоит из немногих основных тонов и сопровождается трубными звуками повседневности. В этом состоянии люди нередко забывают, что освещение комнаты — искусственное и то, что они видят, не более чем игра флюоресцентного света на поверхности, оптическая иллюзия. Выключите свет — и то же пространство будет выглядеть совершенно иначе. Если комната освещена дневным светом, ослепления не последует, как в первом случае. Зато глаза увидят иное измерение комнаты, она откроется по-новому: кричащая яркость сменится мягкой и бесконечно разнообразной игрой обычного света на предметах этого мира. Такое изменение света — от кричащего флюоресцентного до вполне естественного, натурального — больше соответствует изменениям, которые я тебе описал. И, если продолжить аналогию, люди поначалу не принимают этих изменений — их смущает внезапный полумрак (в котором, как им кажется, они оказались). Пока они не привыкнут к естественному освещению, они кричат: «Где свет?! Что с электричеством?»