Дима задумался, а потом и говорит:
– Конвенция больше. В ней статей много, и толще она.
– Ты думаешь, только этим они отличается? – засомневался я.
– Ладно, – отвечает Дима, – дай мне срок три дня, и я скажу тебе, в чем тут штука. Вот почитаю я эти книги и учебники и тебе скажу.
Тут я сам на себя разозлился. Кто меня за язык дергал с этими глупыми вопросами? Зачем меня понесло свой любопытный нос совать, куда не следует? Сейчас Дима опять залезет в свои книги, и я снова один останусь. Эх! Отнимает жестокая жизнь у меня брата.
– А Катька твоя глупая! – сказал Димка, листая свои книги и что-то там выискивая. – У нее такой добрый папа, он никогда ее игрушки не выкинет. Только грозится.
Тут Дима абсолютно прав. У Кати очень добрый и замечательный папа. Тут только позавидовать можно такому папе. Вот у нас с Димой вообще нет папы. Ни доброго, ни злого. Вообще-то он есть. Но он с нами не живет. Мы вообще не общаемся.
Как только вспомнил я, что живем мы с Димой без отца, сразу мне грустно стало. Это же так скучно без папы жить. Даже поиграть не с кем. У всех детей папы есть. Во всяком случае, почти у всех. И жизнь у этих детей нормальная. И семья у них нормальная. Это у нас с Димкой неполная семья. Да, так даже наша учительница говорила кому-то, я случайно подслушал. А Димка как-то раз увидел классный журнал, а там списки детей и их родителей. У всех детей записаны отец и мать, а у него только мама, а графа, где отец – пустая. Это он мне сам рассказывал. Наверно у меня в классном учительском журнале такая же печальная картина. Как это несправедливо.
От этих грустных мыслей я даже играть не стал. Сидел себе за шкафом на кровати и думал о том, как было бы хорошо, если бы от мамы наш отец не ушел. А ушел он так давно, что я даже не помню, как мы вместе с ним жили. Сколько себя помню, так мы только втроем и живем: мама, Димка и я.
Иногда я к Диме пристаю и прошу его рассказать что-нибудь про папу. Он ведь с ним дольше жил, потому что старше был и уже все понимал. Но Дима такие расспросы не любит. Отмахивается:
– Ничего не помню, только ссорились они да ругались. Вот и все дела.
– Неужели ничего хорошего не было? – удивляюсь я каждый раз.
– Да нет, наверно что-то хорошее и было. Только я не помню.
Эх, а я бы помнил. Только я тогда совсем маленький был, еще грудной, когда мы остались одни. Хотя как-то еще в первом классе, когда мы куда-то ехали в троллейбусе, меня вдруг Димка как толкнул локтем в бок и зашептал:
– Смотри, Леха, это он!
– Кто?
– Наш отец!
– Где?
– Вон дорогу переходит в синей куртке.
И я его увидел. Только очень недолго. Я даже лица не успел разглядеть и запомнить. Все на ходу было.
– А ты не ошибся? – приставал я к Диме потом.
– Нет, точно. Он.
Надо же! Это он с нами в одном городе живет, по тем же улицам и дорогам ходит, а мы его даже не знаем. Не приходит он к нам, и мы к нему не ходим. Ерунда какая-то! А ведь другие дети, я знаю, тоже без отцов живут, но общаются. Или вон Ванька, тоже без отца рос, как и мы. Все время нам говорил, что нет у него отца. Ну, нет, и нет. Нам такое знакомо. А потом он вдруг появился. Тут даже целая история была.
8 Ванькина история
Мы во дворе играли в футбол, и вдруг Катя Лемминг прибегает, глаза у нее большущие, и кричит:
– Ваня! Тебя бабушка зовет. Срочно домой. К тебе пришли.
– Кто пришел? – удивился Ванька.
– Не знаю, – ответила Катя. – Какой-то дяденька. Он у тебя дома сидит на стуле и ждет.
Ванька сначала не хотел идти, но у него бабка строгая, за уши оттаскать запросто может. Пришлось нам игру прервать, и мы побежали к Ване домой. Нам любопытно было, что это за дяденька его ждет.
Прибежали мы к нему домой, смотрим, действительно сидит дядька худой и такой строгий, увидел нас и смотрит. И мы смотрим.
Тут бабушка Ванькина из кухни вышла, недовольно на нас посмотрела, вытерла руки о фартук взяла внука за плечи и говорит:
– Это вот, Ваня, твой отец.
И к дядьке этому толкает. А Ванька притих весь, улыбаться перестал и тихо так, осторожно, словно кошка, к отцу подходит. Тот на него смотрит, ничего не говорит, потом вдруг улыбнулся. А Ванька, раз и к нему на колени залез и прижался. Молча. Ничего не говорит. А отец его, тоже молча, вытащил из кармана огромную такую шоколадку и Ваньке сует. А мы смотрим на них и видим, что они на самом деле очень похожи друг на друга. Никаких сомнений тут быть не может. Отец и сын.
Тут бабушка к нам повернулась и говорит:
– А вы, ребята, давайте, идите себе играть. Тут вам не театр.
Ну, мы и ушли. Сели во дворе и стали гадать, откуда вдруг ни с того ни с сего, у Ваньки отец объявился.
А вечером сам Ванька вышел. Счастливый. Улыбка аж до ушей. Мы к нему сразу приставать начали, расскажи мол, откуда у тебя отец появился.
– Не скажу, – ответил он нам гордо. – Незачем вам это знать.
Но вечером он все же не выдержал и проговорился. Такое рассказал, что мы чуть не упали. Оказывается, все это время его отец был в тюрьме и вот только сейчас его выпустили.
Вот эта история! Мы с Димкой Ваньке тогда даже позавидовали. Надо же, как повезло человеку. Раз и вернулся к нему отец. Ну и что, что он в тюрьме был? Ванька с ним до сих пор живет. Живет и радуется. И уверяет нас, что его отец пальцем не трогает. И даже ругает редко и не сильно. Так что зря нас Катя уверяла, что те, кто из тюрьмы приходит, все злые и жестокие. Не похож Ванькин отец на жестокого человека. Ходит с ним за руку по улице, покупает шоколадки и мороженое. Мастерит ему воздушных змеев, которых мы потом запускаем. Ванька его уважает.
9 Примирение
Пока я грустил и предавался воспоминаниям, наступил вечер. За окном стало темно. Димка все за столом свои статьи в тетрадочку переписывает. Одну за другой. Вот ведь, неугомонный!
Потом пришла мама, увидела, что Дима за столом и пишет, обрадовалась:
– Ага, занимаетесь! Молодцы.
И пошла на кухню. А я пробрался за ней, помог пакеты с едой разобрать, а потом подмигнул маме и палец к губам прижал. Мама знает, что если я так делаю, то значит, что-то очень секретное ей рассказать хочу.
– Что случилось, Леша? – встревожено зашептала она и села на табурет.
Я этим воспользовался и тут же залез к маме на колени. Иногда я так делаю. Очень люблю я к маме приласкаться, потереться об нее, помурлыкать, как котенок. Мама у меня ласковая, теплая. Жаль только, что очень много времени на работе проводит. Только вечера у нас и есть, да еще выходные. Но ведь это так немного. Мамы должно быть больше.
– Что случилось? – шепотом спрашивает у меня мама.
А я ей, тоже шепотом, в самое ухо и говорю:
– Ты думаешь, Дима, русский язык делает?
– А разве нет?
– Нет. Он на тебя в суд решил жаловаться. Вот и пишет.
– В суд? Какой еще суд? – удивилась мама и даже шептать перестала. – Леха, ты чего мелешь?
Мне конечно за такое ябедничество от Димки попадет, но я продолжаю:
– Ты его ремнем побила за двойку? Побила. А это нарушение прав человека. Неприкосновенность. Вот. Теперь Дима статьи выписывает, свои права изучает. Про суд мне говорил.
Мама некоторое время на меня смотрела и молчала, и глаза у нее все круглее и круглее становились. А потом как позвала:
– Дима! А ну-ка иди сюда!
Послышались неохотливые шаги. В дверях кухни появился Димка.
– Чего? – недовольный, что его оторвали от важного дела, спросил он.
– Иди сюда, иди, – сказала мама.
Дима подошел, и она его тоже к себе посадила только на другое колено.
– Ты, говорят, в суд собрался на меня подавать? – спросила мама.
– Кто я? – удивился Димка.
– Ну не я же.
– Нет!
Теперь мама посмотрела на меня. А что я? Я ничего.
– Вот до чего я дожила! – вздохнула мама. – Родные дети со мной судиться надумали.
– Я ничего такого не надумал! – тут же сказал я.
– Я тоже, – сказал Дима. – Я совсем не то. Это Леха врет. Он не так понял. Я просто. Я просто хотел тебе статьи показать. Вот.
Он спрыгнул с маминого колена и побежал в комнату, а потом вернулся со своей тетрадкой и показал ее маме.
– Вот эту статью, вот эту, и еще вот эту, – забормотал он.
Мама смотрела, смотрела, а потом улыбнулась, вот только почему-то у нее глаза заблестели, будто она плакать собралась, и говорит:
– Тоже мне, правозащитник выискался!
А потом она вдруг как обняла Диму, прижала к себе, поцеловала его несколько раз и говорит:
– Ну, прости, меня, Димочка! Прости, пожалуйста! Я тебя больше никогда бить не буду!
– Ты тоже меня прости, – забормотал мамин старший сын. – Я обязательно двойку исправлю, и учиться буду.
Смотрю, а у Димки тоже на глазах слезы. Тут и у меня глаза защипали. А мама уже и меня обнимает, к себе прижимает и целует, то меня, то брата. Так мы втроем немного поплакали и пообещали друг другу, что больше в нашей семье права человека нарушаться не будут.
Вот так мы все и помирились. И так нам всем троим сразу хорошо стало. Легко, как будто в нашем доме лампочек больше стало.
Потом мы ужинали, и опять было весело и мы с Димкой кричали и рассказывали маме разные свои дела, а мама тоже рассказывала. В общем, это был замечательный вечер. А когда наступила ночь, и мы легли спать, то спали все хорошо, и Дима проспал до утра, и приступа у него не было. Я этот день не забуду никогда в жизни.
Но мой рассказ вовсе не заканчивается. Все только с этого и началось.
10 Новая Димкина идея
Я был уверен, что раз все так хорошо в нашей семье завершилось, все помирились и снова стали счастливы, осталось только двойку Димкину исправить, но это уж дело не быстрое, тут времени много надо, целая следующая четверть, мой брат успокоится и перестанет изучать права человека.