Словом, не хотелось мне выслушивать обычную порцию воспоминаний, и я перебил:
— Извини, мама, я поесть не принес!
— Ничего, — сказала мама, — мне теперь много не надо. И Лохматая постоянно таскает.
Лохматая из одного со мной помета. Она бедовая и шальная, любит гоняться за машинами и вообще мне всегда нравилась. И еще она до сих пор заботится о матери. Своих щенков у нее нет — неудачно упала в юности — вот она за мамой и ухаживает, как за всеми своими неродившимися щенятами.
Мы поболтали о Лохматой, о других маминых детях (их было несколько десятков, если не сотня, я и не пытался запомнить всех), потом я извинился, объяснил, что на дежурстве, и полез наружу.
— Какой ты у меня красавец, — сказала мама мне в спину, — вот бы отец тебя увидел!
Я только сильнее заработал лапами.
Потом я бежал по периметру и все думал о маме. Она ведь действительно была когда-то домашней, каждый день ее кормили отборным мясом и вычесывали. Когда она болела, ее лечили и ухаживали за ней. И никаких блох!
Я сел и принялся ожесточенно выкусываться. Вообще блохи у меня тихие, но сегодня, видимо, напились моей возбужденной крови и сами пришли в возбуждение.
А у мамы тогда блох не было. Вообще. Зато у нее была кошка. То есть у хозяина, конечно. И не кошка, а кот, но все равно неприятно. Кот был противный и шкодливый, но мама на него почему-то не сердилась. Одну историю она каждый раз рассказывала с неизменным смехом. Когда маму выводили гулять, хитрый котяра забирался на ее подстилку и метил ее своим поганым запахом. Мама терпела-терпела, но однажды застала его с поличным и поступила мудро: зажала кота между лапами и сама его пометила. Обильно так, с головы до хвоста.
Я бы так не смог. Я перестал выкусываться и грустно осмотрел себя. Мама была красавицей, высокой, мощной, раза в три крупнее меня. А я… В папочку, что ли? Я в который уже раз попытался разрешить умозрительную проблему: если папа был такой мелкий, как он на маму-то забрался? Запрыгнул, что ли? Или с кочки какой-нибудь? Я снова ничего не придумал и вернулся мыслями к истории с котом, а заодно продолжил патрулирование.
А что бы я сделал? На клочки порвал бы? Вряд ли. Я к котам равнодушно отношусь, это у меня тоже мамино. Они со своим котярой потом мирно жили, он даже — позор какой! — спал прямо на мамином теплом боку. Мама меня научила немного кошачьему языку тела. Он дикий, понять его невозможно, но запомнить — вполне. Например, если кот падает на спину, это вовсе не означает, что он сдается на милость победителя или играет. То есть, может, и играет, конечно, но не обязательно. Возможно, он к атаке готовится. Или хочет, чтобы хозяин почесал его поганый живот. Или просто спать завалился. Но уж никак не сдается.
Или хвост. Это самое странное и сложное. У нормальной собаки виляющих хвост — это «привет, я рад тебя видеть! Давно тебя не было!». У этих тварей — все наоборот. Если они начинают хвостом размахивать, то жди беды. Кинутся на тебя, морду исполосуют и, очухаться не успеешь, как рванут куда-нибудь на дерево. Подлое племя.
И обнюхиваться к ним не лезь! Тоже по носу получишь. А если хочешь обнюхаться, то будь добр действовать осторожно, шумно не дыши, приветственно не ворчи. Короче, дикари!
Потом я снова переключился на маму. Я вдруг подумал, что в ее норе совсем не пахло едой! Соврала она, что ли, про Лохматую? Нет, наверняка я просто внимания не обратил. Без еды мама бы сто раз подохла. Нет, конечно, была там какая-то еда, я просто не обратил внимания. Точно, пахло! Потрохами какими-то. Или просто хлебом?.. В следующий раз обязательно притащу ей что-нибудь. Что-то мягкое, легкое, чтобы она смогла растереть своими слабыми зубами. Или прямо сейчас сбегать? Пахло там едой или это я себя так успокаиваю?
Я так увлекся этими рассуждениями, что совершенно забыл о периметре. Очнулся только тогда, когда сообразил, что стою посреди совершенно незнакомого двора.
И не просто стою, а жадно втягиваю в ноздри какой-то странный, не резкий, но необычный запах.
Очень приятный запах.
Я сидела на окошке и смотрела в небо.
Обида на Ольку постепенно уходила. Собственно, я не злопамятна, больше пары суток редко когда обижаюсь, а сегодня даже до вечера дуться неохота. Потому что вечер сегодня какой-то особенный. И небо такое… Такое, как будто все хорошее, что есть на свете, сегодня обволакивало меня со всех сторон. Было тихо, уютно и не думалось ни о чем, просто сиделось и смотрелось на небо.
Этого пса я почувствовала сразу. И сразу удивилась тому, что он не испортил мне вечер.
Это меня настолько поразило, что я чуть было не повернула голову, чтоб посмотреть на него. В последний момент удержалась. Ведь если я на него посмотрю, то мне сразу придется уходить, презрительно фырча. А мне этого делать совсем не хочется.
Пес наивно полагал, что я смотрю вверх. Вообще, многие наивно полагают, что кошке нужны глаза, чтобы видеть. То есть глаза — это конечно хорошо, но это не основное. Глазами я вижу внешнюю оболочку, а это же ничто, почти никакой информации. Взять, к примеру, Ольку. Внешне она одинаковая и утром, и днем, и больная, и здоровая. Ну посмотришь на нее глазами — ничего нового, ну накрасилась, ну переоделась, но в целом-то Олька и Олька. А вот если глазами не смотреть, а взять и почувствовать ее, то сразу понятно, какая она сегодня: грустная, веселая, добрая, злая, болит у нее что-то или пить ей хочется, хорошо ей или плохо, а если плохо, то как плохо. Обиднее всего, что обычно я знаю, что ей нужно: в ванне полежать или чаю попить. Но поди ж объясни!
Кошки человеческим языком почти не владеют, то есть все понимают, а вот с воспроизведением полная беда. Правда, люди еще хуже, они и не понимают ни черта по-кошачьи, а если уж мяукать возьмутся, то хоть на край света беги — ни слуха, ни голоса, как у собаки.
Собаки…
Удивительный попался пес. Я чувствую его, и мне не противно. В нем нет агрессии, нет грубости, а есть… Даже не понимаю, что это… Нежность? Да быть этого не может! Он же собака, он не может быть нежным. Восхищение? Да чем он тут может восхищаться! Жратвы нет, а что еще кроме еды может восхищать дворового блохастого пса?
Я?
Нет, этого не может быть, потому что не может быть никогда, но все же… Я же чувствую! А уж чувства меня никогда не подводили!. Я ему нравлюсь. Я ему… Кошка собаке. «Офигеть!» — как сказала бы Олька.
Я так изумилась, что повернула голову и посмотрела на пса. Надо же, не все собаки полные уроды, этот ничего. Мне даже захотелось посмотреть на него поближе, возможно даже…
Тут я одумалась и быстро сиганула внутрь комнаты. Наверное, это старческий маразм приближается. Или течка скоро.
Я принюхался сильнее и впервые в жизни не поверил собственному носу.
Пахло кошкой!
Нет, сам по себе факт уникальным не являлся — этих тварей полно в каждом дворе. Так и шастают, так и норовят какую-нибудь подлость учинить.
Но чтобы кошачий запах показался мне приятным!
Повращался вокруг себя, поводил носом, сел и зажмурился для полноты ощущений.
Бред какой-то!
Пахло кошкой, но мне не хотелось чихнуть, выдувая эту мерзость из носа. Потому что никакая это не мерзость была, а… Вот представьте: немного запаха слегка подвяленной рыбы, немного запаха тепла, тонкий аромат шерсти — теплой и мягкой. И еще капелька человеческого запаха. Хорошего, молодого, смелого, заботливого. И пахло еще уверенностью в себе, ленивой силой, грустью какой-то уютной пахло…
Нет! Не перескажу я вам, чем пахла эта кошка! Там ведь не в составляющих запаха дело, а в том, как они переливались, не смешиваясь, как дышали, как наплывал и отступал этот аромат.
Короче, поверьте на слово — ничего подобного до того случая мне в нос не попадало. Это точно. Я даже выдыхать забыл. Сидел кот знает сколько времени, держал в себе вдох и пошевелиться боялся. Потом понял — все, хватит. Запах запахом, а дышать тоже иногда чем-то нужно. Я резко выдохнул, вдохнул, закашлялся и поднялся. Первая волна немного откатила, я даже соображать начал. Определил направление, присмотрелся.
Кошка сидела в открытом окне второго этажа и смотрела в небо.
Волк меня подери, она так смотрела в небо, что хотелось подпрыгнуть со всех четырех лап и зависнуть перед ее шикарными усами. Чтобы прижаться носом к ее носу и понять, вынюхать, как это ей удается — так смотреть на обычное, ничем не примечательное небо. Не было в том небе ни птичек, ни хотя бы каких-нибудь человеческих безделушек типа самолетов. Там, кажется, даже облаков не было. Хотя тут я могу и ошибаться. Глаза — не нос, соврать могут.
Неважно, были там облака, не были. Все равно смотрела кошка так, как никто никогда никуда не смотрел. Как будто она уже все это видела и знала, что через минуту увидит. И как будто ничего интересного ей, конечно, уже не покажут, но смотрит — чисто из жалости, хотя могла бы встать и уйти.
А потом мне расхотелось прыгать и зависать. Что за глупость — зависать? Мне вдруг стало ясно, что нужно броситься, всех победить, разодрать на части, принести к лапам моей красавицы, и бросить, и смотреть, как она медленно-медленно моргнет, а потом, может быть, поведет носом в мою сторону.
Потому что до сих пор она меня не замечала. Я был для нее все равно что булыжник или куст. Этого допустить я никак не мог.
Хорошо, что сдержался, не бросился побеждать, грызть и вообще не совершил никаких резких движений. Я вдруг вспомнил основу кошачьего языка, весь напрягся, пасть захлопнул и пошел к кошке. Шагов десять я сделал в ее направлении. И все думал: «Вот, кошак меня дери, не помню — а с хвостом что делать? Махать нельзя, это точно, а можно что?» Я попытался нести хвост неподвижно. Это оказалось невозможно, хвост то и дело сам собой покачивался из стороны в сторону. Тогда я поджал его — это было унизительно и глупо. На девятом шаге я вспомнил — коты при встрече поднимают хвост трубой! Конечно, я сто раз сам видел: идут, морду вперед вытягивают, понюхают неоднократно, пока лапу поставят… а хвост торчит прямо вверх.