ть поврежденных ног и тысячи царапин, все прошло нормально. Леваневский превзошел себя в искусстве аварийной посадки. Я не поняла тогда, почему возненавидела его. Только потом завеса приоткрылась. Причиной были мгновения предательства любви. Любовь не знает ни жизни, ни смерти. Не знает страха. Она выше их. Смеется над ними. Ее мосты заложены на небе. Ты меня понимаешь? Благословенны те, которые живут и умирают вместе, сливаясь с жизнью всей Вселенной. Когда он выкинул меня из самолета, этим совершил поступок, несовместимый с жизнью. А я послушалась и не ударила его. Я в этом виновата. Он был в дальнейшем обречен, потому что отрекся от покровительства ангела-хранителя любви, ушел в пустоту рациональных и противоестественных, а, значит, смертоносных правил. Он был обречен, потому что понял это. Потому что мертвые никогда не умирают, находясь в заоблачном пространстве любви, а умирают живые, упавшие в глубины ниже мертвых. Вскоре он отправился в свой роковой полет на полюс. Самолет Леваневского нашли в белой ледяной пустыне с пропавшим экипажем. Не было там и Шарика.
Замолчала.
В течение рассказа Софья Алексеевна неотрывно смотрела на свечу. Как будто в огоньке хранилась память.
- Естественен ли огонь? - Задумчиво спросила. - Если он жертвенник страдающий души? После его смерти я и стала таким жертвенным огнем, свечей пред богом о преданной любви. Свечусь, как это пламя. И благословляю всю свою холодную судьбу, как знак прощения нас, меня и его.
Теперь она отвела взгляд от свечи и по-детски беззащитно улыбнулась. Внимавший ее рассказу кавалер коснулся губами слабой руки самой чудесной из женщин.
Когда дядя Федя и инженер Петрович пришли навестить приятеля, они остолбенели. Козлодоев стоял на голове, а дама старалась перевернуться, чтобы стать также и обнять больного. Они изображали пикирующий самолет без пропеллеров и парашютов. Оба заразительно смеялись.